Если ты используешь ресурсы вокруг нас, то сможешь избежать утомления».
«Ты же знаешь, что я очень не хочу делать этого. Даже разговор об этом вызывает у меня отвращение».
«Наши жизни важнее жизни муравья» настояла Сапфира.
«Не только муравья».
«А ты что - муравей? Не будь упрямым, Эрагон; это плохо закончится для тебя.»
С вздохом Эрагон положил посох и обратился к Рорану:
- Сейчас я вылечу твои раны.
- Ты можешь это сделать?
- Вероятно, да.
На мгновение лицо Рорана озарило волнение, он колебался и выглядел обеспокоенным.
- Сейчас? Ты думаешь это правильно?
- Как заметила Сапфира, лучше я потрачу магию на тебя, если есть шанс, что раны не будут стоить тебе жизни и это не подвергнет нас опасности. - Роран приблизился, и Эрагон положил руку на красный шрам, открыл свое сознание, расширяя его, чтобы охватить деревья и животных, которые населяли ущелье, он боялся, что те были слишком слабы, чтобы пережить его магию.
Эрагон начал петь на древнем языке. Колдовство, которое он рассказывал, было длинным и сложным. Восстановление такой раны выходило далеко за пределы выращивания новой кожи, и было очень трудным. Эрагон полагался на лечебные формулы, которые он изучил в Эллесмере и запоминанию которых посвятил многие недели.
Серебристая метка на ладони Эрагона, гедвей игнасиа, пылала, раскаленная добела, поскольку он выпускал волшебство. Секунду спустя, он произнес непроизвольный стон, поскольку умер три раза - с двумя маленькими птицами, усаживающимися на насест в соседнем можжевельнике и со змеей, скрытой среди скал. Рядом с ним Роран закинул назад голову и оскалил зубы в беззвучном завывании, поскольку мышца его плеча вздрагивала и сокращалась под поверхностью изменяющейся кожи.
Затем все закончилось.
Эрагон вздохнул и уронил голову в ладони, используя то укрытие, которое они давали ему, чтобы вытереть слезы прежде, чем исследовать результат своей работы. Он видел, как Роран пожал несколько раз плечами, а затем покрутил руками, как ветреная мельница. Плечо Рорана было большим и круглым, результат многих лет, проведенных, роя ямы под столбы для забора, выкорчевывая камни и укладывая сено. Эрагон взглянул на себя, и его уколола зависть. Он, возможно, стал более сильным, но никогда не был столь мускулистым как кузен.
Роран усмехался:
– Она так же хороша, как раньше. А может даже лучше. Спасибо.
- Пожалуйста.
- Это было самым странным, что я когда-либо ощущал. Я фактически чувствовал, как будто меня выдирают из тела. И испытывал такой ужасный зуд; что еле удержался от крика.
- Дай мне немного хлеба из своей седельной сумки. Я хочу есть.
- Но мы только обедали.
- Мне нужно восстановить силы после использования волшебства. - Эрагон вздохнул, затем вытащил платок и вытер им нос. Он вздохнул снова. То, что он сказал, было не совсем правдой. Его ранило воспоминание о животных, жизни которых забрало заклинание, а не волшебство непосредственно. Он боялся, что его стошнит, если он не утихомирит свой желудок какой-нибудь едо.
- Ты не болен? - спросил Роран.
- Нет, - вспоминать о смертях все еще было тяжело, Эрагон достал флягу меда, надеясь перебороть поток болезненных мыслей.
Что-то очень большое, тяжелое и острое ударило его руку и пригвоздило ее к земле. Он вздрогнул и увидел один из когтей Сапфиры цвета слоновой кости, упирающийся в его тело. Сверкающая оболочка большого глаза уставилась на него. Спустя некоторое время она убрала коготь, и Эрагон забрал свою руку. Он сглотнул и снова взял посох из боярышника, пытаясь проигнорировать мёд и сконцентрировать свое внимание на чем-то материальном, вместо того, чтобы заниматься самоанализом.
Роран убрал начатую половину хлеба в свою сумку, затем сделал паузу и с намеком на улыбку сказал:
- У нас скоро не будет оленины.
Я доем её в ближайшее время.
