Чувство было достаточно странное и неприятное, но Гарх сумел справиться с острым приступом паники и успокоиться в достаточной мере, чтобы прийти к неутешительному выводу –это конец.Финишная черта, за которой уже ничего нет.
«Если я начинаю пожирать самого себя, – мрачно подумал Гарх, – то шансов на спасение нет. Пора смириться с неизбежным, приготовившись к худшему».
Ему даже почти удалось осуществить задуманное (приготовиться к худшему), но, к счастью, именно в это время неподалеку пробегал фремс – большая хищная ящерица, питающаяся в основном мелкими грызунами. Фремсы – не пожиратели падали, но запах свежей крови явно указывал на то, что поблизости находится потенциальная добыча. День выдался не слишком удачным, а этот восхитительный пряный запах крови смешивался с отвратительным трупным зловонием. Но все же голодный охотник решил посмотреть, кто умирает (или уже умер), поэтому свернул с намеченного пути и побежал в направлении источника запаха.
Гарх, пребывающий в состоянии странного оцепенения, издалека заметил приближающуюся ящерицу. Когда пять или шесть дней сходишь с ума в бесплодной степи, чувства обостряются до предела. А любое появление какого-нибудь жалкого суслика вносит приятное оживление в унылую и однообразную картину жизни. В хорошем смысле этого слова бодрит и волнует, заставляя быстрее течь кровь по венам. И, что, пожалуй, самое главное, хотя бы ненадолго прочищает мозги.
«Ящерка не очень большая, не больше полуметра длиной, но на первый раз хватит». – Глаза Гарха плотоядно заблестели.
Он чуть было не облизнулся, но вовремя вспомнил, что нужно изображать из себя мертвую голову с аппетитнымязыком– иначе ничего не получится.
Откушенный кончик языка валялся неподалеку, в пределах прямой видимости, а сам язык уже перестал кровоточить, покрывшись засохшей коркой.
«Иди ко мне, мой сладенький». – Гарх послал мысленный сигнал в сторону приближающегося хищника.
Однако фремс не только не принял сигнала, но даже более того – остановился в нерешительности в нескольких метрах от странной головы. Во-первых, она таила в себе какую-то непонятную угрозу, а во-вторых, создавалось впечатление, будто умерла она пару недель назад.
«Иди к папочке!» – продолжал мысленно заклинать Гарх, одновременно с этой горячей мольбой с предельной осторожностью сдавив зубами язык.
Фремс собрался было уйти, но в самый последний момент запекшаяся корка лопнула и густые темно-бордовые капли упали на землю, разнося по округе пьянящий запах свежей крови.
Большая ящерица в нерешительности остановилась, все еще не до конца уверенная в том, что хочет подойти к этой странной голове.
«Это все, что я могу предложить», – мысленно простонал Гарх, понимая, что если эта трусливая тварь сейчас развернется и уйдет, то он сойдет с ума окончательно.
«Это все, что есть у папочки!!!» – взвыла про себя несчастная голова, ощущая приближение очередной гигантской волны безумия.
«Все, что у меня есть!!!
Все…
что…
можно…
сожрать!!!»
Вряд ли крошечный мозг фремса воспринимал какие бы то ни было ментальные сигналы. В данном случае свое веское слово сказал голод, который в конечном итоге все же возобладал над страхом.
Осторожно подойдя к маленькому кусочку плоти, некогда называвшемуся кончиком языка, фремс решился его попробовать.
«Ну, давай же! Я же вижу – тебе понравилось!» – мысленно заклинал Гарх, отчаянно желая, чтобы мерзкий хищник пришел в восторг от изысканного угощения.
Несмотря на то что мясо выглядело достаточно свежим, оно явно отдавало какой-то непонятной тухлятиной. Несколько раз фремсу приходилось есть нечто подобное, однако воспоминания об этих трапезах никогда не вызывали у него особого восторга. Но желудок настойчиво требовал продолжения банкета.
