Мы поздоровались с Чесноковым как старые приятели. Я заметил, что он сильно изменился. Раньше он был худой, но жилистый; на заводе и в школе мы его прозвали «Репей». Цепкий он был. Бывало, станешь с ним бороться, вцепится в тебя – убей, не отпустит… Теперь он раздобрел, и даже его скуластое лицо стало круглым, как брюква.
Наташа подошла к нам, сделала удивленную мину и спрашивает меня:
– Вы знакомы с моим бывшим женихом?
Чесноков хоть и покраснел, но ответил с достоинством:
– Я в бывших еще не ходил.
– Ну так будешь! – задорно сказала Наташа.
– Хорошо, запиши на очередь, – отбрыкался тот. Ольга засмеялась, а мне, признаться, неловко стало. А Наташа уже схватила нас под руки и потащила на улицу: «Марш в парк!» А потом посмотрела на Чеснокова и говорит:
– Почему ты пыльник не надел?
– А зачем?
– Чтобы костюм не испачкать… – И снова хохочет.
В парке мы взяли по лодке и устроили гонки. Я не ожидал в Чеснокове встретить такого ловкого гребца. Мы долго носились по озеру почти наравне. Но я заметил протоку, свернул в нее и оторвался от Чеснокова.
Наташа была довольна больше меня. Она встала на носу лодки и начала кричать и размахивать руками. Но лодка наша уткнулась в берег, и Наташа упала прямо на меня. Тут я ее впервые поцеловал. Она снова притихла, посерьезнела, как тогда в комнате, и сказала шепотом:
– Я знала, что так будет.
И в тот момент, когда мы целовались да обнимались, Чесноков разогнал свою лодку и с ходу врезался в нашу. От сильного толчка мы чуть не вывалились в воду. Я обернулся и увидел Чеснокова; он был до того зол, лицо такое красное, что казалось, вот-вот волосы на его голове вспыхнут.
– Мы, кажется, вам помешали, – прошипел он. А Наташа смеется и говорит:
– Нисколько! Целуйтесь и вы за компанию.
– В советах не нуждаемся, – процедил сквозь зубы Чесноков, развернулся и яростно налег на весла. Я видел, что Ольга готова заплакать, и сам не понимал, в чем дело.
– Отчего такой злой Чесноков? – спросил я Наташу.
Она в ответ:
– Наверное, цепочку от часов потерял.
Вскоре мы позабыли и про Чеснокова, и про все на свете. Мы бродили по самым безлюдным местам парка до тех пор, пока сторожа не начали свистеть, выгонять загулявшихся. Мы уходили последними. Помню, подходим к мостику через протоку, Наташа вдруг сворачивает с дороги и мчится под откос. «Не хочу по мосту! – кричит. – Вброд, вплавь хочу!»
И прямо в босоножках по воде, а я за ней в ботинках… Вот так, служба.
Он налил в стаканчик водки и, не глядя на меня, выпил жадно, как пьют воду истомленные жаждой люди. Затем утерся рукавом фуфайки и продолжал:
– Домой возвратились мы за полночь. На веранде нам встретилась Ольга. Не помню, что-то я спросил у нее, но она только посмотрела на меня исподлобья и тотчас ушла в дом. Мы расстались с Наташей. В комнате мне показалось душно и тоскливо, я раскрыл окно. Спать я не мог, хотелось уйти и бродить, бродить всю ночь. Очевидно, и Наташа испытывала то же самое, потому что я слышал, как хлопнула дверь ее комнаты, а потом раздались и ее шаги, как всегда быстрые, твердые. Она прошла на веранду и спрыгнула в сад. Я уж собрался выпрыгнуть к ней в окно, как вдруг услышал разговор и остолбенел. Это она говорила – и с кем же, с Чесноковым! Я отчетливо запомнил каждое слово.
Сначала Наташа испугалась:
– Ой, кто это?!
– Это я, Игорь, – ответил Чесноков.
– Что тебе нужно? Ты к сестре?
– Нет, я к тебе… Выслушай меня! – И он заговорил быстро, запинаясь: – Я не к Ольге ходил, а к тебе… то есть к ней для тебя… Понимаешь?
– Ничего не понимаю.
И он ей признался, что любит ее давно, но не решался открыться.
