Практически на автопилоте забрел в море чуток повыше колен и сел, скрестив лапы по-турецки. Волны окатывали меня, иногда захлестывая с головой, и это, несмотря на мохнатость, оказалось приятно, даже лучше, чем при человеческой гладкокожести. Если вам нравится, когда вас по голове гладят — поймете, очень похоже, только от макушки до кончика хвоста.
Разомлел я, погрузился в дрему, инстинктивно задерживая дыхание каждый раз, когда подкатывала волна. И поэтому сперва решил, что девушки мне снятся.
Миловидные, не стесненные одеждой, в количестве трех штук, они покачивались на воде, удивительно высоко держась над волнами. Я машинально расправил плечи и обнажил клыки в радостном оскале, но вспомнил о своем обличье и расстроился. Хоть бы во сне в родном теле походить! Однако милашки, похоже, ничуть не смутились — в этом сон не подкачал. Подплыли ко мне шагов на десять и стали звать.
Только молча. Вот она какая, телепатия — будто мягкий толчок внутри головы, слов нет, но ты легко догадываешься, что тебе хотят сказать.
— Какой славный… Какой пушистенький… Иди к нам! Пойдем плавать!
— Это вы мне?
Милашки рассмеялись, причем голоса оказались не такими приятными, как мысли — было в них что-то булькающее. Понятно, почему они предпочитают телепатию — под водой этак разговаривать совсем невозможно. Проще на московском перекрестке в час пик изъясняться морзянкой с помощью клаксона.
— Тебе, — протелепатировала та, что поближе. У нее была золотистая кожа, а волосы явственно отливали голубизной. — Или тут есть кто-то еще?
Как бы желая оглядеть берег, она на миг выпрыгнула из воды почти до бедер, и у меня перехватило дыхание, настолько соблазнительная получилась картина. И чего я переживаю? Это ведь только сон…
— Никого нет, — поспешно заверил я и уже собирался добавить что-нибудь лестное, но Мальвина меня опередила.
— Какая жалость, — вздохнула она, насмешливо наморщив носик. — Слышали, девочки, здесь никого нет. Наверное, этот обаяшка нам померещился.
— Жалко, жалко, — хором согласились ее подруги. — Такой интересный, импозантный, с таким хвостом…
Меня удивило слово «импозантный», только позже я сообразил, что девушки употребили какое-то другое, на своем наречии, просто мозг перевел чужую мысль именно так.
— Если вы про меня, девочки, то я, к сожалению, самый настоящий.
— Почему — к сожалению?
— Разве можно надеяться, что к простому человеку снизойдут такие ангелочки?
Какие, однако, смешливые… А, это их слово «человек» развеселило!
— Какой галантный… Я так и думала, что нам понравится. Пушистик, поплавай с нами!
С удовольствием! Я шагнул вперед, и тут все три милашки синхронно нырнули. Плюх! Плесь! Брызги во все стороны, но они не помешали увидеть, как шлепнули по воде… три рыбьих хвоста. Русалки… Ну да, а чего я, собственно, ожидал?
— Пушистик, ну что же ты?
— Иду-иду, русалочки! — откликнулся я и пошел вперед по пологому дну, разводя лапами воду перед собой.
В голове снова раздался хор голосов, но теперь уже откровенно насмешливый.
— Русалки! Слышали? Он думает, что мы русалки! Какое невежество. Дубина сухопутная…
— Что-что? — переспросил я.
— Девочки говорят, что ты, наверное, с Большой Земли, — тут же пояснила Мальвина, выныривая. — Это безумно интересно, и ты нам потом расскажешь, как там что. Только не называй нас пресноводными ногатыми русалками. Мы — ундины.
— Приятно познакомиться, — улыбнулся я. Вода доходила уже до ключиц. — Извините, что перепутал, я исправлюсь. Мы, Чуды-юды, вообще очень сообразительны и все схватываем на лету.
— Этого нам еще не хватало… — толкнулась чья-то тихая мысль, но ее заглушила другая, опять Мальвинина: — Ты еще на дне стоишь?
— Нет, уже плыву. По-моему, твоя подруга что-то хотела сказать…
— Не обращай внимания, это она о своем, о девичьем.