Поэтому хищная ящерица, преодолев свои страхи, медленно подошла к голове и, внимательно осмотрев ее со всех сторон, пришла к выводу: кроме отталкивающего запаха, ничего опасного в ней нет.
Удар хвоста опрокинул голову набок, и от столкновения с землей сомкнутые челюсти открылись, обнажив внутренности глотки, в которой уютно расположился огромный мясистыйязык.
Не было смысла ждать чего-то еще, поэтому фремс вонзил свои острые зубы в кровоточащий кончик языка…
«О-ля-ля!!! – мысленно воскликнул Гарх, зажмурив глаза от страшной боли. – Вот уж и не думал, что смогу почувствовать что-либо в этой жизни».
Оторвавший кусок мяса фремс вкусно почав-кивал совсем рядом. А тот, кого он с таким удовольствием пожирал, думал о том, как ужасна будет его месть.
Съев первый кусок, осмелевшая ящерица вернулась и вновь вонзила острые зубы в сочную мякоть…
Вообще-то это было не особенно нужно, но все же для подстраховки Гарх резко втянул язык внутрь, одновременно сомкнув зубы. Голова фремса оказалась зажатой между страшными зубами и…
Добыча и хищник поменялись местами, а степь, озаренную последними лучами солнца, огласил такой страшный полухрип-полурев, что содрогнулись даже самые сильные и стойкие обитатели этих пустынных равнин.
И лишь одно небо оставалось совершенно безучастным. Оно все еще не проявляло интереса к этой глупой голове. Потому что даже после того, как она перемелет глупую ящерицу и нарастит немного плоти, все равно ничего не сможет предпринять. Максимум, на что ее хватит, – отталкиваясь жалким обрубком, перекатываться, словно головешка из костра, влекомая неизвестно куда веселым бродягой ветром.
«Ох уж этот шутник ветер, – с усмешкой подумало небо, озарив сгущающиеся сумерки ослепительно яркой вспышкой молнии. – Ох уж этот шутник. Вечно он напридумывает что-нибудь этакое».
И, не в силах сдержать безудержный смех, небо разразилось громовым хохотом, сопровождаемым вспышками молний. А когда этот смех наконец перешел в слезы, на бесплодные сухие равнины пролились капли долгожданного благословенного дождя, символизирующего возрождение жизни.
– Я восстану из мертвых, детка! – почти ласково пообещал Гарх, обращаясь неизвестно к кому и при этом медленно пережевывая мясо и выталкивая размягченную плоть наружу.
Кровавая кашица стекала по щеке и достигала обрубленной шеи, буквально на глазах превращаясь в новую плоть.
– Я вернусь, чтобы отомстить всем. И жестокие страдания этой перемолотой в мелкий фарш ящерицы, сожравшей часть моего языка, покажутся просто обидой. Легкой, не заслуживающей особого внимания обидой. К которой не стоит относиться слишком серьезно.
Причем я не просто гарантирую, а ручаюсь головой…
Я
ручаюсь
своей
………..
головой!
И беру в свидетели небо, что не успокоюсь до тех пор, пока не выполню эту страшную клятву…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РАНВЕЛЬТИЛЬСКАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Глава 1
– …Что наводит нас на мысль… о переходе… несмотря… впечатляюще прекрасно!!!
Сквозь плотно сжатые веки я видел световые блики. Кроме того, до моих ушей носились смутные обрывки невнятного разговора. Первые несколько секунд у меня не было ни сил, ни желания вслушиваться в слова, пытаясь соединить их хотя бы в какое-то подобие связных предложений.
Прошло немного времени, и желание все-таки появилось, а вместе с ним пришло осознание того неприятного факта, что я нахожусь не в королевском дворце. Не могу точно сказать, откуда взялась эта уверенность, но после того, как я открыл глаза, мои смутные подозрения подтвердились. На смену Розовым покоям пришли какие-то новые декорации.
– Билли, где мы? – спросил я, облизывая неожиданно пересохшие губы и безуспешно пытаясь вспомнить, как отключился.