Я с облегчением вздохнул, увидев идущего к нам майора.
- Что тут происходит? - спросил он и окинул всех грозным взглядом. Немедленно разойтись по местам!
Солдаты зашумели, задвигались, но продолжали стоять.
- Кру-у-у-гом! - крикнул Чхартишвили, подняв вверх руку.
Все, как один, повернулись спиной.
- К казарме строевым ша-а-агом... арш!
Через минуту двор опустел. Лишь один-Джакели, понурив голову, стоял словно вкопанный.
- Джакели, была команда шагом марш! - сказал майор.
Джакели не сдвинулся с места. Чхартишвили взглянул на меня - у него дрожал подбородок. Медленно подошел он к Джакели, привлек его к груди и ласково потрепал по щеке.
- Иди, Джакели, к себе, отдохни, успокойся... Поверь мне: чего нельзя, того нельзя делать! Если б можно было, я бы разрешил!.. Иди, мой мальчик, отдохни!..
Джакели осторожно высвободился из объятий майора, молча повернулся и поплелся в казарму.
...Теперь полночь. И опять я сижу во главе длинного, испещренного следами горячего утюга стола один, словно покинутый тамада, и пишу тебе.
Пока как будто все. Остальное расскажу при встрече.
До свидания, дорогой Саргис. Через неделю я кончаю службу, так что писать мне сюда уже не стоит. Передай привет всем, кто помнит меня.
Целую тебя, твой Владимир Мдинарадзе".
Нас двое в комнате - я и Пархоменко. Группа Дзнеладзе в наряде. Мы лежим и молчим. После гибели Щербины мы все время молчим - в наряде, в казарме, в столовой... А если заговорим, стараемся подбирать тему и фразы так, чтобы они не коснулись Щербины. И все же каждая фраза кончается Щербиной. Потому мы предпочитаем молчать. Мы лежим, молчим и знаем, что каждый из нас думает о Щербине...
Я подхожу к окну. Поздняя осень. Листья на тополях пожелтели. Я раскрываю окно, и комната наполняется приятной прохладой и запахом моря. Я одеваюсь, выхожу во двор. Пусто кругом... Лишь Рябов, скинув гимнастерку, крутится на турнике... Я иду к кухне. Мельком заглядываю в раскрытое окно канцелярии. За столом сидят майор и наш писатель... Они не замечают меня. Я обхожу кухню, иду на задний двор. Под сосной на соломенной подстилке лежит Мерабчик и лижет цепь.
За последние два месяца медвежонок вырос, возмужал.
В свободные минуты ребята с удовольствием играют с ним. Но стоит обидеть Мерабчика, как он начинает грозно рычать и бросается на обидчика. Тогда берегись! У медвежонка острые как бритва когти и зубы! Верный способ задобрить обиженного Мерабчика - протянуть ему бутылку с лимонадом. Он становится на задние лапы, пьет лимонад и стонет от наслаждения. Меня медвежонок любит - я чаще бываю с ним и, кроме того, кормлю его сахаром. Вот и теперь, увидев меня, Мерабчик вскочил, закружился, радостно забормотал и потянулся ко мне. Я присел перед ним на корточки и протянул кусок сахара. Медвежонок проглотил его с аппетитным хрустом.
- Как дела, Мерабчик? - спрашиваю.
"Дай сахару!" - требует он.
- На, ешь, обжора!..
"Еще!"
- На тебе еще!.. Эх, Мерабчик, пока был Щербина, тебе перепадало больше сахару... Ты помнишь Щербину?
Ничего он не помнит, глупыш...
"Дай сахару!" - тычется медвежонок мордой в мои руки.
Я даю ему сразу два куска. Мерабчик на минуту затихает.
- Дурачок ты, Мерабчик! Ни грамма мозгов в твоей глупой башке!.. Ну-ка, скажи, помнишь свою маму?
"Сахару!" - ворчит он.
- На, лопай и больше не проси!.. Значит, не помнишь, как мы убили твою маму? Тогда Щербина плакал... Забыл?
"Дай еще!"
- Отстань, дурак!.. Хорошо, допустим Щербину ты не помнишь, но разве можно забыть родную мать? Впрочем; может, это и к лучшему. Для нас обоих. Ты не знаешь, что у тебя убили маму, и тем более не подозреваешь, что ее убил я... Но я не убивал твою маму, Мерабчик, клянусь тебе, не убивал! Просто я был там и смотрел... Конечно, для тебя лучше так: ничего не знать, ни о чем не помнить...
