Песнь Хомейны - Дженнифер Роберсон 7 стр.


Отблески света играли на серебряных звеньях цепи и обруче, охватывающем голову. Он был молод – примерно одних со мной лет – и высок, но уже в кости и несколько меньше меня ростом, хотя не казался хрупким, а во всей его фигуре чувствовалась сила – неявная, но и немалая.

Наш стол был последним, к которому он подошел: я ждал этого, пододвинул ему кувшин с вином – дескать, угощайся, коли хочешь, – и ногой пихнул к нему стул.

– Садись. Отведай вина. И возьми, – я вытащил из пояса потертую золотую монету с грубым рисунком. Полновесное золото – вряд ли кто-нибудь по нынешним временам обратил бы внимание на варварскую чеканку. Я подтолкнул монету пальцем по столу – она скользнула вдоль лезвия ножа.

Арфист улыбнулся, кивнул и присел на табурет. Густо-синий цвет его одежды удивительно подходил к цвету глаз, а волосы в неярком свете казались темными и тусклыми – словно солнце никогда не касалось их, чтобы подарить им золотистый или рыжеватый отблеск. Я подумал, что он, вероятно, красит волосы, и усмехнулся про себя.

Он налил себе вина в ту чашу, которую держал в руке – серебряную, искусной работы, хотя и слегка потемневшую от времени. Видно, здесь ее приберегали именно для таких гостей, а потому пользовались редко. Вряд ли она – его собственная.

– Золото Степей, – заметил он, подняв монету.

– Мне нечасто доводится получать такую плату. Он поднял глаза от монеты на мое лицо:

– Мое нехитрое искусство не стоит, думается мне, таких денег: заберите это назад, – он положил монету обратно.

Оскорбление, хотя и неявное, было тщательно продумано и безупречно вежливо высказано. Непонятно, преследовало ли оно какую-либо определенную цель, но меня задело. Может, это просто любопытный, подцепивший рыбину не по себе? – или какой-нибудь принц в изгнании?..

– Можешь взять себе или оставить – воля твоя, – я взялся за кружку. – Мы я и мой спутник – вернулись с войны Кэйлдон и Степей – живыми и здоровыми вернулись, видишь ли – а потому мы щедры.

Я говорил на элласийском, но с явным акцентом Кэйлдон. Арфист – Лахлэн налил себе вина в чашу.

– Понравился ли вам мой дар? – осведомился он. Я уставился на него поверх кружки с туповатым видом:

– А что, должен был? Он улыбнулся:

– Песня арфы ни к чему не принуждает: я просто разделил свой дар – дар Лодхи – с теми, кто слушал меня, а уж они вольны были делать с ним, что угодно.

Воспоминания принадлежали вам, не мне: как я мог указывать, что видеть каждому из вас? – перевел взгляд на Финна, словно ждал ответа от него.

Финн, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания. Он спокойно восседал на своем табурете, и похоже было, что абсолютно расслабился – хотя Такой вот «расслабившийся» Чэйсули способен отреагировать на любое происшествие быстрее, чем любой человек настороже. Длинные пальцы Изменяющегося лениво крутили опустевшую кружку, глаза были полуприкрыты, как у хищной птицы, но даже из-под век посверкивала яркая звериная желтизна радужки.

– Кэйлдон – арфист продолжил разговор так, условно понял, что не вытянет из Финна ни слова. – Ты говоришь, вы сражались на стороне Кэйлдон, но сами вы не кэйлдонцы. Я узнаю Чэйсули с первого взгляда, – он улыбнулся и взглянул на меня. – А что до тебя, господин – ты говоришь на правильном элласийском, хотя и недостаточно правильном. Горло у тебя к этому не приспособлено. Но ты и не из Кэйлдон, я достаточно повидал тамошнего народа… – глаза его сузились. Солинда либо Хомейна. А для Фейлиа в тебе не хватает живости.

– Мы наемники, – отчетливо сказал я. Это было правдой – по крайней мере, когда-то. – Мы ищем не тронов, а службы.

Лахлэн снова взглянул на меня.