Тут, надо сказать, мне стоило больших трудов, чтобы не выпрыгнуть в окно и не дать ему в морду. Я аж задрожал весь, оперся на подоконник и ждал, что она ответит.
Вероятно, он ее схватил за руку и хотел поцеловать, потому что она резко крикнула: «Остынь!» – и засмеялась. Остудить она могла, уж это я знаю. И веришь, служба, у меня такое творилось на душе, будто я только что мину обезвредил. Я сел на подоконник и чуть не заревел от радости.
Чесноков вдруг перешел на «вы» и заговорил глухо:
– Я вас прошу только об одном: не торопитесь. Замужество не уйдет от вас…
– В подобных наставлениях не нуждаюсь, – ответила насмешливо Наташа.
Но Чесноков не сдавался:
– Я понимаю – ты сейчас увлечена и ослеплена. Но пройдет время – и ты поймешь… Кто он? Простой работяга, и только. А ты – видная, красивая.
– И мне больше подходишь ты? – насмешливо перебила она его.
А он все свое:
– Тебе жизнь другая предназначена… Широкая! Ты имеешь право…
– Я уж как-нибудь сама соображу, – опять перебила его Наташа, но уже не так насмешливо, а вроде бы как размышляя.
– Твое дело, – сказал Чесноков. – Но помни, что бы ты ни решила, я все равно буду любить тебя и ждать.
– Ну что ж, ждите! – Наташа снова засмеялась и, немного помедля, добавила: – Ветра в поле.
Потом ее каблуки застучали по ступенькам крыльца.
– Спокойной ночи, – сказал тоскливо Чесноков.
– Спите спокойно, если можете, – ответила с крыльца Наташа.
Затем хлопнула дверь, и все смолкло.
7
Я всю ночь не спал. Да неужто, думаю, в самом деле есть какое-то различие в положении? Значит, я – работяга? А ты – фон-барон! Шалишь, дружок, уж тут я тебя с носом оставлю.
Я вспомнил, как мы, заводские подростки, занимались в вечерней школе. Время было предвоенное, веселое – то на футбол, то в кино, на учете каждая минута. А тут – собрание; ребят оповестить, взносы собрать… Кому поручить? Чеснокову. Маленький, верткий, он, как бесенок, так и шнырял по всем. Учился не блестяще, зато все разузнавал, со всеми был приятелем. За свое любопытство он часто получал по носу, но на него никто не злился: Репей свой в доску парень, его и побить не грех. А бывало где какое собрание – он уже начеку; головку закинет – кадык выщелкнется, как зоб у цыпленка, – и понесет: в ответ на происки империалистов и фашистов мы должны сплотить ряды, утроить энергию… Ну и всякое такое, что на собраниях талдычат. Тоже – способность! И вот его как активиста от молодежи в завком ввели. Когда же подошла наша очередь идти в армию, его оставили по брони. Пока я воевал да служил, он успел окончить какие-то снабженческие курсы, продвинулся по службе… И теперь вот дал понять Наташе, что я ему неровня.
Но в душе я над ним смеялся тогда. Я представлял себе, как он взбесится, когда узнает, что Наташа выходит за меня замуж. И я решил жениться как можно скорее.
Наташа мое предложение встретила с радостью, как ребенок, которому подарили новую игрушку. Она тотчас же рассказала всем об этом. Теща для приличия поохала, всплакнула даже, но свадьбу решили сыграть поскорее. И только Ольга не поздравила нас.
На свадьбу Чесноков был приглашен, но не пришел. Ольга села за стол рядом с Наташей и ни с кем не разговаривала. Но когда закричали «горько» и мы стали с Наташей целоваться, Ольга вдруг встала из-за стола и вышла из дому. Немного погодя я вышел вслед за ней. Нашел я ее в саду; она стояла, опершись на яблоню, и плакала. Я подошел к ней, погладил ее по волосам и спросил:
– Что случилось, Оля?
Она с такой яростью на меня набросилась, что я растерялся.
– Пожалеть пришел? Непонятливым прикидывается! – зло выкрикивала она. – Вы, вы разбили мое счастье! И ты, и Наташа… оба вы хороши.
Я с минуту стоял, не двигаясь, пока она не вышла на улицу.
Дома за столом я сказал Наташе:
– Ольга плачет. Ты бы пошла, утешила ее.
– Пусть поплачет. Что ей сделается! – ответила беззаботно Наташа.