Златошерстые зверушки с длинными пушистыми хвостами и кисточкообразными ушами, те самые, которых любила Диана, испуганно шипели на меня из густой травы.
Когда я пробегал между двумя клумбами, где росли любимые Дианины сумеречные розы, дверь дома неожиданно отворилась, и на крыльцо вышла красивая стройная девушка в коротком зелёном платье. Она смотрела на меня, приветливо улыбаясь.
– ДИАНА! – вскричал я. – О БОГИ! ДИАНА!
Я взлетел по ступеням на крыльцо, чтобы обнять её, прижать к себе... Только в самый последний момент я понял, что обознался, и резко затормозил. Мои руки остановились в сантиметре от талии девушки, которую издали я принял за Диану.
Вблизи она больше походила на Юнону – если вообще можно говорить о разной степени схожести с двумя столь похожими друг на друга сёстрами. У неё были волнистые тёмно-каштановые волосы, озорные карие глаза и чёрные брови моей матери; зато фигура, овал лица, улыбка...Её улыбка! Она не была такой ослепительной, как у Юноны, но разила меня в самое сердце, заставляя его болезненно ныть. Это была улыбка Дианы...
– Здравствуй, Артур, – сказала мне знакомая незнакомка. – Я Пенелопа.
Постепенно на смену разочарованию мной овладело любопытство. Девушка, назвавшаяся Пенелопой, была очень молода. И хотя судить об истинном возрасте ведьм по их внешности дело неблагодарное, в данном случае я был стопроцентно уверен, что ей никак не больше двадцати пяти лет. А значит...
– Ты моя новая сестричка? – спросил я. – Кузина, племянница?
– Вроде того, – ответила Пенелопа. Только теперь я заметил, что она сильно взволнована и даже не пытается скрыть это. – Кроме всего прочего, я твоя двоюродная сестра.
– Кроме всего прочего? – озадаченно произнёс я.
– Моя мать – твоя тётка Диана, а стало быть, мы кузены, – объяснила Пенелопа. – Но не это главное... – Тут она умолкла, видимо, для того, чтобы дальше я сам догадался.
Я догадался – и замер, как громом поражённый. Со мной случилось что-то вроде паралича, умственного и физического. Я не мог выдавить из себя ни слова и лишь обалдело таращился на Пенелопу. Вы можете сказать, что это было ясно с первой же секунды. Пожалуй, да. Но хотел бы я посмотреть на вас в моей ситуации.
После непродолжительного молчания Пенелопа вновь заговорила:
– Как-то неправильно получилось, правда? С тех пор как стало известно, что ты жив, я очень ждала тебя... и очень боялась, что ты придёшь, ещё не зная обо мне.
– Т-так т-ты м-моя д-доч-чь? – пробормотал я, в первый и, надеюсь, последний раз в жизни начав заикаться.
– Твоя и Дианы. Я родилась ровно через девять месяцев после твоего исчезновения. – Она немного помедлила, затем добавила: – Думаю, мама с самого начала боялась, что ты не вернёшься, и... ну, ты понимаешь.
– О боги! – сказал я.
Пенелопа взяла мою руку, нежно сжала её и заглянула мне в глаза – точно так, как это делала Диана.
– У тебя шок, Артур. Проходи же в дом.
Я молча кивнул, и мы вместе вошли внутрь. В просторном холле работал кондиционеры, было сухо и прохладно. Поскольку к этому времени солнце полностью скрылось за грозовыми тучами, Пенелопа включила свет. Очевидно, большинство бытовых устройств в доме работали от электрического тока, а его генератор подключённый к Формирующим, скорее всего, стоял в подвале. Это было вполне в духе Сумеречных, исповедующих разумное сочетание колдовства и достижений технологической цивилизации в гармоническом единстве с природой. Такая позиция нравилась мне больше, чем практика Царства Света, где чары использовались на каждом шагу и вместе с тем их применение было строго регламентировано многочисленными директивами Королевского департамента бытовой магии.
