Богатые – служащие процветающей компании «Гэллахер: газ и нефть» – обитали в просторных белокаменных виллах, в отдалении от железнодорожного полотна, за надежным зеленым заслоном густого кустарника. К югу жила беднота – поденщики, чернорабочие, подсобники с нефтепромыслов. Они «блаженствовали» в вагончиках, грузовичках-домах или в жалких бараках среди пустырей и свалок; ступеньки к их домам были расшатаны, ставни на окнах – перекошены, краска на стенах – облуплена. Вагончик, который снимали в качестве жилья Белл и Кэсси, находился именно в этих убогих кварталах, буквально в двух шагах от сортировочной станции Санта-Фе.
Переждав у железнодорожного переезда, пока пройдет локомотив, Кэсси вышла на шоссе в надежде поймать попутную машину. Конечно, она знала, что такой способ передвижения – не самый безопасный. Впрочем, другого выбора у нее не было. Кэсси решительно отвернулась от проезжавших мимо трех друзей-охотников, чья машина с флажком конфедератов на заднем стекле была забита ружьями и прочим промысловым снаряжением: взгляды этих «любителей природы» показались ей ненадежными. Она уже всерьез начала беспокоиться, удастся ли вовремя добраться до усадьбы Гэллахеров, когда рядом остановился бежевый «бьюик». Доброе круглое лицо средних лет продавца религиозной литературы подсказывало, что здесь ей нечего бояться. Он подбросил ее прямо до поворота на ранчо «Гэллахер». Выбираясь из машины, Кэсси увидела на безбрежном зеленом Лугу, раскинувшемся у дороги, скачущего на изящном паломино [2] самого Кинлэна Гэллахера.
Вдали вырисовывались бесконечные нефтяные вышки, ближе к шоссе держалось стадо лохматых, могучих бизонов, чей хозяин – Кинлэн Гэллахер – походил на них не только внешне, но и нравом – туповатым и настырным.
Кэсси, конечно же, знала историю «славного рода» Гэллахеров. В графстве всем и каждому было известно, что в свое время Патрик Гэллахер, осиротевший во время голода 1847 года, примкнул к тысячам ирландских эмигрантов, рванувшим в Америку. С ними он дошел до Техаса, где нанялся в отряд местных рейнджеров.
Отслужив позднее в Армии конфедератов всю гражданскую войну, он на деньги, вырученные от продажи добра, вынесенного из пустых брошенных домов, принялся скупать так называемые индейские земли. К началу века он пригонял на бойни Канзас-сити такие стада, которые тогда никому и не снились. Воодушевленный открытым в Бартсвилле нефтяным месторождением, он тоже принялся разыскивать «черное золото», и вот дождливым ноябрьским утром 1903 года посреди одного из его пастбищ в небо ударил мощный фонтан нефти, обративший в бегство тучные стада, мирно кормившиеся неподалеку.
Это было началом большого бума.
Гэллахер-сити принадлежал семейству Гэллахер. Принадлежал буквально. Они владели землей (включая недра), они владели практически всей недвижимостью – предприятиями торговли, зданием суда, тюрьмой, большинством жилых строений, включая вагончик, который Белл и Кэсси снимали у фирмы «Недвижимость Гэллахера».
Гэллахеры не только обеспечивали основной доход всему городу, они служили главным источником местных слухов и пересудов. Всякий знал, что еще до рождения своего сына Рорка, Кинлэн Гэллахер твердо решил, что его наследник станет первым президентом США из Оклахомы. К сожалению, теперь поговаривали, что Рорк совершенно не интересуется политикой. Хуже того, он ни капельки не интересуется ни нефтью, ни даже фермерством.
– Ты представляешь? – воскликнула на прошлой неделе миссис Доусон, кассирша в аптеке «Рексолл», обращаясь к Кэсси. – Я вот сегодня утром была в «Фид энд Грэйн», так Джей Мартин рассказал, что старика Гэллахера чуть удар не хватил, когда Рорк позвонил ему из своего колледжа, ну, там, на восточном побережье, и сообщил, что собирается учиться на архитектора.
