«Но на этот раз, – напомнил он себе, – встреча с намдалени действительно была очень срочной. И очень важной».
– Клянусь Богом‑Игроком! – воскликнул Сотэрик, когда увидел, кто постучался в дверь Хелвис. – А мы только что говорили о тебе.
Это походило на вежливое приглашение, и Марк не знал, что об этом думать.
– Ты не возражаешь против глотка вина? – спросила Хелвис. – Может быть, хлеба с сыром?
Она уже не была той ослепительной женщиной, которую Марк встретил несколько недель назад, но время, как это всегда бывает, оказало свое целительное воздействие. Выражение боли и печали на ее лице почти исчезло. Изредка ее прекрасные черты даже оживляла улыбка.
Из спальни в гостиную вбежал мальчик. В руках он сжимал маленький деревянный меч.
– Убей казда! – произнес он сурово и взмахнул мечом.
Хелвис схватила его и подбросила в воздух. Он взвизгнул от удовольствия и выронил свой меч.
– Еще! – крикнул мальчик. – Еще!
Но мать вместо этого сжала его в своих объятиях – он опять напомнил ей Хемонда.
– Иди погуляй, малыш, – сказал Сотэрик, когда племянник встал на ноги. Схватив меч, мальчуган умчался с такой же скоростью, с какой только что ворвался в комнату.
Вспомнив своих сестер, Скаурус подумал, что все дети этого возраста или крепко спят, или носятся как угорелые – середины не бывает.
Когда Мальрик ушел, Скаурус рассказал Сотэрику то, что он узнал от Фостиса Апокавкоса. Первой реакцией островитянина была не тревога, как ожидал трибун, а, скорее, глухая злоба.
– Пусть они приходят, эти дурни! – сказал он в возбуждении, ударяя кулаком по колену. – Мы очистим город от этих ублюдков и получим возможность воевать с Империей. Тогда Намдален, наконец, получит мантию Видессоса – почему бы и нет?
Скаурус поперхнулся, ошеломленно уставившись на него. Он знал, что люди Княжества недолюбливали Видессос, да и всю Империю, но себялюбие и чувство превосходства, прозвучавшие в голосе Сотэрика, были совершенно ненормальными.
Хелвис тоже в недоумении смотрела на брата.
Как можно мягче Марк пытался возвратить его к реальности.
– Ты хочешь захватить и удержать город, имея шесть тысяч солдат? – спросил он вежливо.
– Восемь тысяч! И некоторые из каморов присоединятся к нам, я уверен. Они любят пограбить.
– В этом я не сомневаюсь. И когда вы избавитесь от остальных кочевников, от императорских гвардейцев‑халога, от сорока тысяч видессианских солдат, размещенных в городе, то все, что вам нужно будет сделать – это держать в узде целый город. Они возненавидят вас вдвойне – как еретиков и как завоевателей. Желаю тебе удачи: она тебе очень пригодится.
Офицер‑намдалени вдруг стал похож на Мальрика с его деревянным мечом.
– Значит, ты пришел сюда не для того, чтобы предложить свою помощь в этом деле?
– Союзники? – В той битве, о которой грезил Сотэрик, Скаурус надеялся видеть римлян на другой стороне. Если бы Сотэрик это услышал, он разъярился бы еще больше. Трибун с усмешкой подумал о том, какие чувства обуревают сейчас намдалени. В латинском языке даже не было такого слова. Он нашел его в греческом – хабрис. «Как там писал поэт‑трагик? Боги лишают разума тех, кого хотят уничтожить. Горгидас процитировал бы точнее», – подумал он.
Жестокий блеск в глазах Сотэрика немного потускнел, когда он увидел, что Марк не разделяет его радости. Он посмотрел на сестру, желая найти поддержку у нее, но Хелвис не глядела на него. Она была предана Намдалени не меньше, чем ее брат, но слишком хорошо видела реальное положение дел – слишком сложное, не оставляющее камня на камне от радужных надежд на завоевание города.