– Ты голоден? – спросила Пенелопа, усадив меня в кресло.
Я отрицательно покачал головой:
– Нет.
– Что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо.
– Тогда, может, сигарету?
Несколько секунд я колебался, затем утвердительно кивнул:
– Да, пожалуй.
Пенелопа открыла тумбочку, стоявшую рядом с моим креслом, поставила наверх пепельницу, достала начатую пачку сигарет и раскурила две, одну из которых потом протянула мне.
– Благодарю, – сказал я, глубоко затянулся, сразу же выдохнул дым и закашлялся.
Пенелопа удивлённо взглянула на меня:
– Ты не куришь?
– Вот уже двадцать лет. Когда я регрессировал, то напрочь позабыл об этой привычке.
Пенелопа молча сделала несколько затяжек и раздавила сигарету в пепельнице. В среднем девяносто из каждой сотни взрослых колдунов и ведьм были заядлыми курильщиками, остальные десять процентов курили от случая к случаю и считались некурящими. В отличие от простых смертных, никотин не вредил нашему здоровью – вернее, нам не составляло труда устранить все негативные последствия курения. И вообще, мы не боялись телесных недугов; другое дело – болезни души и разума. Их никакими чарами не излечишь.
– Юнона говорила, что у тебя была потеря памяти, – отозвалась Пенелопа. – Ты это имел в виду?
Я неопределённо кивнул, испытывая некоторую растерянность. Возвратившись в Экватор, я твёрдо решил взвешивать каждое своё слово о Срединных мирах. Я тщательно продумал, что буду говорить Юноне, что – деду Янусу, что – брату Амадису, что – кузену Дионису и тёте Помоне, а что – всем остальным. Но сейчас я был полностью сбит с толку новым, неожиданным для меня обстоятельством – моим отцовством. Я должен был привыкнуть к этому, разобраться в своих чувствах, и мне очень не хотелось в первом же разговоре с дочерью что-то скрывать, а тем более – лгать.
В поисках более невинной темы для беседы я осмотрелся вокруг и увидел на стене справа от меня два портрета – мой и Дианы. Мой портрет был написан рукой великого маэстро Рафаэля ди Анджело, гениального художника из мира PHTA-2084, в обиходе именуемого Землёй Гая Аврелия, где в своё время я был известен как Артур де Лумьер, безземельный нормандский дворянин, рыцарь и полководец. На портрете я был изображён в полный рост, в лёгких боевых доспехах, выкрашенных в чёрный цвет, в малиновом плаще и со своей любимой шпагой Эскалибур, которую я держал наизготовку в правой руке. Таким меня увидел маэстро непосредственно перед тем памятным сражением, когда я повёл войско графа Тулузского против орды лютых псов в человеческом обличии, рыцарей-крестоносцев моего старшего брата Александра, который был у них за главного – великим магистром ордена Святого Духа. Крестоносцы свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую ересь, местные жители защищали свою землю, свои дома, свою веру. Я встал на сторону последних не столько потому, что был убеждён в их правоте, сколько потому, что их противником был Александр. В тот день мы праздновали победу, лангедокская армия под моим руководством сокрушила полчища крестоносцев, а я в очном поединке тяжело ранил Александра. Отец мой, узнав об этом, неистовствовал; мама молчала, но глядела на меня с такой мукой, с такой болью, что мне стало невыносимо стыдно. Тогда я со всей отчётливостью осознал, что наша детская вражда с Александром зашла слишком далеко, и поклялся себе, что в следующий раз лучше прослыву трусом и обращусь в позорное бегство, чем подниму руку на родного брата. Следующего раза, к счастью, не представилось...
– Как к тебе попал мой портрет? – спросил я Пенелопу.
Она проследила за моим взглядом и улыбнулась:
– Недавно я побывала на Земле Аврелия, представилась при дворе графа Тулузского твоей дочерью...
– Меня там ещё помнят? – удивился я. – Странно. С тех пор много воды утекло.
– Но память о тебе не померкла.