Аннотация: Улле – невидимый, страшный пришелец – захватил Землю. Проникнув в разум и сердца людей, он подчинил их своей воле и превратил мир в царство зла и ужаса. Покорные демону люди, во многом потерявшие человеческий облик, постепенно исполняют чудовищный план пришельца – превращают Землю в мертвую пустыню. Во всем мире осталось лишь несколько человек, в разум которых Улле не смог проникнуть. Их называют выродками, за ними охотятся как за дикими зверями, их боятся и ненавидят. Выродки рассеяны по миру, ничего не знают друг о друге и не ведают, как спасти Землю. Ведомые лишь смутными догадками, бесконечно одинокие в царстве тьмы, окруженные бесчисленными врагами, сумеют ли они найти друг друга, собрать по крупицам утерянное знание о том, каким был мир до прихода Улле? Сумеют ли через тысячи препятствий, сражаясь с оборотнями, чудищами, упырями, уничтожить Улле в его страшном логове...
Александр Марков
ПРОЛОГ
Ночью небо спустилось почти до земли. Покрыло, укутало ледяною мглою вершины гор и теперь стекало, клубясь, по сырым расщелинам в долины.
Всю ночь Ильг пробиралась в кромешной тьме через дебри. Березовое криволесье обдавало ливнем, чуть дотронешься до спутанных ветвей. Она брела по болоту, где набухший водой мох жадно всасывал ноги, а отпускал неохотно, с хищным упыриным чмоканьем. И ночная невидимая птица все металась над головой, завывая:
– У-улле! У-улле!
Ильг вздрагивала, кутаясь в волчью шкуру, бормотала: «Молчи, злая тварь, беду накличешь!» А утром, когда небо посерело над горами и болото осталось позади, Ильг разглядела в рассветной мути вздымающуюся перед нею стену из черных бесформенных глыб, скользких, в лохмотьях лишайников. Чахлые сосны впивались корнями в трещины скал. Из расщелин тянуло земляным холодом. Ильг полезла вверх, цепляясь за стволы и корни, – почти сплошь гнилые, в ее руках они рассыпались в труху, кишащую муравьями.
– Брюхо мое, брюхо, – стонала Ильг, придерживая огромный живот, облепленный листьями и мхом. – Повремени еще, дай до норы добраться.
Вконец обессилев, Ильг сползла в глубокую расщелину с мшистым мягким дном. Сверху нору закрывала громадная глыба, вбитая, как клин, в трещину; под ней было темно и тихо. Комары, прозябшие за ночь, теперь отогрелись, зажужжали и облепили Ильг с головы до ног.
– Ишь, налетели, упырьки зудливые. Тоже ведь, мелкая тварь, а Хозяину верно служит, – только вымолвила Ильг, как стало ей не до них. Стиснула зубы, сжала кулаки, ногти вонзила в ладони – терпе-еть! Кричать не смей, закричишь – зверь придет, человек услышит, из мглы небес спустится Хозяин.
Так и терпела, пока не родила. Опомнилась быстро, подхватила ребенка, вышла из-под камня на свет. Мальчишка. Это ладно, пусть руку покажет! Младенец молчал, сжав кулачки, деловито сопел. Ильг осторожно разжала левый кулачок и уставилась на чистую розовую ладошку.
И тут сверху раздался хриплый, дрожащий голос:
– Э, Ильг, да ты выродка родила!
Ильг метнулась под камень, втолкнула ребенка в самый угол, сжала нож в руке, выглянула. Старый Гури уже лез в расщелину. Драная шкура еле прикрывала его зад, седые лохмы торчали кое-где среди шелухи и коросты на шишковатом черепе. В руке он держал копье и не спускал с женщины своих хитрых глаз. Вот он уже внизу рядом с ней.
– Чего уставилась? – Кряхтя, старик остановился в двух шагах, не решаясь подойти ближе.
– Следил?
– Не. Жрать охота. Почуял кровь.
– Улле тебя накормит.
Старикашка дернулся, словно ужаленный, покосился на мглистое небо.
– Тихо ты, вражье отродье! Не ровен час, услышит!
– Чего надо тебе? Слюни-то подбери!
Старик утерся.
– Выродка ты родила. Я видел.
– А тебе что за дело?
– А то: разорвут тебя.
– Разорвут, коли сболтнешь.
– Дашь мне его – не сболтну. Жрать охота. Два дня не жрал.