– Я пришел остановить мятеж, а не начать войну, – произнес Марк в полной тишине. Он искал хоть какую‑нибудь причину, которая бы позволила Сотэрику достойно отказаться от своего безумного замысла. – Перед нами во всеоружии стоит Казд. В этой ситуации ни Намдален, ни Империя не могут позволить себе роскоши завести внутренние распри и биться на два фронта.
В его словах было достаточна горькой правды, и Сотэрик, усмехнувшись, задумался. Но его задумчивость не имела ничего общего с замешательством, а усмешка его больше напоминала рычание.
– Ну и что мы должны делать, по‑твоему? Скрывать наши убеждения, нашу веру? Убегать от толпы, как последние трусы, – это вместо того чтобы как следует дать им по зубам? Видессиане не стыдятся тыкать нам в нос своими религиозными догмами. Я скорее буду драться, чем поклонюсь грязной толпе, и к черту все, что случится потом!
Гордость в его голосе смешивалась с отчаянием – в этой схватке поражение было неизбежным.
Марк попытался взывать к его здравому смыслу.
– Никто не требует от тебя, чтобы ты вставал на колени, – сказал он. – Прояви немного сдержанности, это убережет нас от больших неприятностей в будущем.
– Пусть проклятые индюки будут сдержанными, – злобно буркнул Сотэрик. «Индюками» в Княжестве называли фанатичных видессиан.
Горячность намдалени начала выводить из себя Марка.
– Это как раз то, о чем я тебе говорил, – сказал он. – Называй их «индюками» почаще, и у тебя появится повод для драки.
До этого момента Хелвис слушала спор брата с римлянином, не принимая ничьей стороны. Но теперь она сказала:
– Мне кажется, что вы оба видите только одну сторону вопроса. Городские жители, возможно, относились бы к нам лучше, если бы мы не тыкали им в лицо своей религией, до которой им нет дела. Но всему же есть предел!.. Если Император хочет, чтобы мы служили ему, то пусть он публично засвидетельствует свое расположение к нам. Тогда никто не посмеет нас оскорблять!
– Должен, должен, должен, – насмешливо повторил Сотэрик. – Он и пальцем не шевельнет ради каких‑то наемников!
Нет, у Сотэрика на этот счет имелось другое мнение. Маврикиос или Туризин без колебания пожертвуют воинами Княжества, если намдалени помешают им воевать против Казда. Нефон Комнос тоже, не моргнув глазом, пожертвует ими: ведь они не видессиане. Намдалени были частью той силы, которую Варданес Сфранцез хотел использовать против Гаврасов, что правда, то правда, но популярность Севастоса была в городе слишком низкой, чтобы его желания могли что‑то значить.
Но Хелвис нашла ответ, причем, такой умный, что Марк почувствовал себя дураком: и как он сам не додумался до этого!
– А как насчет Бальзамона? – спросила она. – Мне кажется, он честный человек, к тому же это один из тех, к кому прислушиваются видессиане.
– Индюшачий Патриарх, – презрительно сплюнул Сотэрик. – Любой жрец лучше пошлет нас сразу в ад, чем станет помогать нам.
– Когда речь идет о других жрецах – да. Но ведь Бальзамон не похож на других жрецов. Он никогда не преследовал нас, и ты знаешь это, – сказала Хелвис.
– Я думаю, что твоя сестра права, – поддержал ее Марк и рассказал об удивительной терпимости Патриарха Видессоса, в которой убедился во время их встречи в личных покоях Императора.
– Хм‑м, – протянул Сотэрик. – Нетрудно быть терпимым за закрытыми дверями. Но сделает ли он такой шаг в открытую – вот в чем вопрос. – И он поднялся из‑за стола. – Что ж, тогда нам следует поскорее найти Бальзамона. Я поверю вам только тогда, когда сам смогу убедиться в его терпимости.