- Зачем? - спросил он голосом, преисполненным отчаянного непонимания, - зачем ты утаила эту книгу?
И он туда же! Далась им эта книга, Шихар пожри их всех вместе взятых!
- Мирна уверен, что ты сговорилась с Урс Ахмой и несла книгу ему, но я так не думаю, - продолжал ректор, - может, ты все же просветишь меня?
Я пожала плечами:
- Сдуру, выходит.
- Сдуру?
Ректор встал, заложив руки за спину, сделал три шага в сторону, - сдуру?! Эта книга несет в себе опасность большую, чем весь список, который ты подписывала при поступлении в Академию. И только посмей сказать, что ты этого не понимала. Нет, ты понимала! Ты сознательно пошла на преступление, и я хочу знать - зачем?
Милорд Тавин два раза прошелся перед решеткой, потом остановился и посмотрел на меня:
- Кому другому я бы еще мог поверить, но тебе - нет. Ты отлично осознавала что делаешь. Осознаешь ли ты сейчас, что фактически находишься под обвинением в Темном замысле? Что самое меньшее, что вынесет тебе трибунал, в самом благоприятном случае и с учетом всего моего влияния - это Обет забвения?
Я подозревала нечто подобное, но слышать подтверждение из уст ректора было, по меньшей мере, неприятно. В ушах зашумело.
- Хорошо, я скажу. Вы лучше меня знаете, что за последние столетия мы многое утеряли из доступного ранее. И продолжаем терять с каждым годом, потому что с каждым годом все большая и большая часть магии становится 'запретной'. Да я знаю, чем оправдываются светляки, дескать, следует ограничить силу, которая может оказаться в руках одного мага. Поскольку всякий маг всего лишь человек и подвержен всем человеческим слабостям. Хотя при этом ни для кого не секрет, что сами они запретной магией вовсю пользуются, видимо, считая себя непогрешимыми. Хорошо, обеспечить безопасность мирного населения - цель благородная, но почему такими методами? Где та граница, до которой следует ограничивать ту самую силу? Эдак скоро запретят любое оружие, потому что его владелец может взбеситься и наброситься на людей. Запретят острые предметы - по той же причине. И еще запретят открывать рты, потому что произносимые слова могут смутить чьи-то некрепкие умы и привести к смуте. Пожалуй, тогда они и в самом деле добьются того, что жить в этом мире будет совершенно безопасно. Вот только не имея стрел, чтобы подстрелить себе дичь, не имея ножей, чтобы резать хлеб и мясо, мы поневоле начнем питаться ягодами и одеваться в плетеные из травы одежды, потому что игл у нас тоже не будет. А, не смея разговаривать, мы скоро разучимся это делать вообще и окончательно одичаем!
Горло у меня пересохло, я замолчала, сглотнула слюну и продолжила:
- Это первое. А второе: да они запарятся запрещать! Потому что люди изобретательны и всегда придумают что-нибудь разрешенное на замену запрещенного. Запретители это тоже запретят, а люди придумают еще что-нибудь. Чтобы охранять все растущее количество запретов, число светляков будет расти, расти, пока все жители Таора не станут ими. Видимо, тогда и наступит эра всеобщей благодати.
Ректор слушал меня с видом совершеннейшего изумления.
- Да, я понимала, что эта книга черна как ночь, и все, что в ней написано - крайне опасно. Но я оставила ее у себя, потому что понимала свою ответственность. Не делайте такое удивленное лицо, именно ответственность! Это слово, между прочим, подразумевает, что человек сам отвечает за себя и за свои поступки, а не бежит в ужасе к добрым светлякам, как только столкнется с чем-нибудь эдаким. Я приняла ответственность за те знания, полезные знания, которых эта книга содержит ничуть не меньше, чем опасных. Отдай я инкунабулу светлякам, что бы случилось - она бы сгинула в бездонных архивах ордена, где, я уверена, пылятся без дела тысячи книг и предметов, могущих сделать нашу жизнь богаче, ярче и разнообразнее.
