И глаза у меня слезились от морского ветра. Он был так силён, что поддерживал нас, когда мы спускались с обрыва к морю.- Это дикий пляж, - сказала мама.Кыш первым подбежал к воде, лизнул её, фыркнул; в этот момент как раз набежала волна, но он ухитрился подпрыгнуть и отбежать. Отбежал, улёгся между двух камней и стал следить за волной. Он думал, что она с ним играет, но подойти поближе боялся.Мы устроили навес из простыни и пять минут загорали, ворочаясь с боку на бок. Потом пять минут сидели под навесом, а уж когда у меня сил больше не было терпеть - так хотелось купаться, - пошли в море.- Кыш, - позвал я. - Иди сюда! - Но он, поджав хвост, забрался в тенёк под простыню.Босиком по камешкам идти было больно. Я кому-то наступил на ногу, отскочил, испугавшись, в сторону и упал на дремавшую женщину. Мама за меня извинилась. Я вошёл по пояс в воду, снова поскользнулся, упал, начал барахтаться и орать:- Море! Море! Ура!Мама велела мне сесть и сидеть в воде на одном месте, пока она сплавает до оранжевого шара, и не нарушать тишины.И это было здорово: сидеть в море, перебирать руками камешки и держаться за большой камень, когда набегает и толкает в грудь волна. Мама, доплыв до шара, помахала мне рукой и поплыла обратно, а Кыш так больше и не подошёл близко к морю.Вылезать из воды мне не хотелось, но мама сказала:- На первый раз хватит. Пошли обедать. Ужас как есть захотелось!Мы с Кышем сразу почувствовали голод: он облизнулся и навострил уши, а я сглотнул слюнки.
7
Сначала мы купили в магазине и накормили Кыша кусочками его любимого трескового филе. А потом он нас ждал, привязанный к дереву около "Пельменной".Когда мы вышли оттуда, я увидел, что Кыш успел подружиться с большим псом шоколадной масти. Но Кыш закрутил поводок вокруг дерева, а обратно раскрутиться не мог и тихонько тявкал: просил пса о помощи. А пёс стоял над Кышем, доброжелательно виляя хвостом, и соображал, чего от него хотят. Я отпустил Кыша с поводка. Он стал припадать на передние лапы, приглашая пса повозиться, потом рванулся с места, думая, что его будут догонять, потом вернулся и с удивлением посмотрел на невозмутимого пса: "Что же ты за собака, если не хочешь играть?" - Ему не до игры, - сказала мама. - Он старик. И между прочим, это пойнтер. Охотничий чистокровный пёс. Красавец.- Как же он сюда попал? - спросил я вышедшую из "Пельменной" официантку.- Бездомный. Третий год здесь бродит. Мы его не обижаем. Даже заелся немного. Конфеты любит. Купите и скажите ему: "Пиль!" Циркач, а не собака!Мама купила в ларьке две карамельки, а я сказал псу:- Пиль!Лежавший на асфальте пёс мгновенно вскочил на ноги, весь подобрался, подогнул одну лапу и стал похож на бронзовую собаку, стоящую на мраморной подставке на папином письменном столе. И на него засмотрелись прохожие так он был красив в стойке и не казался в этот миг обрюзгшим стариканом. Постояв немного, он устало присел и поднял морду вверх: ждал конфетку. Я бросил ему две карамельки. Он поймал их на лету, одну разгрыз, а другую положил около Кыша."Можно, я съем?" - спросил у меня Кыш.- Ешь, - сказал я, чтобы добрый пойнтер не думал, что Кыш брезгует его угощением. И мне стало почему-то грустно, словно я час назад не радовался морю и не был счастлив, что приехал в Крым. У мамы тоже был расстроенный вид. Она сказала, вздохнув:- Алёша! Кыш! Пошли домой. Кто-то ещё крикнул псу: "Пиль!", но он не сделал стойку, улёгся под деревом и задремал.- Он умный, - сказала маме официантка, - выступает редко и не перед каждым. Ваш мальчик ему понравился.- Это не я понравился, а наш Кыш, - сказал я. По дороге домой мы заглянули в "Хозяйственные товары".
