Купи бриллиантовую подвеску у Каликара, и пусть ее доставят к ней в день рождения.
— Да, господин. Могу я сделать два замечания? Во-первых, у Ваниса много друзей в Доме Килрайт. Требование выплатить долг разорит его и будет расценено как оскорбление знатного дома.
— Если у него так много друзей, пусть они за него и платят. Послушаем второе замечание.
— Если память мне не изменяет, госпожа Лалития празднует свой день рождения уже в третий раз за последние пятнадцать месяцев.
— Так и есть, — засмеялся Нездешний. — Купи еймаленькуюподвеску.
— Да, господин. Кстати, девушка, которую вы привели, будет работать вместе с Нордой. Вы желаете, чтобы она занимала какое-то особое положение?
— Дай ей поблажку на первое время. Она много страдала. У нее сильный характер, но она видела, как убили ее родных. С ней жестоко обращались и угрожали ей смертью. Было бы удивительно, если бы все это не оставило в ней следа. Последи за ней и поддержи ее. Но если со временем из нее не выйдет хорошей работницы, можешь ее уволить.
— Слушаюсь, господин. Что мне передать чиадзийской даме?
— Ничего, Омри. Я сам зайду к ней сейчас.
— Да, господин. Не будет ли неучтивостью с моей стороны спросить ее, долго ли она и ее спутники намерены здесь задержаться?
— Меня больше интересует, зачем и каким образом они сюда явились.
— Каким образом, господин?
— Жрица в вышитых шелковых одеждах с тремя спутниками появляется у наших ворот. Где ее экипаж? Где лошади? Откуда они взялись? В Карлисе они не останавливались.
— Видимо, пришли пешком.
— Нисколько при этом не запылившись и не выказывая признаков усталости?
Омри сделал знак хранящего рога.
— Пускай это неучтиво, господин, но весть об их отъезде я встречу с радостью.
— Не думаю, что их нужно бояться, Омри. Я не чувствую в ней зла.
— Приятно слышать, господин, но есть люди, которые просто не могут не бояться, и я всегда к ним принадлежал, не знаю почему.
Нездешний положил руку старику на плечо.
— Ты добрая душа и заботишься, чтобы другим было хорошо. Это большая редкость.
— Я хотел бы иметь побольше... мужества, — смутился Омри. — Мой отец горько разочаровался во мне.
— Как большинство отцов. Знай мой родитель, что я сделал со своей жизнью, он сгорел бы со стыда. Но все это пустые слова. Мы живем в настоящем, Омри. Теперь ты всеми ценимый и уважаемый эконом, и твои подчиненные тебя любят — вот и довольствуйся этим.
— Да, пожалуй — но те, кто вам служит, вас тоже любят и уважают. Вам этого довольно?
Нездешний ответил ему невеселым смехом и стал подниматься по ступеням к северной башне.
Несколько минут спустя он взошел по винтовой лестнице в самое большое из библиотечных помещений. Первоначально здесь предполагалось устроить кладовую, но потом Нездешнему понадобилось место для растущей коллекции старинных свитков и книг. Теперь во дворце размещались целых пять библиотек, помимо огромного музея в южной башне. Войдя, Нездешний поклонился стройной женщине, сидевшей за длинным овальным столом, заваленным свитками. Его заново поразила ее красота — бледно-золотистая безупречная кожа, тонкие чиадзийские черты. Бритая голова только усиливала впечатление. Эта женщина казалась слишком хрупкой для своих одежд из тяжелого, красного с золотом шелка.
— Что вы изучаете, госпожа моя?
Она подняла на него свои узкие глаза — не темно-карие, как обычно бывает у чиадзе, а коричневато-золотые, с голубыми искрами. Эти глаза вселяли беспокойство, казалось, будто они смотрят тебе в самую душу.
— Я читала вот это. — Она коснулась рукой в перчатке древнего, сухого и выцветшего пергаментного свитка. — Мне сказали, что это пятая по старшинству запись учений автора по имени Миссаэль.
