– К сожалению, между провинкаром и провинкарой разница не только в окончании слова.
Тейдес хихикнул:
– Это как между принцем и принцессой?
Исель повернулась к нему и сдвинула брови:
– О! И как ты предлагаешь сместить продажного судью – ты, привилегированный мальчик?
– Достаточно, вы оба! – строго сказала провинкара, в голосе которой явно послышались интонации бабушки. Кэсерил спрятал улыбку. Здесь, в этих стенах, она мудро правила по законам более древним, чем сам Шалион. Здесь было ее собственное маленькое государство.
Разговор перешел на менее острые темы. Слуги внесли сыр, пирожные и браджарское вино. Кэсерил наелся до отвала и понял, что пора остановиться, иначе ему станет плохо. Золотое десертное вино могло заставить его разрыдаться прямо за столом. Его подавали неразбавленным, и Кэсерил постарался ограничиться одним бокалом.
В конце трапезы снова прочли молитву, и принца Тейдеса, словно коршун птенца, утащил на занятия его воспитатель. Бетрис и Исель были отправлены вышивать. Они, весело пересмеиваясь, выбежали из столовой, за ними неторопливым шагом вышел ди Феррей.
– Они что, и впрямь смирно усядутся за вышивание? – недоверчиво поинтересовался Кэсерил, провожая взглядом исчезавшее в дверях облако юбок.
– Они будут ерзать, шептаться и хихикать, пока не выведут меня из себя, но вышивать, как ни странно, умеют, – ответила провинкара, сокрушенно покачивая головой, что не соответствовало доброму любящему выражению ее глаз.
– Ваша внучка – прелестная юная леди.
– Мужчинам определенного возраста, Кэсерил, все юные леди кажутся прелестными. Это первый признак старости.
– Это правда, миледи, – его губы растянулись в улыбке.
– Она выжила двух гувернанток и, похоже, вот-вот сживет со свету третью. Ну, фигурально выражаясь, конечно. Бедняжка завалила меня жалобами на девочек. А еще… – голос провинкары стал тише. – Исель нужно быть сильной. Однажды ее увезут далеко от меня, и я не смогу больше помогать ей… защищать ее…
Привлекательная, живая, юная принцесса была не игроком, а пешкой в политике Шалиона. Везение для нее заключалось в высоком и выгодном государству политически и экономически замужестве, что не обязательно предполагало счастье. Самой вдовствующей провинкаре повезло в личной жизни, но на ее памяти было несчетное количество браков, в которых высокородные женщины так и не познавали любви. Неужели Исель отправят в Дартаку? Или выдадут замуж за кого-нибудь из кузенов, наиболее приближенного к правящему семейству Браджара? Боги не позволят, чтобы ее продали в Рокнар в обмен на временное перемирие с архипелагом.
Провинкара искоса поглядывала на него при свете свечей.
– Сколько вам сейчас лет, кастиллар? Кажется, вам было около тринадцати, когда ваш отец прислал вас на службу моему дорогому провинкару.
– Примерно так, ваша милость.
– Ха! Тогда вам следует сбрить с лица эту омерзительную растительность. Она старит вас лет на пятнадцать.
Кэсерил считал, что его больше состарило рабство на галерах, но вслух сказал только:
– Надеюсь, мое объяснение не слишком рассердило принца, миледи.
– Мне кажется, оно заставило юного Тейдеса остановиться и подумать. Его воспитателю такое не часто удается. К сожалению, – она побарабанила по скатерти тонкими длинными пальцами и осушила свой бокал вина. Поставив его на стол, леди добавила: – Не знаю, где вы остановились в городе, кастиллар, но я отправлю пажа за вашими вещами. Сегодня вы остаетесь у нас.
– Благодарю, ваша милость, и с признательностью принимаю ваше предложение. – Благодарность богам, о, пять раз благодарность богам. Он принят, хотя и временно. Кэсерил замялся, смущенный. – Но… э-э… беспокоить вашего пажа нет необходимости.
Она изумленно вскинула брови.
– Это как раз то, для чего мы их держим.
Как вы сами помните.