Ее парень бросил, вот и телепатирует что ни попадя.
— Ничего, сейчас мы ее развлечем, — пообещал я самым обаятельным голосом. — Во что будем играть, девочки? В догонялки? Или…
— Да нет, у нас игра поинтересней, — промыслилось откуда-то снизу, где просвечивали сквозь прозрачную воду два стройных силуэта. Кажется, это та, блондинка подумала. И тут же вдогонку от третьей, рыженькой, донеслось: — Кормлением рыб называется…
Мальвина ласково, но сильно обхватила руками мою шею.
— Идем скорей!
— Постой, красавица, мне опять что-то померещилось…
Ундина тяжко вздохнула и вдруг четко заявила своим подругам:
— Вот говорила я вам, учите языки, их за зубами можно держать. Ладно, он и правда плывет? Тогда начинайте мочить…
Тотчас две прелестные ундины повисли на моих лапах и мощно заработали хвостами, утягивая на глубину, а Мальвина нажала сверху.
— Вы что, девчо… БУЛЬ! — успел крикнуть я.
Что ни говори, а только американцы могли назвать основным инстинктом что-то кроме инстинкта самосохранения. Сон, не сон — едва заподозрив неладное, я сгруппировался и набрал полные легкие воздуха, а это, при нынешних объемах грудной клетки, совсем немало. Теперь у меня была хоть какая-то возможность сопротивляться.
Я дергался и брыкался, пытаясь вырваться из цепких объятий, но руки у девочек, как обычно у пловчих, были сильными. Кроме того, они слаженно били хвостами, неожиданно закручивая меня то в одну, то в другую сторону, так что я быстро потерял направления верха и низа.
Долетавшие до моего сознания мысли ундин сделались предельно простыми и четкими:
— Крепче. Дай ему под дых. А можно, я пощекочу?
Пощекотать — это хорошо придумано. Я изогнул хвост и мазнул по подмышке блондинки — она тут же шарахнулась в сторону.
— Ай!
— Держитесь, девочки, сейчас я ему уши выкручу! — храбро отмыслила Мальвина. — Море для ундин! За дно родное!
Этот диковинный клич как будто придал рыбохвостым девушкам сил, и, честно говоря, вспоминая ту минуту, я начинаю сомневаться в исходе противоборства.
Но тут на сцене появилась третья сила.
— Ах вы, селедки сушеные, рыбацкая сыть, я вас!.. — пронеслась по-над синими волнами чья-то мысль с явственным мужским привкусом. — Стоять!
Куда там! Ундины кинулись врассыпную.
— Все равно поймаю! Неделю хвостами шевельнуть не сможете!
Я вынырнул, отплевываясь, и от греха подальше двинул к берегу. Однако, едва нащупал лапами дно, прямо передо мной возник обнаженный атлетический торс цвета бронзы с прозеленью. Молодое скуластое лицо было хмурым.
На шее незнакомца висел золотой амулет на массивной цепи. Понятно, откуда мускулы — с этакой тяжестью поди поплавай! Он поднял левую руку, от локтя до запястья украшенную плавником.
— Стоять, сухофрукт! — Не поручусь за точность перевода — сознание не без труда подобрало приемлемый эквивалент диковинному выражению, глубинный смысл которого я так и не понял. — Кто такой, какой породы?
— Я? Пффу… — Я мотнул головой — волна залила нос — Насчет породы сам бы послушал с интересом. А вообще — Чудо-юдо, Хранитель вот этого острова.
— Заллусов холоп? — вслух, с неопределенным, но сильным акцентом пробулькал атлет.
— Парень, я тебе благодарен за помощь, но обзываться-то зачем?
— Помощь? Да нужен ты мне… Просто с Заллусом ссориться не хочу. Тем более из-за тебя. Сам виноват, Чудо-юдо! Ишь, как хвостом забил… Что, девок никогда не видел? Или своих, сухопутных, мало? Что молчишь?
— А я отчитываться должен? Ты сам сперва назовись, чьих такой красивый будешь… Пффу!
— Я — подонный подданный, дворянин Глубук, дельфиний толмач и член законодательного собрания! — гордо объявил он, ткнув пальцем в медальон.
— Приятно — пфф! — познакомиться. Дай-ка я повыше встану.