Он был одним из самых выдающихся людей Нового Порядка после гибели Древних, и многие верят, что в его высказываниях содержатся предсказания будущего. Но слова так туманны — эти стихи могут означать все, что угодно.
— Зачем же вы тогда изучаете их?
— Зачем люди вообще учатся? Чтобы знать больше, а следовательно, больше понимать. Миссаэль повествует, как похоть, алчность, страх и ненависть привели к гибели старого мира. Но разве человечество извлекло из этого урок?
— У человечества не одна пара глаз. Миллионы глаз видят слишком много и воспринимают слишком мало.
— О, вы философ.
— В лучшем случае посредственный.
— Значит, вы полагаете, что человечество в своем развитии неспособно измениться к лучшему?
— Отдельные люди способны меняться, госпожа моя. Я сам это наблюдал. Но соберите вместе чуть больше народу, и через несколько мгновений вы получите воющую толпу, рвущуюся крушить и убивать. Нет, я не верю, что человечество когда-нибудь изменится.
— Может быть, это и правда, — признала жрица, — но от нее веет поражением и отчаянием. Я не могу согласиться с такой философией. Прошу вас, присядьте.
Нездешний повернул стул спинкой вперед и сел напротив нее.
— Спасение девушки по имени Кива делает вам честь, — проговорила она тихим, мелодичным голосом.
— Поначалу я не знал, что они взяли кого-то в плен, — признался он.
— Все равно. Вы подарили ей жизнь и судьбу, которую у нее собирались отнять. Кто знает, что ей еще предстоит совершить, Нездешний?
— Я больше не пользуюсь этим именем, и в Кайдоре меня под ним никто не знает.
— От меня его никто не услышит. Скажите, что побудило вас отправиться в погоню за наемниками?
— Они вторглись на мою землю и напали на моих людей — чего же больше?
— Возможно, вы хотели доказать самому себе, что остались прежним. Быть может, вы, вопреки своей внешней суровости и жесткости, ощутили горе деревенских жителей и решили, что их обидчики никому больше не сделают зла. А может быть, вы вспомнили, что вас не было дома, когда те, другие солдаты, убили вашу первую жену Тану и ваших детей.
— Вы хотели видеть меня, госпожа, — резко произнес Нездешний. — По важному делу, как мне передали.
Вздохнув, она снова посмотрела ему в глаза и сказала мягко:
— Мне жаль, что я причинила вам боль, Серый Человек. Простите меня.
— Внесем ясность, — холодно ответил он. — Я стараюсь держать свою боль при себе, и мне это не всегда удается. Вы открыли в нее окно, и я буду вам признателен, если вы не станете этого повторять.
— Даю вам слово. — Она помолчала немного, не отводя в сторону своих золотистых глаз — Порой мне бывает трудно, Серый Человек. Как видите, от меня ничто не может укрыться. Встречая человека впервые, я вижу все: его жизнь, воспоминания, его гнев и боль. Я пытаюсь отгородиться от этих образов и чувств, но это болезненно и отнимает у меня силы, поэтому лучше не сопротивляться. Я избегаю больших скоплений народа — ведь это все равно что попасть в ревущую лавину чувств. Скажу еще раз: я сожалею, что обидела вас. Вы были очень добры ко мне и моим спутникам.
— Все забыто, — развел руками Нездешний.
— Очень великодушно с вашей стороны.
— Однако вы хотели поговорить со мной?
Она отвела взгляд.
— Это нелегко. Мне придется еще раз попросить у вас прощения.
— Но я же сказал...
— Нет, не за то, что я сказала. Явившись сюда, я, возможно, подвергла вас... опасности. Меня и моих друзей преследуют. Нас могут найти, хотя я надеюсь, что этого не случится. Я чувствую себя обязанной сказать вам об этом и тотчас же покинуть ваш дом, если вы того пожелаете.
— Вы нарушили какой-то чиадзийский закон?
— Нет, мы не преступники. Мы искатели знания.
— Кто же в таком случае преследует вас и почему?
Она снова взглянула прямо на него.