– Да, но… – он коротко улыбнулся и указал на себя рукой, – это весь мой багаж.
В ее глазах мелькнула боль, и Кэсерил добавил:
– Это значительно больше, чем было у меня, когда я сошел на берег с ибранской галеры в Загосуре.
Тогда на нем были лишь лохмотья да язвы. В приюте лохмотья сожгли сразу же.
– В таком случае мой паж, – произнесла она не терпящим возражения тоном, – проводит вас в ваши покои, милорд кастиллар.
И добавила, поднимаясь со стула с помощью кузины-компаньонки:
– Мы еще поговорим с вами завтра.
Комната, предназначавшаяся для почетных гостей, находилась в старом крыле. В ней когда-то ночевали принцы, наслаждаясь ее абсолютным и совершенным комфортом. Кэсерил сам прислуживал таким гостям сотни раз. Кровать с мягчайшей периной была застелена тонким бельем из отбеленного льна и покрыта пледом искусной работы. Не успел еще паж удалиться, как пришли две горничные, принесли воду для умывания, полотенца, мыло, зубочистки, роскошную ночную рубаху, колпак и тапочки. Кэсерил рассчитывал спать в рубашке, доставшейся ему по наследству от покойного торговца.
Это было уже слишком. Кэсерил сел на край кровати с рубахой в руке и тихо всхлипнул. С трудом сдержавшись, чтобы не расплакаться при свидетелях, он жестом отослал насторожившуюся прислугу и пажа.
– Что это с ним? – услышал он их перешептывание, когда они удалялись по коридору. По щекам его покатились слезы.
Паж раздраженно ответил:
– Сумасшедший, наверное.
После короткой паузы до Кэсерила снова донесся голос горничной:
– Ну, тогда он почувствует себя здесь как дома, верно?..
Доносившиеся до комнаты звуки – голоса во дворе, стук и звон кастрюль – разбудили Кэсерила еще затемно, в предрассветной серости. Он в панической растерянности открыл глаза и, как обычно, не сразу смог вспомнить, где находится. Но нежные объятия пуховой перины вскоре убаюкали его снова и увлекли в дрему. Он парил между сном и явью, и вяло проплывали в голове разрозненные мысли. Это не жесткая скамья. Нет безумной качки вверх-вниз. Вообще никакого движения, о пятеро богов, какое блаженство. Какое мягкое тепло под его изуродованной спиной.
Празднование Дня Дочери будет проходить от рассвета До заката. Возможно, он проваляется на перине до самого Ухода обитателей замка на праздничное шествие, а потом неторопливо встанет. Пошатается по двору и окрестностям, посидит на солнышке вместе с замковыми котами. А если проголодается… ему вспомнились те далекие дни, когда он был еще пажом и хорошо знал, как подольститься к кухарке, чтобы получить лакомый кусочек.
Его сладостные ленивые мечтания прервал резкий стук в дверь. Кэсерил вздрогнул, но снова расслабился, услышав мелодичный голос леди Бетрис:
– Милорд ди Кэсерил! Кастиллар! Вы проснулись?
– Одну минуту, миледи, – отозвался он. Перекатился на край кровати, нехотя расставаясь с обволакивающими глубинами перины. Босые ноги оберегал от холода каменного пола плетеный коврик. Расправив на бедрах пышные складки длинной ночной рубахи, Кэсерил направился к двери и приоткрыл ее.
– Да?
Она стояла в коридоре, держа в одной руке свечу, защищенную от ветра стеклянным колпаком, а в другой – стопку одежды и кожаную перевязь. Под мышкой у нее был еще какой-то побрякивающий сверток. Бетрис уже надела праздничный наряд бело-голубых тонов: голубое платье и белый плащ, доходивший до щиколоток. Ее темные волосы были украшены венком из цветов и листьев. Бархатные карие глаза весело сияли в отблесках свечи. Кэсерил не удержался и улыбнулся в ответ.
– Ее милость провинкара желает вам благословенного Дня Дочери, – провозгласила она и толкнула ногой дверь. Кэсерил отскочил в сторону, и дверь распахнулась.