– Убедить-то можно, только зачем?
– Я не закончил: сегодня по управлению дежурит старший Кодбюри. Вполне уместно навестить отца задушевного друга. Он с вами?
– Нет, наверно. Когда я уходил, его повезли домой: надрался до бесчувствия.
– Тоже неплохо: беспокойство о моральном облике товарища чаще всего возникает в полупьяном виде – как раз, как у тебя с Джином. Приедете, поговорите, а когда начнется тревога – где-то около двух, – примешь участие.
Кажется, я начал что-то понимать: Мак-Брайту был нужен свой человек «на той стороне». Я, пожалуй, сумею сыграть роль.
– Инициатива поездки должна исходить от Факетти. А ты лишь натолкни его на эту мысль. Все понял?
– Все.
Он крепко пожал мне руку и вышел.
Я выскочил следом.
У выхода на площадь дежурили два электроля. Я влез в кабину, назвал адрес, взглянул на часы. Еще есть время. Да и опаздываю я ненамного: простят заблудившемуся провинциалу.
Так я и объяснил Джину с Жаклин, стойко охранявшим от публики столик на четверых у самой эстрады.
– Кто четвертый? – поинтересовался я.
– Стив обещал подъехать, – сказал Джин, а Жаклин добавила саркастически:
– Если проспится.
– Губите вы его, ребята. Пить он не умеет, а пьет.
– А мы-то что можем сделать? – искренне удивился Джин.
– Остановить его. Поговорить. Отцу, наконец, сообщить.
Джин задумался.
– Отцу – это идея, – сказал он.
– Опасная идея, – снова вмешалась Жаклин. И я подумал, что она не слишком любит заносчивого Кодбюри и не скрывает этого. Тут я с ней вполне солидарен, даже союзник. Вот о чувствах Дикого и Джина к ней самой я пока не знаю. Интересно, догадываются они о её профессии? Джин не дурак, вероятно, догадывается.
– А что может сделать отец Дикого? – спросил я.
– Экономическая блокада – раз. Физическая расправа – два. А три… наш Дикий папашу боится, проверено. Вот и слетаем к папаше, пока Алина не выступила. А её выход в два. Успеем вернуться.
– Он же на дежурстве, – сказала Жаклин без всякого удивления, видимо, привыкшая к моментальным решениям Факетти.
– Ну и что? Поедем в управление. Ему сейчас скучнее, чем нам: попробуй подежурь ночью.
– Ты, конечно, сумасшедший, – пожала плечами Жаклин, – но бог с тобой, едем. Часа нам хватит?
А Джин хохотнул только:
– Зачем больше? В полчаса управимся.
…Полицейский в бюро пропусков Корпуса безопасности некоторое время внимательно слушал нас, разглядывал водительские права Джина – все-таки какое-то развлечение, – потом, по звонив куда-то, сказал строго:
– Проходите. Второй этаж, кабинет…
– Знаем, знаем, – прервал его Джин и шепнул мне: – Старик, наверно, решил, что к нему явился Факетти-старший.
– Полагаю, он и младшего жалует, – сказал я.
– Еще бы не жаловал! Все Кодбюри – из породы бесхребетных. Где дорого, там и гнутся. Впрочем, сам увидишь.
Я взглянул на часы: без двадцати семи два. В приемной сидел мрачный детина с нашивками сверхсрочника и что-то писал. Увидев наг, осмотрел недовольно, нажал кнопку селектора:
– К вам трое.
Из селектора рявкнуло:
– Сейчас выйду.
Огромная резная дверь в кабинет дежурного чуть-чуть приоткрылась, впрочем, достаточно, чтобы я увидел на стене мигающую объемную карту города и огромный пульт посреди комнаты, оттуда выскользнул, именно выскользнул, а не вышел, маленький человечек в шитом золотом полицейском мундире без всяких знаков различия. Он был толст, лыс, коротконог и совсем не походил на Дикого.
– Рад вас видеть у себя, господа, – прожурчал он, сдвинул кобуру с лучевиком на живот, плюхнулся в кресло-раковину.
– Как – здоровье отца, Джин? Впрочем, знаю-знаю, имел честь говорить с ним вчера… Да вы садитесь, будьте как дома, если можно считать наш Корпус домом… Так что же привело вас ко мне в столь поздний час, когда маленьким детям пора бай-бай? – Вся эта чепуха была выстрелена без малейшей улыбки.