Вид у меня сейчас был не слишком цивилизованный: густая борода, отросшие волосы, выгоревшие на солнце, неровными прядями спадающие на плечи… Шнур наемника с красной лентой, который носил пять лет, я снял – что означало, что я свободный человек, и мой меч готов к услугам. В компании с Чэйсули я был весьма ценен, короли платили бы мне за службу золотом.

– Не тронов… – раздумчиво промолвил певец, его улыбка начинала меня раздражать. Он поднялся, забрал арфу и кубок и кивком поблагодарил за вино.

– Возьми плату, – повторил я, – она от чистого сердца.

– И от чистого сердца я отказываюсь от нее, – он покачал головой. – Вам золото нужно больше, чем мне. Мне не придется собирать армию.

Я громко расхохотался:

– Ты плохо понимаешь наемников, арфист. Мы не собираем армий, мы служим в них.

– Я сказал именно то, что хотел сказать, – лицо его было спокойно, почти торжественно, но глаза поглядывали на нас лукаво, он отвернулся и пошел прочь.

Финн протянул руку за своим кинжалом. Строго говоря, не совсем своим: свой он прятал до времени, как и я. Вместо того он носил кинжал степняка, и пользовался им весьма умело. Как и любым другим, впрочем.

– Этой ночью, – тихо проговорил он, – я побеседую с ним.

Я мельком задумался об элласийском боге, которому, по его словам, служил арфист. Вмешается ли Лодхи? Или сам Лахлэн окажется достаточно уступчивым?

Я улыбнулся.

– Делай, что должно.

Метель загнала сюда многих, а потому на отдельную комнату рассчитывать не приходилось. Все, что я мог сделать – заплатить трактирщику золотом за две подстилки на полу комнаты, в которой устроились на ночлег еще трое. Я зашел туда один, добрался до своих «апартаментов» позже, чем рассчитывал, и остальные двое уже спали. Я прислушался, прислонившись к дверям и замерев: что, если это ловушка, и они только притворяются спящими, чтобы усыпить мое внимание? Но все трое спали глубоким сном. Я закрыл дверь, улегся, вытянув ноги, на грязной блохастой подстилке, положил рядом меч в ножнах и затих, ожидая Финна.

Как он вошел, я не слышал: сделал он это совершенно бесшумно, даже дверь не скрипнула за ним, как за мной. Он просто оказался в комнате.

– Арфист исчез, – сообщил он. Не шепот – тень звука, но я научился слышать это.

Я фыркнул, Финн уже успел устроиться на подстилке рядом со мной:

– В такой-то буран?

– Его здесь нет.

Я сел и прислонился к стене, с бессмысленной задумчивостью уставившись во тьму. Рука привычно легла на замотанную кожаными ремнями рукоять меча.

– Ушел, значит, да? – размышлял я. – Что могло заставить человека без особого повода совершить прогулку через элласийскую метель?

– Золото – достаточно веский повод, – Финн стащил часть меховой одежды и закутал ею ноги. Он вытянулся на подстилке и затих – даже дыхания я не слышал.

Я принялся задумчиво грызть ноготь, размышляя обо всем происшедшем.

Столько вопросов – и ни на один у меня нет ответа. Да и у Финна тоже, так что нечего и спрашивать.

Еще некоторое время я позволил себе потратить на размышления об арфисте, потом соскользнул вниз по стене, растянулся на грязной подстилке в полный рост и заснул. Кто из людей – будь то хоть принц, чья голова оценена в тысячу золотых – станет тревожиться за свою безопасность – под охраной Чэйсули?..

Поговорить спокойно мы смогли только наутро, да и то не сразу. Мы вышли в вечную снежную тишь, – за ночь буря улеглась, – уложили наши пожитки и оседлали коней. Я проваливался в глубокий снег почти до колена, на дороге было получше, там снег был утоптан. Там я и дожидался Финна, ушедшего за деревья в поисках своего лиир.

Сторр появился мгновенно – вылетел из леска и, как радостный пес, бросился прямо в объятия Финна. Тот опустился на одно колено в снег, словно забыв о холоде, и бросил быстрый оценивающий взгляд на харчевню – проверить, не видит ли кто.

Назад Дальше