Мы просто принимаем их всех.
На этот раз покраснел Финн – но только на мгновение. Напряженное и горестное выражение снова возникло на его лице, черты заострились:
– Может быть, все они мертвы. Это значит, что остаюсь только я… – он внезапно умолк. Лахлэн набрал в грудь воздуха:
– Я слышал, что те, кто выжил, вернулись в Хомейну. На север. Они за рекой Синих Клыков. Финн нахмурился:
– Слишком далеко… – пробормотал он, взглянув на Сторра – Слишком далеко даже для уз лиир. Я взглянул на Лахлэна в упор:
– Для человека, который может припомнить так мало, ты слышал слишком много. Ты говоришь, в Хомейну, на север – за реку Синих Клыков… у тебя есть, должно быть, возможность узнать то, к чему мы не имеем доступа?
Он не улыбнулся:
– Арфисты знают многое, как вам должно быть известно. Или в Хомейне-Мухаар их не было?
– И много, – коротко ответил я. – До того, как Беллэм заставил умолкнуть музыку.
Финн отвернулся. Он стоял теперь, молча глядя на то, что осталось от шатра Дункана. Я знал, что он пытается совладать с собой. Я не знал, удастся ли это ему.
– Могу ли я предложить вам, – начал Лахлэн, – свое искусство арфиста, чтобы поднять ваших людей? Я могу приходить в таверны и петь там Песнь Хомейны, чтобы узнать, что думают и чувствуют люди. Есть ли лучший способ понять их и узнать, откликнутся ли они на призыв своего законного короля?
– Песнь Хомейны? – с сомнением переспросил Финн, оборачиваясь к Лахлэну.
– Вы ее слышали, – ответил арфист, – и я видел, как вы ее слушали. В ней есть своя магия.
Его слова были правдой. Если он действительно пойдет по кабакам и тавернам Хомейны с этой песней, он очень скоро будет знать, на что способны мои люди.
Если Беллэм сломил их, потребуется время, чтобы вернуть им боевой дух. Если нет – я мог рассчитывать на них.
Я кивнул Лахлэну:
– Надо заняться лошадьми.
Мгновение он хмурился в растерянности, потом понял. Молча взял в повод лошадей и повел их прочь, дав нам с Финном возможность поговорить наедине, не опасаясь, что он может подслушать нас.
– Я отпускаю тебя, – просто сказал я. – Что-то вспыхнуло в глазах Финна:
– В этом нет нужды.
– Есть. Ты должен идти. Твой клан… твои родичи… ушли на север за реку Синих Клыков. Назад в Хомейну, куда мы и направлялись. Ты должен найти их, чтобы твоя душа успокоилась.
Он хранил угрюмую серьезность:
– Нам важнее исцелить Хомейну, чем найти мой клан.
– Разве? я покачал головой. – Однажды ты сказал мне, что клан и клановые связи создают более прочные узы, чем что-либо иное в культуре Чэйсули. Я не забыл этого. Я отпускаю тебя, чтобы ты мог вернуться ко мне, обретя цельность, – жестом я остановил его возражения. – Пока ты не узнаешь всего точно, тревога будет пожирать твою душу, как язва.
– Я не оставлю тебя в обществе врага, – напряженным голосом произнес Финн.
– Мы же не уверены, что он враг, – покачал головой я.
– Он слишком много знает, – мрачно возразил Финн. – Слишком много – и слишком мало. Я не верю ему.
– Тогда поверь мне, – я подняло руку ладонью вверх, пальцы веером. – Разве ты не научил меня, как выжить в любых обстоятельствах? Я больше не тот зеленый юнец-принц, которого ты сопровождал в изгнание. Мне кажется, что я и сам смогу позаботиться о себе, – я улыбнулся. – Ты говорил, что моя толмоора в том, чтобы отвоевать Трон Льва. Если ты сказал тогда правду, значит, так оно и будет, и ничто не помешает мне. Даже то, что мы на время расстанемся.
Финн медленно покачал головой:
– Толмоору тоже можно изменить, Кэриллон. Не обманывай себя – не уверяй себя в том, что с тобой ничего не может случиться.
