Извращенцу оказывается не я нужен, а мой прикид. Ну, и забирай, не жалко, новый куплю. Только трусы оставь и документы. Эй, урод, трусы мои тебе зачем?!
Удар по кумполу.
Темень.
Мне надо делать трепанацию черепа. Срочно. А наркоза нет. Закончился. Во влип…
— Ничего, мы и без наркоза обойдемся, — изуверски улыбается доктор. Брюхо его горбатится под зеленым халатом пивным бочонком или девятым месяцем. — Применим современную технологию. Можем западную, можем восточную. Больной, вы что предпочитаете?
Я невразумительно мычу, пока мои руки привязывают к шесту.
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — басом хохочет жирнопузый.
Появляется еще один персонаж. Старик азиатской наружности, упакованный в костюм нинзи. Но костюмчик не черный, а темно-зеленый. В руках старика длинный шнурок. Извивается в пальцах, как живой.
— Это наш главный анестезиолог, — говорит пузан. Старик кланяется. — Багдадский душитель.
— Потрошитель? — я зачем-то тяну время.
— Потрошитель вам не нужен. Аппендицит мы уже удалили. Или вы еще что-то отрезать хотите? Так мы завсегда, с радостью! — ижирдяй скалится так, словно вместе с аппендиксом удалил мне еще кое-что, чтоб танцевать не мешало. — А это вот его помощник — Ватсон Лондонский.
У мужика короткие рыжеватые усы, бледная, как в конце зимы, кожа и древний прикид. Не иначе как прошлого века. И тоже зеленого цвета. На голове панама-котелок, в руках дубинка. Конкретная такая дубинка. Пацаны в форме с такими по улице ходят.
Пока я разглядываю помощника (чьего я так и не понял), он снимает шляпу, кивает и опять напяливает ее на голову.
— Ватсон… — Имечко кажется знакомым. — Тот самый?
— Да. Из семьи потомственных палачей и анестезиологов. Мой отец мог пощупать голову больного, а потом так ударить, что тот приходил в себя в указанное время.
— Точно-точно, — радостно тараторит толстый. — Скажу, операция продлится до трех часов, так в три десять больной уже моргает.
— А сейчас он где? Отец…
— Вместо своего отца работает. Палачом.
— Семейная традиция, что вы хотите?…
Достал меня толстопузый со своим юмором. Чего я хочу? Домой хочу. А все это — чтоб только сном было. И исчезло, когда проснусь.
— Ну, вот и познакомились с нашей бригадой. Теперь можно и приступать…
— Подождите! А он что?… — киваю на старика.
— Он? Такой же виртуоз, как отец Ватсона. Только с удавкой. Считает, что так гуманнее. Его метод подходит всем, даже детям и беременным. И он не щупает пациента, а смотрит ему в глаза. Я лично лечу свои зубы только под восточной анестезией. Так что выбираем?
Ватсон хлопает дубинкой об ладонь. От размеренных шлепков меня передернуло. Посмотрел на азиата. И не подозревал, что во мне такой любитель Востока живет.
— Хороший выбор…
Это было последнее, что я услышал.
В глазах резко потемнело.
А потом пришла боль. Какой-то урод лупит меня по морде. Левая щека, правая, левая, правая… Блин, и когда ж ему надоест?
Открывать глаза не хочется. Чего, операция уже закончилась? Что-то очень быстро. Уберите от меня этого придурка и повторите все еще раз.
Глаза все-таки пришлось открыть. Кто-то настойчиво трясет меня за плечо.
— Блин, какого?…
— Просыпайтесь, Алексей Тимофеич! Просыпайтесь!…
— Ну?…
— Вы проснулись?
— Угу.
— Нужно срочно в операционную…
— Ну?…
— Черепная травма.
— Угу.
— Клиента уже готовят, а…
— Ну-ну!…
— Анестезиолог заболел.
— Угу.
— И анестезии мало.
— Что опять?!
Я, кажется, начинаю просыпаться.
— Что делать будем, Алексей Тимофеич?
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — повторяю знакомые слова.
— Что?! Что вы сказали?…
Вижу изумленное лицо старшей сестры и окончательно просыпаюсь.