Мама стала спрашивать у продавца, почему в магазине нет стирального порошка, а я увидел Федю Ёшкина, который рассматривал банки с масляной краской. Я подошёл и спросил:- Федя, как там наш папа Сероглазов?- Сероглазов лежит. Профессор сказал, что у него хроническое голодание! Что же вы довели человека? Он у вас тонкий, звонкий и прозрачный. Истощённый в прутик.- Мама! Мама! - испугавшись, крикнул я. - Папа голодает! Он истощённый, оказывается! Профессор сказал!- Что за чепуха? Почему ты кричишь в магазине? Почему папа голодает? Он же хотел есть, - сказала, подойдя, мама.- Хроническое у него голодание. Врач установил, - подтвердил Федя и спросил у продавца: - Почём белила?- Вам какие?- Любые, - сказал Федя.- Что красить-то собираетесь? - вежливо допытывался продавец.- Да ты мне продай белила и кисточку. Не всё ль тебе равно, что собираюсь красить. Дверь! Вот что! - сказал Федя.Я подумал: "Странно! Зачем ему белила?" Мама, что-то купив, тревожным голосом позвала меня:- Алёша! Идём к папе!Кыш сидел на улице около входа, окружённый ребятами. Среди них были двое мальчишек из пионерского патруля. Это они просили нас при въезде в Алупку уважать природу, не жечь в лесу костров и не сорить на пляже.- Какой породы? - спросил один из них про Кыша.- Секретная овчарка, - ответил я.- Не выхваляйся, - сказал другой мальчишка. - Хвальба."Гавв! Аав!" - прикрикнул на него Кыш. Мы догнали маму. Я спросил у неё, как правильно говорить: "хвальбов" или "хвальб", но она сказала, что я всегда пристаю с трудными вопросами в самое неподходящее время, и не ответила. Она стала вспоминать, как папа много раз уходил утром на работу не позавтракав и как он ложился спать не поужинав, если в моём дневнике были двойки или замечания по поведению.- И ты и я, - сказала мама, - толстокожие, бездушные существа. Ведь папа таял буквально на наших глазах!
8
В седьмую палату нас сначала не пустили, но мама таким голосом сказала сестре-хозяйке, что в тяжёлую для папы минуту его жена и сын должны быть с ним рядом, что сестра-хозяйка сама проводила нас к папе. А Кыша я привязал к столбику на газоне.Мы на цыпочках зашли с мамой в седьмую палату. Папа лежал в чёрно-белой полосатой пижаме у окна и печально смотрел на завитки жёлтой колонны. Одна его рука безжизненно свисала с края кровати, другой он крутил пуговицу. Сестра-хозяйка сочувственно покачала головой. В палате, кроме нас, больше никого не было.Мама молча села на стул и с большой болью стала смотреть на папу. Папа глазами сказал мне:"Здравствуй!" А маме слабо улыбнулся. Мне тоже было его жалко, и я вспомнил, как он много раз говорил нам: "Не трепите мне, пожалуйста, нервы, а то я рухну в один прекрасный момент..." И вот этот совсем не прекрасный момент наступил. Папа лежал, худой и небритый, и, улыбаясь из последних сил, смотрел то на меня, то на маму. Потом он сделал попытку присесть, но не смог и, застонав, рухнул обратно на подушки.- Ты уж лежи и не двигайся, - сказала ему мама.Но папа, к нашему удивлению, вдруг вскочил с кровати и строго спросил маму:- Что значит: "Ты уж лежи и не двигайся"?- Нам сообщили, что ты... хронически истощён, - растерянно ответила мама.- И что тебе это сказал профессор.- Кто вам сообщил? - так же строго спросил папа.- Федя. С нами ехал который, - сказал я.- Ну я ему дам жизни за передачу информации! - Папа погрозил кулаком кровати, под которой лежали какие-то верёвки и железные крючки. Я понял, что это кровать Феди.Погрозив кулаком, папа рухнул на кровать и захохотал, наверно вспомнив, с какой болью и жалостью мы с мамой на него смотрели.- Я действительно истощён, - вытерев слёзы, сказал он. - И у меня хроническое голодание. Но мышечное!!! Мои мускулы одрябли без движенья! Вот до чего меня довела умственная работа. Понятно?- А что же ты лежал тихий и грустный, словно помирал? - спросила мама.- Я объелся за обедом. Здорово кормят, - объяснил папа.