– Попробуй поверить в меня хоть раз в жизни. Отправляйся на север, разыщи Дункана и Аликс. Верни их… – на мгновение я нахмурился в задумчивости.
Привези их на ферму Торрина. Это был дом Аликс, если Торрин еще жив, думаю, все мы будем там в безопасности.
Финн посмотрел на то, что осталось от шатра его брата – потом на Сторра и вздохнул:
– Поднимай людей, мой господин властитель Хомейны. А я приведу Чэйсули.
Глава 6
Мухаара. О, Мухаара… Как орел на высокой скале над равнинами Хомейны, чье гнездо – розовый и красный камень…
Хомейна-Мухаар – такая же: розовая, красная, окруженная высокими стенами.
Она стоит на холме посреди Мухаары, возвышаясь над ней. Мы с Лахлэном въехали в Мухаару через главные ворота. И в то же мгновение я понял, что вернулся домой.
Впрочем, это было не правдой. В моем доме хозяйничали солиндские солдаты, в нем звенели кольчуги и сверкала холодная сталь. Они впустили нас только потому, что не знали, кто мы – не думали, что законный владыка Хомейны с такой готовностью сам въедет в свою тюрьму.
Солиндская речь звучала на улицах чаще, чем голоса хомэйнов. Мы с Лахлэном говорили по-элласийски – из соображений безопасности. Но я подумал, что даже если бы заговорил на родном языке, навряд ли меня кто-нибудь узнал бы: солдаты Беллэма устали и обленились. Пять лет прошло, а о нас не было ни слуху, ни духу, никакой угрозы извне не предвиделось, можно было спокойно жить в стенах Мухаары.
Исчезло величие Мухаары. Быть может, Я просто слишком много времени провел в чужих землях, вдали от дома? Нет. Казалось, некогда гордый город перестал заботиться о себе. Он стал домом Мухаара, укравшего трон у законного государя и хомэйны заботились более о прославлении имени Мухаара. чему тогда им заботиться о славе его города?..
Там, где прежде окна сверкали стеклом или поблескивали роговыми пластинками, теперь их глаза были темными и мутными, закопченными, а по углам набилась жирная грязь. Беленые стены теперь были серыми, покрылись разводами, а кое-где виднелись даже желтые потоки мочи. Мощеные улицы благоухали помоями, кое-где из брусчатки были выворочены камни. Я не сомневался, что Хомейна-Мухаар по-прежнему была достойным обиталищем для короля, а остальной город – нет.
Лахлэн посмотрел на меня – раз, другой:
– Если вы будете выглядеть таким разъяренным, они догадаются о том, кто вы.
– Мерзость запустения, – мрачно заметил я. – Я думал, меня вырвет. Что они сделали с моим городом?
Лахлэн покачал головой:
– То же, что делают все побежденные: они жили. Продолжали существовать. Вы не можете винить их в этом. Они утратили смысл жизни. Беллэм дерет с них три шкуры своими налогами, они даже поесть могут не всегда – что уж говорить о том, чтобы белить свои дома! А улицы? К чему расчищать их от грязи, когда на троне восседает мешок с навозом?
Я бросил на Лахлэна короткий внимательный взгляд. От человека, служащего Беллэму, навряд ли можно было услышать такие речи – разве что он говорил так именно для того, чтобы завоевать мое доверие и расположение. Он говорил как человек, понимающий причины прискорбного состояния Мухаары – быть может, не оправдывая тех, кто довел свой город до такого состояния, как это делал и я, но и не осуждая их. Может быть, потому, что он был элласийцем, а не хомэйном, и ему не нужно было отвоевывать трон.
– Мне жаль, что ты видишь город таким, – с чувством заговорил я. – Когда я…
Я остановился. Есть ли смысл говорить о том, что, быть может, никогда не произойдет?
– Вон там таверна, – жестом указал Лахлэн. Войдем? Может, здесь нам повезет больше, чем в деревенских харчевнях…
Хотелось бы верить. Конечно, я понимал причины нашего поражения: тяжело просить бедных фермеров отдать нам те жалкие крохи, которые еще оставались у них, и откликнуться на призыв принца, стоящего вне закона.