Есть, конечно, и провалы – ни одно действующее подполье от этого не застраховано, – но проваливаются люди – пятерки, десятки, сотни, наконец, а слам живет, борется, растет.
Кто они? Красные? Нет, это слово давно стало пугалом в Системе Всеобщего Контроля. Не для властей – увы – для обывателя, который барабанит свои шесть часов на службе, жует химию и запивает химией, смотрит по телевизору мелодрамки, а по ночам видит сны, подсказанные Каталогом.
Официальная пропаганда медленно, но верно делала свое черное дело. Старыми методами? А зачем их отменять, если они по-прежнему действенны. Красные хотят сделать все общим, отобрать у бедного труженика домик, жену, дочку, телевизор, машину? Хотят, хотят! Так опасайтесь их, кидайте в них камни, они ваши враги! Партия давно уже ушла в подполье, но решение объединить всех недовольных в одной организации пришло не сразу. Оно встречало сопротивление даже у тех, кто понимал: при существующем режиме тотального террора и сыска не выжить даже в подполье. И партия сплотила в трущобах, в сламе сотни тысяч людей, которые боролись за свободу и счастье, за право жить и работать по-человечески.
Великая штука – равновесие, конечно, устойчивое равновесие: шар в лунке – старый пример из учебника физики.
Две глыбы – две системы, и живут люди… Устойчивое равновесие? Вздор, оно неустойчиво, пока существуют ложь и насилие, пока жизнь человека в Системе Всеобщего Контроля – ах, процветание, ах, земной рай! – не человеческая жизнь.
Вот почему существует слам. Вот почему слам силен. Вот почему он так страшен хозяевам Системы. Вот почему он непобедим, и побеждает, и победит. И еще: вот почему я здесь.
Я плохо знаю структуру слама: вероятно, потом Мак-Брайт, или Линнет, или кто-то ещё познакомит меня с ней, если понадобится. Опять это «если понадобится». Я не любопытен – меня так учили. Я не заглядываю в чужие окна, если это не входит в мои обязанности. А что входит в мои обязанности?
Я протянул руку к видеофону и вызвал справочную.
– Космовокзал, телефон газетного киоска, первый этаж.
На экране загорелись цифры, и я мгновенно перевел на них набор запоминающего устройства. Когда на экране появилось недовольно-удивленное лицо Линнет, я сказал игриво и нагло – ну как ещё может говорить с девчонкой старый космический волк:
– Привет, девочка! Узнаешь?
Она улыбнулась:
– Что-то припоминаю…
– Могу напомнить подробности знакомства. Скажем, сегодня в семь?
Она помялась, жеманница:
– Я не уверена… Ну, если ненадолго…
– Надолго, ненадолго – разберемся после. В семь у «Семифутового»…
И, только выключив видео, подумал, что каламбур получился дурацким, если принять во внимание все сказанное Мак-Брайтом.
Глава четвертая, в которой не только танцуют
Бар «Семь футов под килем» я давно и прочно знал по кинолентам, прокрученным ещё в Центре, но все же он поразил меня, как и рассчитывали его хозяева: неоновая девица над входом, разбрасывающая искры по нагретому асфальту, была ошеломительна. Линнет я ждать не стал, прошел сквозь светящиеся нити – оптический обман честных трудящихся! – и уверенно остановился у входа в огромный зал-раковину: не спеши, Лайк, не ищи никого, пусть тебя ищут, сегодня хозяин ты, у тебя деньги, у тебя слава, подожди секунду, вот уже торопится к тебе некто безликий и напомаженный, во фраке и белой бабочке – пингвин, да и только.
– Вы один? – Легкий поклон, скрытое любопытство во взгляде: сколько стоит этот клиент?
– Со мной дама. Столик на двоих и подальше от шума, – небрежно и изысканно, ленивым тоном – можно не бояться переиграть.
– Прошу вас. – Лавируем между столиками. – Этот устроит?
– Вполне. Мое имя – Лайк. Когда придет дама – проводите.
Я поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги и посмотрел на вход.