Почему Орден уверен, что знания можно применять только во вред? Вот я знаю Восход Антагора, я же им не пользуюсь - ну, это я для красного словца ввернула, все что я запомнила из описания этого заклинания - только название да производимый эффект. Но ректора проняло, он аж вздрогнул.
- Восход Антагора ты сколдовать просто не сможешь, и слава небесам за это. А вот потерянную душу сестры Шебы все еще не нашли, и, пожалуй, уже не найдут, - сообщил мне ректор мрачно. Я смешалась.
- Ну, так получилось... как-то само собой, - пробормотала я. Милорд Тавин глянул на меня с сожалением.
- А вы, оказывается, революционерка, - произнес он медленно, с непонятной интонацией, - вот уж никогда бы не заподозрил в вас идеалиста.
Я отметила, что ректор снова начал называть меня на 'вы'. Что бы это значило, интересно?
- Я не идеалистка и никогда ей не была. Просто мне не нравится, что меня ограничивают в моем ремесле.
Ректор покачал головой, запахнул плащ.
- Мы живем в обществе, и оно диктует нам свои законы, которым мы обязаны подчиняться, если хотим пользоваться благами, которые это общество предоставляет. Ты могла уехать куда-нибудь в Хатлендалову пустынь и заниматься там темными изысканиями, сколько душа возжелает. Но вместо этого ты поступила в академию, чтобы пользоваться ее библиотекой, чтобы слушать лекции, чтобы постигать азы магии под руководством опытных учителей. Если тебя не устраивали правила, обязательные для каждого поступившего, ты вполне могла отказаться от поступления. Ты сама согласилась с ними, и понесешь наказание за их нарушение, - с этими словами отвернулся от решетки и пошел в сторону входа.
- Милорд Тавин! - крикнула я, внезапно осознав, что только что отвратила от себя единственного человека, кто был настроен мне помочь, и мог это сделать, - не уходите! Я не понимала серьезности того, что делаю! Это было для нас как игра!
Тщетно. Прозвенели ключи, лязгнула решетка и шаги, удаляясь, стихли. Я села на топчан. Молодец, Волчья ягода. Просто молодец, очень дальновидная и продуманная речь, ничего не скажешь... и что это на меня нашло такое? В досаде я хлопнула рукой по топчану и посадила в ладонь занозу. Посасывая ранку, легла и принялась размышлять. Как ни крути, выходит, что на этот раз выкрутиться мне не удастся. Как ни печально. Я принялась мысленно готовить оправдательную речь, потом вспомнила, что произнести ее мне вряд ли доведется, поскольку приговор мне будет выносить трибунал ОСС, а у них всякая говорильня не в почете. Вот уроды светложопые, даже выговориться перед смертью не дадут человеку. В досаде, я накрылась курткой и задремала. И снилось мне, что я иду в задумчивости по торговым рядам, что в привратных кварталах и размышляю о своей горькой судьбе.
Накрапывает мелкий дождик, я кутаюсь в свою любимую синюю накидку, которую потеряла еще в позапрошлом году. Под накидкой на мне только рубашка, поэтому мне холодно и мокро. Народу в рядах почти нет, большинство лавок тоже закрыты. Немногочисленные покупатели провожают меня удивленными взглядами, но мне нет до них никакого дела. Пошли они к Шихару, не видят что ли, что у человека проблема.
Холодный ветер с моря доносил запахи соли, рыбы и смоленой пеньки, в лужах под ногами отражались тяжелые темные облака, ползущие по небу сплошным покрывалом. И в то же время я отчетливо понимала, что сплю - бывают такое, когда спишь, видишь сон, но при этом понимаешь, что это - сон. Главное, в этот момент не проснуться, тогда, при определенной сноровке, можно увидеть все, что сама захочешь. Раньше я всегда таким снам радовалась, но сегодня радоваться было особо нечему. Что толку воображать себя царицей Тарской империи, когда отлично знаешь, что вот-вот тебя пинком разбудит экзекутор ОСС? Поэтому ничего такого я себе придумывать не стала, а просто пошла по улице в сторону порта.