— Шутка, Семеновна, шутка. Идем в операционную.
Прорвемся, не в первый раз.
Из глаз женщины исчезает озабоченность. Верит она мне. Раз Тимофеич сказал прорвемся, значит, все будет в порядке.
Легко работать с людьми, когда они в тебя верят.
За что я люблю ночные дежурства? За то, что они намного спокойнее дневных.
Намного. Спокойнее.
Яркий свет, как удар. Глаза сами собой закрываются.
3
Глаза все-таки пришлось открыть. Какой-то идиот напоил меня кислым пивом, насильно, а я эту дрянь тут же выблевал. После такого глупо притворяться спящей красавицей.
Свет по глазам не ударил. Темновато было в этой комнате. А вот вонь шибала конкретная. Похоже, кто-то здесь уже пил пиво и оно ему понравилось так же, как мне. А еще в это пойло явно чего-то подмешали. У меня начались глюки. Или продолжались.
Пол качается. Стены дрожат. По ним ползают точечные светильни или жуки-светляки. Дверь тоже дрожит. Не пойму, арочная она или обычная. И закрыта она или открыта, тоже не пойму.
Бригада врачей-изуверов куда-то подевалась. Вместо нее появилась троица… не знаю уж кого. В смысле, вот так с ходу определить профессию этих мужиков не берусь. Но то, что они садисты, и слепому видно. А кто еще станет раздевать нормального пацана, ложить ему на плечи шест и привязывать к нему руки. Только садисты и извращенцы. Нормальный грабитель не будет портить нормальный прикид. А эти уроды разодрали мои вещи на запчасти. Все. Чем им, интересно, носовой платок не понравился? Чистый же был.
Лица у всех троих настолько пусты, что кажутся одинаковыми. И, как сказал бы Витька, печать интеллекта им ставили на другое место.
Стоп, ошибочка вышла. К копью меня привязали, а не к шесту. Вот как повернул голову налево, так сразу и понял: к копью. Это чего ж получается? Стражников каких-то моя троица играет? А я, типа, главный преступник тут. Кто-то из знакомых пацанов решил фильм прикольный снять, со мной в главной роли, так что ли? Киношники и не такой пейзаж отгрохать могут. За бабки, понятное дело. Ну, а если не фильм, тогда чего?…
Кажется, со мной так уже было. Кажется, решал я уже вопрос-вопросов: И де это я?, вот только не помню, решил или как. И про пацанов я читал, что попадали в другой мир или в другое время. Целая серия была. Мужской клуб называлась. Так там герой с ходу, уже с третьей страницы врубался что по чем. То ли указатель какой читал, то ли встречал кого, кто ему все по понятиям раскладывал. Так это книги, а по жизни как разобраться? Кто я — пленник или геройкины ?
Мои охраннички загалдели. Оказывается, пока я вертел головой, нашей компании прибыло.
Мрачный серокожий мужичок в рясе до колен обошел меня, осмотрел со всех сторон, потыкал пальцем в живот — еще один извращенец? — и буркнул:
— Годится.
На незнакомом языке, между прочим, сказал, а я понял. Ну, прям, полиглот. Никогда за собой такого не замечал. И то, чего старший из стражников сказал, тоже понял. Через слово-два, но понял. Типа, служим и делаем, о Великий… И тут же меня под локти и из комнаты. А чтоб быстрее ногами шевелил — в копчик копьем. Два копья оказалось у охранников. Одно ко мне примотали, а второе у какого-то урода в руках осталось. Блин, как же быстро можно идти, когда к заднице копье приставят! Я даже тому, в рясе, на пятку наступил. Мол, осади ретивого служаку. Ну, он осадил, а мне по морде лица надавал.
Сухонький старичок, сухонький кулачок, ноабыдно же! Не-е, такое кино не по мне. Хотел сказать пару ласковых режиссеру, а мы, оказывается, уже пришли.
Широкий квадратный проем, стены как бы ни в мой рост толщиной, высокие каменные ступени… вниз. Пять штук насчитал. Каменные плиты под ногами, толстенные колонны.
В лесу родилась елочка, в лесу она росла. И выросла в три обхвата…
Такая вот детская песенка мне вспомнилась, как на колонны глянул.