– То, что болтает этот парень, не имеет никакого значения, – хмыкнул аптекарь Вен Доусон, подсчитывая по смятому рецепту стоимость лекарств, которые покупала Кэсси для матери. – Ты знаешь не хуже моего, что ко времени окончания Йейла, Кинлэн на сто восемьдесят градусов развернет своего сыночка. И он как миленький воротится в родные стены, женится на Лейси Янг, начнет работать на папашину компанию, а затем выдвинется в конгресс – все, как старик и задумал.
В глаза не видев Рорка, Кэсси безоговорочно была согласна с Беном. О знаменитом крутом нраве Кинлэна Гэллахера наслышаны были все, и немало. И глупцом оказывался тот, кто смел перечить ему.
Шагая по, казалось, бесконечной дороге к усадьбе, Кэсси размышляла, кстати, не в первый раз, как могли два семейства, лет сто назад начинавшие совершенно одинаково, прийти к таким на редкость разным результатам.
Макбрайды точно так же, как и Патрик Гэллахер, бежали от голодной смерти в Америку, вполне возможно, что они ехали в трюме одного и того же судна. Увы, но, похоже, предки Кэсси были начисто лишены пресловутой ирландской хватки, той, которая так помогла Гэллахерам. Несколько поколений Макбрайдов перебивались как могли, но, судя по всему, у них на роду было написано остаться неудачниками.
Кэсси намерена была положить конец этим многолетним мытарствам. Пусть ее мать пьет, пусть ее папаша, один из тысяч местных буровиков-нефтяников, испарился задолго до появления дочери на свет, Кэсси в глубине души верила, что ей предстоит другая жизнь – богатая и счастливая. Но только не в Гэллахер-сити. Даже не в Оклахома-сити, даже не в Талсе. В отличие от всех своих предков, Кэсси не собиралась проводить лучшие годы на здешних «нефтяных пастбищах».
– Я всем докажу, – бормотала она себе под нос. До гэллахеровой усадьбы было уже рукой подать. Вот их роскошный белокаменный домина посреди бархатно-зеленой лужайки. – Я не сдамся, как мама.
Сотни, если не тысячи раз мать рассказывала ей о своих юношеских планах избежать судьбы своих родителей, типичной для этих пустынных районов. Белл собиралась стать кантри-звездой, она мечтала о концертах в зале «Сан Антонио Роуз», самом знаменитом кабаре Талсы. После первых побед она намеревалась покорить Нэшвилл – столицу музыки «кантри». Но, сбежав в пятнадцать лет из дому, до Нэшвилла она так и не добралась. Как не побывала она и в Талсе.
Да, она выступала то с одной, то с другой песенкой, но все это ограничивалось кабачками в Гэллахер-сити.
«Нет, такая доля не по мне, – давно дала себе клятву Кэсси, – я не собираюсь торчать всю жизнь среди буровых вышек, в этом мерзком углу, где только и остается, что пьянствовать да жалеть себя, несчастную».
Кэсси нажала позолоченную кнопку звонка около огромной парадной дубовой двери, из-за которой доносилась «Оклахома» – знаменитая мелодия Роджерса и Хэммерстейна.
Дверь внезапно распахнулась, и Кэсси оказалась лицом к лицу с человеком в аккуратном черном костюме.
– Почту и посылки принимают у служебного входа, – бросил он.
– Но...
– Ты что, не понимаешь нормального английского языка? – повысил он голос. – Валяй к черному ходу, вокруг дома.
Он показал рукой налево, куда следовало идти, и с силой захлопнул дверь, так что Кэсси отшатнулась.
Как изысканно ни оденься, яростно подумала Кэсси, собачьи манеры не скроешь, какой еще дворецкий может быть в доме Гэллахеров!
Подавляя досаду и гнев, Кэсси отправилась по выложенной красноватой плиткой дорожке к служебному входу. Долго же пришлось ей обходить этот белокаменный «дворец». Наконец она увидела на одной из дверей табличку: «Прием почты и посылок с 7 ч, до 11 ч. Все прочие передачи должны оговариваться заранее».
Кэсси постучала.