Он сглотнул слюну, вызванную кустом можжевельника, на котором были наколоты три куска золотисто-коричневого мяса. До чувствительного носа Эрагона доносился приятный острый аромат, который напомнил о ночах, которые он провел в лесах Спайна и о длинных зимних обедах, когда он, Роран и Гэрроу собирались вокруг печи и наслаждались компанией друг друга, в то время как снежная буря выла снаружи. Его рот увлажнился.
- Она все еще теплая, - сказал Роран, и потряс куском оленины перед Эрагоном.
Перебарывая желание, Эрагон покачал головой.
- Дай мне только хлеба.
- Ты уверен? Оно прекрасно: не слишком жесткое, не слишком нежное, и приготовленное с оптимальным количеством приправ. Оно настолько сочное, как будто кусаешь и прогладываешь полный рот лучшего тушеного мяса Илаины
- Нет, я не могу.
- Ты знаешь, что тебе понравится.
- Роран, прекрати дразнить меня и передай хлеб!
- Ах, смотри-ка, ты уже выглядишь лучше. Возможно то, в чем ты нуждаешься, не хлеб, а что-то более существенное, а?
Эрагон посмотрел на него с негодованием и быстрее, чем глаз мог бы увидеть, унес хлеб от Рорана.
Это, казалось, развлекло Рорана еще больше. Когда Эрагон дорвался до хлеба, он сказал:
- Я не знаю, как ты можешь жить на одних фруктах, хлебе и овощах. Человек должен есть мясо, если он хочет набраться сил. Ты не забыл об этом?
- Помню.
- Тогда, почему ты настаиваешь на этом, чтобы мучить себя? Каждое существо в этом мире, чтобы выжить, должно съедать других живых существ — даже если они только появились на свет. Именно так мы созданы. Зачем ты пытаешься бросить вызов естественному закону вещей?
«Я говорила ему об этом, когда мы были в Эллесмере, - заметила Сапфира, - но он не послушал меня.»
Эрагон пожал плечами:
- Мы уже обсуждали это. Ты делаешь то, что хочешь. Я не буду говорить тебе или кому-либо еще, как жить. Однако, я не могу с честной совестью есть животное, мысли которого и чувства я разделил.
Кончик хвоста Сапфиры дернулся, и ее чешуйки зазвенели, царапаясь о скалу, которая высовывалась из земли.
«О, он безнадежен.»
Поднимаясь и распрямляя свою шею, Сапфира прикончила оленину, облизав руку Рорана. Ветки хрустели между ее зазубренными зубами, поскольку она откусила мясо вместе с землей, и затем мясо исчезло в пламенных глубинах ее живота.
«Mммм. Ты не преувеличивал, - сказала она Рорану. - Какой сладкий и сочный кусочек: столь мягкий, столь соленый, столь чрезвычайно притягательный, это заставляет меня танцевать от восхищения. Ты должны готовить для меня чаще, Роран Сильный молот. Только в следующий раз, я думаю, что ты должен приготовить несколько оленей сразу. Иначе, я не наемся.»
Роран колебался, не зная воспринимать ли ее просьбу всерьез, и если так, то каким образом возможно вежливо освободить себя из такого непредвиденного и довольно тягостного обязательства. Он бросил вопросительный взгляд на Эрагона, который рассмеялся, над выражением лица кузена и над его затруднительным положением.
Звучный смех Сапфиры усилился, а потом снова затих. Присоединившись к смеху Эрагона, он отражался повсюду в пустоте. Ее зубы мерцали безумными красными огнями на свету от тлеющих угольков.
Спустя час после того, как все трое улеглись, Эрагон лежал на спине рядом с Сапфирой, укутанный в слои одеял, спасаясь от вечернего холода. Все еще царила тишина. Казалось, как будто маг наложил чары на землю, и что все в мире было сковано вечным сном и останется замороженным и неизменным навсегда под осторожным, пристальным взглядом мерцающих звезд.
Не шевелясь, Эрагон прошептал мысленно:
«Сапфира?»
«Да, малыш?»
«А если я прав, и он находится в Хелгринде? Я не знаю, что тогда должен сделать... Скажи, что мне делать».
«Я не могу, малыш.