Несколько секунд пришлось выдерживать паузу. Черт подери, выругалась про себя Арран, проклятая Триуфф снова взялась за свое. В комнату никто не вошел, а значит, внимание зрителей осталось прикованным к двум подругам. Следовательно, актрисы должны будут придумать еще что‑нибудь и в ближайшие три часа выдать как минимум еще одну эффектную сценку.
Когда Доррет наконец ушла, Арран была вымотана до предела. Они устроили борцовский поединок, разодрали в клочья одежду друг на друге, а напоследок Доррет кинулась на Арран с ножом. Арран пришлось выбить оружие из рук подруги, и только тогда Доррет оставила ее в покое и ушла.
Арран выдалась минутка отдыха.
«Двадцать один день без перерыва. Первые сутки только начались, а Триуфф уже успела вымотать меня до предела. Уволю сучку», – клятвенно пообещала она.
Шел двенадцатый день, Арран буквально тошнило от съемок. Пять вечеринок, пара‑другая оргий, каждую ночь новый мужчина – такое доведет до белого каления кого угодно. У Арран уже несколько раз случались срывы. Когда ей хотелось поплакать, она каждый раз вынуждена была изобретать очередную причину – новые выяснения отношений с любовниками, спор, заканчивающийся истерикой, оскорбление пришедшей с покаянием подруги.
Правда, на этот раз большинство подыгрывающих были действительно талантливы и принимали на свои плечи немалую часть работы. И все равно приходилось прыгать через голову, чтобы придумать что‑то свежее.
Прозвучал звонок в дверь, и Арран, устало поднявшись, пошла открывать.
На пороге стоял Гамильтон Ферлок, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Пять столетий на сцене, подумала Арран, и он все еще не утратил этой абсолютно гениальной, мальчишеской манеры поведения. Она выкрикнула его имя (соблазнительно, выдерживая роль) и кинулась ему на шею.
– Гэм, – проговорила она, – о Гэм, ты даже представить себе не можешь, как я измоталась!
– Арран, – мягко сказал он, и Арран с удивлением отметила, что голос его прозвучал так, словно это голос влюбленного. «Только не это, – подумала она. – По‑моему, наши прошлые петлеотношения закончились ссорой. Нет, нет, то было с Райденом. Гэм ушел потому, потому…, а, да. Потому что чувствовал неудовлетворенность собой».
– Ну что, ты нашел, что искал?
– А что я искал? – Гэм непонимающе поднял бровь.
– Ты сказал, что должен сделать что‑то со своей жизнью. Что жизнь со мной превращает тебя во влюбленную тень. – «Красиво сказала», – поздравила себя Арран – Влюбленную тень… Ну, в принципе, почти так и было, – ответил Гэм. – Но я открыл для себя, что тень может существовать только там, где есть свет. Ты мой свет, Арран, и только рядом с тобой я нахожу смысл своей жизни.
«Неудивительно, что ему столько платят», – подумала Арран. Сама реплика получилась несколько сентиментальной, но именно такие мужчины, как он, пользуются у женщин популярностью и приковывают их к экранам.
– Значит, я свет? – переспросила Арран. – Подумать только, ты все‑таки вернулся.
– Подобно мотыльку, стремящемуся к пламени.
Затем, как и полагается в сценах счастливого воссоединения («По‑моему, я еще ни с кем не воссоединялась в этой петле… Точно, не воссоединялась»), они медленно раздели друг друга и так же медленно занялись любовью.
Подобные эпизоды действуют не особенно возбуждающе, но именно такие сценки заставляют и мужчин, и женщин рыдать от умиления и нежно держаться за руки в темноте театра. Он был так нежен в этот раз, и любовь с ним шла так легко, что Арран почти позабыла, что это лишь игра. «Я ведь устала, – напомнила она себе. – А он просто бесподобен.
С тех пор как мы в последний раз виделись, он стал еще лучше».
После этого он обнимал ее, и они тихонько разговаривали – после сеанса любви ему всегда хотелось поговорить; большинство же других актеров считали, что после секса, наоборот, полагается быть грубым и сердитым, дабы поддержать в глазах поклонников свой имидж самца‑мачо.
– Это было прекрасно, – сказала Арран и с тревогой заметила, что говорит совершенно искренне. Эй, женщина, смотри за собой. Не запори петлю, ты ведь продержалась почти двадцать дней. С ума сойти, двадцать дней беспрерывного ада…
– Да?
– А ты не почувствовал?
Он улыбнулся:
– Прошло столько лет, Арран, и все‑таки я оказался прав. Во всей вселенной не сыскать женщины, подобной тебе.
Она нежно хихикнула и, как бы смутившись, отпрянула от него. Такая манера поведения полностью соответствовала ее персонажу, а следовательно, со стороны смотрелась очень соблазнительно.
– Почему же ты не вернулся раньше? – поинтересовалась Арран.
Гамильтон тоже перевернулся на спину. Он все молчал и молчал, и она принялась водить пальчиками по его груди.
Он улыбнулся.
– Я старался держаться от тебя подальше, Арран, потому что слишком люблю тебя.
– Любовь – не причина, чтобы избегать любимого человека, – сказала она. Ха! Эта цитата будет ходить из уст в уста по меньшей мере года два.
– На самом деле, причина, – покачал головой он. – Когда любовь настоящая.
– Тогда тем более ты должен был остаться! – набавила обороты Арран. – Ты бросил меня, а теперь притворяешься, будто любил.
Гамильтон вдруг изогнулся и резким движением скинул ноги с кровати.
– Что случилось? – спросила она.
– Проклятие! – прорычал он. – Кончай играть, а?
– Играть? – не поняла она.
– Да, играть! Играть эту идиотку Арран Хэндалли, ты же делаешь это ради денег! Я знаю тебя, Арран, и я говорю тебе… Я говорю, не какой‑то там актер, я сам…, я хочу сказать, что люблю тебя! Я не работаю сейчас на зрителя! Мне плевать на петлю! Я сейчас говорю только с тобой – я тебя люблю!
Под ложечкой вдруг засосало; Арран с ужасом поняла, что под конец эта вонючка Триуфф все‑таки умудрилась подложить ей свинью. И втянула в это Гэма. В петлеиндустрии существует одно негласное правило – никогда, ни в коем случае не упоминать, что ты сейчас играешь. Такому проступку оправдания быть не может. Только что ей был брошен серьезнейший вызов – ей придется признаться зрителям, что она актриса, и при этом она должна будет удерживать их в плену своих чар и дальше, заставлять их верить себе.
– Плевать на петлю… – откликнулась она, отчаянно пытаясь придумать подходящий ответ.
– Да, и я еще раз повторяю это! – Он вскочил, пошел к выходу из комнаты, затем развернулся и ткнул в Арран пальцем. – Все эти идиотские разговорчики, возбуждающие желание ужимки – неужели ты еще не устала?
– Устала?! От чего? Это жизнь, а от жизни я никогда не устану.
Но Гэм не желал играть честно.
– Если это жизнь, тогда Капитолий – астероид. – Неловкая реплика, совсем не похоже на него. – Хочешь знать, что такое жизнь, Арран? Жизнь – это столетия игры. Я скакал из петли в петлю, трахал каждую актрису, которая могла поднять мне сборы и обеспечить достаточно денег на сомек и всякие прелести жизни. И внезапно, несколько лет назад, я понял, что окружающая меня роскошь ровным счетом ничего не значит. Зачем тогда жить вечно? Жизнь теряет всякий смысл, превращается в бесконечную вереницу высокооплачиваемых пустышек!
Арран наконец удалось выдавить из себя пару‑другую слезинок ярости.