Наверно, зря я это сделал, потому что шок оказался для меня слишком сильным. У входа в зал стояла в искрящемся платье красавица. Куда исчезла мальчишеская челка – на голове нечто немыслимое в виде башни. Минутой позже она уже сидела за моим столиком и говорила капризным голосом лысому официанту:
– Два обычных. Клей, два холода. Только без искры.
Я постепенно вернулся в нормальное состояние и смог критически оглядеть соседку.
– Я вижу, вы любопытны, Лайк. Задавайте вопросы – отвечу. Сколько их у вас?
– Всего три, прелестница. Во-первых, откуда вас здесь знают? Во-вторых, что это за галиматью вы несли официанту? В-третьих, как киоскерша Линнет превратилась в снежную королеву?
Линнет засмеялась, и сразу же её «снежная неприступность» растаяла: улыбка была совсем не королевской – обычной, милой, земной.
– С вашего позволения, я начну с третьего: я ни в кого не превращалась. Просто время такое, что королевы – даже снежные – вынуждены работать киоскершами: жить-то надо. Во-вторых, если вы у себя на луне превратились в отшельника, который не знает даже земных напитков, то нечего валить на меня: эта «галиматья» вкусна и полезна, сейчас сами оцените. А вот откуда меня здесь знают?.. – Она опять улыбнулась, теперь загадочно и холодно. – Всему свое время, Лайк, всему свой черед: узнаете и это…
– Ладно, я не тороплюсь, – протянул я, наблюдая за тем, как пингвин во фраке расставлял у нас на столе немыслимые изогнутые бокалы с чем-то синим, золотым, розовым, крайне аппетитным, пожелал нам приятного вечера и исчез, а Линнет, даже не взглянув на него, спросила деловито:
– С чего начнем? И я бухнул с размаху:
– Со слама?
А Линнет даже бровью не повела, улыбнулась, сказала:
– Советую золотой – бодрит. А потом остальные – вечер долгий…
Она пошарила рукой под столом, щелкнула чем-то, скривилась болезненно – палец прищемила? – кинула в черную сумочку какой-то кубик и уж совсем по-детски сунула палец в рот.
– Больно? – спросил я сочувственно.
И получил ответ:
– Вы кретин, розовый, довольный, ничем не прикрытый. Думаете, что вы ещё на луне, а вокруг скалы и кратеры? Напрасно. Здесь все кишмя кишит микрофонами – от нашего столика до лысины официанта, а вы преспокойно задаете вопросы, от которых у «слухачей» волосы дыбом становятся. Словом, я выключила микрофон.
– Но не хватятся ли его наши друзья?
– Не хватятся. У них на схеме этот столик пуст – не обслуживается или посетителей нет. А будем уходить, вернем игрушку на место.
Я счел объяснения исчерпывающими и попробовал золотой напиток: по вкусу он походил на мед. Но у этого золотого пойла была и своя особенность: оно не пьянило, а скорее бодрило, как стимулятор, поощряя к светской беседе.
Но светской беседы не получилось.
– Отвечу сразу на все предполагающиеся вопросы, – сказала Линнет. – Я и Мак-Брайт связываем вас со сламом, ориентируем и поддерживаем вас. Кроме МакБрайта, вас знает ещё Первый, единственный из Большой Десятки, поставленный в известность о пилоте Лайке. Если вас не проинструктировали, поясню: Большая Десятка – это руководство слама, а Первый – глава Десятки.
– Вы знакомы с ним?
– Что вы! – Она возмутилась. – Ни с кем из Десятки. Я связана только с Мак-Брайтом и со своими агентами.
– У вас они есть?
– Конечно. Их десять.
Так я и думал. А у этих десяти свои десятки. Старая и верная система – щупальца с единым мозгом-руководством.
– Посмотрите внимательно, – вдруг сказала Линнет, – кто вошел в зал.
Я посмотрел внимательно, потом очень внимательно и все равно ничего особенного не заметил. Вошла, вернее, ввалилась, компания – человек десять, – пьяная, орущая, молодая, лохматая, пестрая и ещё сто эпитетов, и все подойдут.