– А не соглашусь?
– Ты… того, не дури! – Гури замешкался было, но потом сверкнул злобно глазами, ногой топнул, взмахнул копьем. – Всем скажу, тварь ты, упырица болотная, сгнили чтоб твои потроха, всем скажу, что за змей выполз из твоего зловонного чрева!
– Добро, – усмехнулась Ильг. – Уговорил. Пусть примет благую смерть. Одним страдальцем меньше станет.
– Благую смерть, да! – Старик причмокнул, заулыбался. – А чего заартачилась-то?
– Сама голодаю. – Ильг подтолкнула старика. – Полезай. Там он.
Гури нагнулся, полез под камень. Тут Ильг и всадила ему нож в поясницу. Старик мягко плюхнулся в мох. Ильг вытащила его на свет, перевернула, села на грудь, нож к горлу приставила и сказала:
– Вот и пришел тебе конец, пес ты шелудивый.
Гури хотел ругаться, да раздумал. Чего уж теперь…
– Скажи, – прохрипел он, – зачем в эту глушь-то забралась? Знала, что ли, кого родишь?
– Не знала, да подозревала.
Гури прикрыл глаза, помолчал, потом снова заскрипел старой глоткой:
– А скажи, старшего своего, Энки, тоже в лесу рожала?
– Здесь и рожала. – Ильг пощекотала его ножом. Ребенок в норе заплакал. – Ты еще подумай, старый. Глядишь, чего и надумаешь.
Тут глаза Гури широко-широко раскрылись.
– Слышь, Ильг, а ведь это не медведь Энки руку отгрыз, когда он родился!
– Я ж говорила: догадаешься. Твоя правда, я ему руку отгрызла. Энки жизнь сохранила и этому сохраню. И руку сохраню. Способ я нашла…
– Ну, все, хватит с меня, – еле выдохнул Гури. – Кончай меня, волчица, заждался я благой смерти.
– В пустоту уходи. – Нож с хрустом вошел в горло. – Не держу на тебя зла. Да не встретишь ты Улле по ту сторону жизни!
Старик помер. Ильг слезла с него, вытащила ребенка, согрела, снова посмотрела на ладошку. И на свою ладонь взглянула, с круглой черной родинкой посередине. И мертвый Гури растопырил грязную пятерню с той же меткой.
Ильг сдернула с шеи ожерелье из гадючьих зубов, выбрала зуб покрупнее. Сорвала горсть черных ягод нэр, выдавила каплю сока на камень. Взяла змеиный зуб губами, набрала сока в канал для яда. Потом воткнула острие ребенку в ладошку, дунула. Черное пятнышко расплылось под кожей.
– Выродок – не выродок, – Ильг прижала малыша к груди, тот свернулся удобненько и заснул. – Не мое это дело. А дело мое волчье – детеныша защищать. – И, помолчав, добавила: – Будешь ты Орми. Змеем назвали тебя при рождении, и змеиный зуб подарил тебе жизнь. Расти, змееныш.
Глава 1
ЗНАКИ
Зима стояла злая. Темь и холод. Бурое небо, серый снег. Голодно было.
Утром Кулу созвал к себе всех ядозубов. Пришли и Барг-вояка, и Слэк колченогий, и все остальные – косматая дрань, людоеды блохастые. Энки и Орми тоже пришли, сели в сторонке. Кулу влез на камень.
– Гляжу я на вас, нечисть вонючую, и в толк не возьму: как только такое дерьмо на свете живет. Да без меня вы просто сто пудов гнилого мяса! Лягушачий гу! Блевотина упыриная! Бурдюки с дерьмом, обед для кровохлебов!
Ядозубы заулыбались.
– Молодец вождь, – прогундосил Слэк. – Складно говорит.
Орми потянул брата за культю и прошептал ему в ухо:
– Почему ядозубам нравится брань слушать?
– И тебе нравится?
– Не мне. Всем. Мне-то нет.
– А почему ядозубы человечину жрут, знаешь?
– Я не жру. Ну, скажи почему?
– И я не жру. На то мы и выродки. А все это оттого, что хозяин над нами – Улле.
– Вот заладил: Улле да Улле, – обиженно протянул Орми. – Это не ответ. Ты мне толком объясни.
– Погоди, не время сейчас, – отмахнулся Энки. – Слушай, чего вождь говорит.
– Что велел нам Хозяин? – продолжал между тем Кулу.