А как быть мне? Ведь я все помню: и твою маму, и своего папу, и Щербину... Скажи мне, Мерабчик, что мне делать?
"Нет больше сахару?"
- Нету, дурачок... Эх ты, милый мой глупыш!
Мерабчик смешно кивает головой. Я сажусь на землю и начинаю чесать теплый живот медвежонка. Он тихо мурлычет и жмурится от удовольствия.
- Глупый, глупый мой Мерабчик...
- Что ты тут делаешь, Джакели?
Я вскакиваю. Передо мной стоит писатель.
- Ничего, товарищ лейтенант. Кормлю сахаром Мерабчика.
- Вырос твой Мерабчик!
- Очень, товарищ лейтенант!
- Почему ты назвал его Мерабчиком?
- Так... Вдруг пришло в голову... Знакомого одного звали Мерабом...
- А что, твой знакомый был похож на медведя?
- Что вы! Впрочем, по характеру, может, и был похож...
- Любил сахар?
- Может, и любил...
- Ты скоро уедешь, как же он будет здесь без тебя?
- Да никак, забудет скоро...
- Наоборот, еще сильнее привяжется.
- Не знаю... Поскучает, потом привыкнет...
- Джакели, почему ты не отдыхаешь? - вдруг спросил писатель.
- Не хочется, товарищ лейтенант.
- Ты ведь вчера дежурил?
- -Так точно!
- И тебе не хочется спать?
- Нет, товарищ лейтенант.
Писатель пошарил в карманах.
- Курить не найдется?
Я протянул ему пачку сигарет, спички. Он закурил, потом уселся на солому и стал почесывать живот Мерабчика.
Медвежонок замер, блаженствуя.
- Джакели, тебе не хочется домой?
- Кому же домой не хочется, товарищ лейтенант! - улыбнулся я.
- Я говорил с майором... В общем, получишь недельный отпуск... Завтра с утра поедешь домой. Отдохни как следует!
- Спасибо, товарищ лейтенант!
- Спасибо скажешь майору...
- Обязательно, уважаемый Владимир!
Он встал, обнял меня за плечи и не спеша повел к каварме. У дверей остановились. Он бросил недокуренную сигарету и попросил новую. Потом повернулся и пошел к морю.
Занижалось утро. Две машины мели Вокзальную площадь. За ними следовали две другие - поливочные. С фонтанами воды, вырывавшимися, словно клыки, из-под кабины, они напоминали огромных моржей... Свежеполитый асфальт сверкал как зеркало. После спертого, прокисшего воздуха железнодорожного вагона утренняя свежесть осеннего Тбилиси одурманила меня. И когда одна из машин поравнялась со мной, я с удовольствием подставил себя ее хрустальной струе. Водитель остановил машину и высунул голову в окно.
- Э, приятель, ты давно из психиатрической? - спросил он, помахивая рукой.
, - Здорово, друг! - ответил я и крепко пожал его протянутую руку.
- Да... Бывает... - произнес он с сожалением, покрутил указательным пальцем у виска, свистнул и тронул машину.
- Все бывает, друг! Пока! - помахал я ему рукой на прощание и по Вокзальной зашагал вниз, к улице Ниношвили.
Доброе утро, люди! Здравствуйте, тбилисцы! Куда вы спешите? Ведь пока даже не рассвело как следует! Почему вы смотрите в небо? Нет, дождя не было! И не собирается дождь! Глядите, какое чистое небо! Почему же я мокрый? Отвечу, дорогие: я только что вышел из моря!
Да, да! Вот так - в зеленой фуражке, с зелеными погонами и с синим чемоданчиком в руках! Волной выбросило!
А как вы думали? Разве из воды вылезешь сухим?..
Здравствуйте, дворники с улицы Ниношвили! Это вы зажгли костры из пожелтевших осенних листьев? Осторожно, друзья! Не спалите мой город, мой любимый Тбилиси!..
Здравствуй, домишко, здравствуй, старик! Ты еще держишься? Не свалился? Молодец! О, и вы здесь, железные ворота! Что это? Опять вы на земле?
Здравствуй, кран, ворчун мой добрый! Привет вам, ведра, чайники, кувшины! Кто из вас последний? Я буду за вами!..
Здравствуйте, воробушки! Что вы там хлопочете? Умываетесь? Да вы не бойтесь, это же я, Автандил Джакели!..