– Маленькие дети уже бай-бай, – сказал Джин, усаживаясь напротив. – Я имею в виду Стива. Собственно, из-за него мы и пришли.
– Что же он натворил, этот шалун? – спросил вкрадчиво Кодбюри-папа, и я успел заглянуть ему в глаза прежде, чем он опустил их. Страшные это были глаза: холодные, жесткие, колючие, – они совсем не монтировались с обликом толстяка, этакого доброго гнома – чужие глаза, принадлежащие человеку без жалости, роботу с программой на черствость.
– Как вам сказать, – начал было мямлить Джин, но не успел: над головой детины с нашивками вспыхнула красная надпись «ТРЕВОГА», и плотную ночную тишину здания разорвал вой сирены.
– Простите, господа. Поговорим в другой раз.
Кодбюри встал, расстегивая кобуру, вынул лучевик, щелкнул предохранителем, кивнул сержанту:
– Проводите гостей…
– Послушайте, Кодбюри, – раздраженно сказал Факетти, – можете объяснить, что происходит?
Тот улыбнулся впервые – только дрогнули уголки губ:
– Как слышите, тревога.
– Сбежал кто-нибудь? – Я спросил это, не вставая с кресла, стараясь говорить как можно небрежнее. – Бывает… Вы, кстати, переставьте диапазон на прицеле: у вас там полтораста – все здание разнесет…
Он посмотрел на лучевик, передвинул бегунок диапазонов, спросил удивленно:
– Знакомы с оружием?
– Более чем знаком – в дружбе.
– Он у нас новенький, – засмеялась Жаклин: ей было явно наплевать и на Дикого, и на тревогу, и на самого хозяина. – Пилот-профессионал, герой на половинном окладе, первый друг Джина и Стива. Дайте ему лучевик – всех врагов перебьет.
Я не был против своевременной идеи Жаклин.
– А что? Давайте попробуем! Я сейчас без работы: понравлюсь – возьмете на службу.
Кодбюри несколько секунд пристально смотрел на меня, потом подошел к столу сержанта, нажал какую-то кнопку:
– Доложите обстановку.
Из динамика на столе раздался взволнованный голос:
– Восточный блок. Круг дубль. Побег заключенного.
– Номер? – отрывисто спросил Кодбюри.
– Девяносто второй.
– Результаты?
– Блок оцеплен. Дополнительных сведений нет.
– Идиоты! – выругался Кодбюри и крикнул в микрофон: – Стягивать оцепление! Иду к вам. Он оценивающе посмотрел на меня.
– Хотите пострелять, лучший друг Джина? Я по-прежнему полулежал в кресле – очень уж оно располагало к отдыху, – бросил лениво:
– Буду рад.
– Держите! – Он кинул мне лучевик, я вскочил, поймав его на лету.
– Неплохо. – Кодбюри открыл ящик стола, достал второй лучевик, проверил диапазон. – Дежурный, остаетесь здесь, следите за тем, чтобы наши гости были в безопасности. – И уже к Джину: – Постараюсь развлечь вашего друга. – И покатился к двери.
А за дверью – по пустому коридору до поворота направо, потом, в тесный лифт, вверх, вверх, вверх – сколько этажей? – потом лифт начал двигаться горизонтально и, наконец, остановился. Мы вошли в такой же, как и внизу, коридор, только ярко освещенный и заполненный черными мундирами. К Кодбюри подскочил верзила в шлеме с защитным забралом, козырнул, отрапортовал:
– Все выходы блокированы. Им не уйти.
– Жертвы? – быстро спросил Кодбюри.
– Один полицейский внутренней охраны. И ещё один ранен. Он-то и поднял тревогу.
– Камера?
– Без взлома. Открыта шифром.
– Где же они?
Полицейский, казалось, даже ростом стал меньше.
– Не знаю. С момента тревоги мы их не слышали – ни стрельбы, ни беготни.
– А может быть, вы их проворонили?
– Никак нет. Все выходы блокированы.
Он откинул вверх прозрачный намордник, вытер платком лицо.
– Думаю, их всего трое. И заключенный Стоун. Где-нибудь выжидают.
– Где-нибудь… – передразнил его Кодбюри.