– Прежде чем приехать в Камберлоо, она жила в Квинсвилле, – сказал он. – Вы слышали о нем?
– Конечно, – ответил я. Это был старый город на побережье Озера, в двухстах милях к северу от Камберлоо.
– Ее отец до конца своих дней был там судьей, – сказал он. – Но летом он служил еще на выездных сессиях в районе Камберлоо. Поэтому здесь он тоже купил дом. В нем и была сделана эта фотография моей мамы. В тот момент она носила меня. Говорила, что в первые месяцы это чувствуется колоссально, просто как зубная боль. И еще сказала, что не испытала беременность так, как беременность испытала ее.
Я вернул ему фотографию.
– Она умерла больше двадцати лет назад, – сказал он, глядя на снимок. – И я до сих пор не могу в это поверить. Когда-то я чувствовал себя виноватым, что позволяю другим мыслям вторгаться в мои воспоминания о ней. Но это все равно неизбежно, неизбежно.«Ибо воспоминания, как слезы, тают в океане забвения».
И снова это прозвучало как общеизвестная цитата, поэтому я, конечно, кивнул.
– Когда моей матери было столько лет, сколько сейчас мне, – сказал он, – у нее стало болеть сердце, и она уже не могла много ходить. Тогда она сказала, что должна сообщить мне что-то очень важное.
Профессор посмотрел на меня, убеждаясь, что я слушаю его достаточно внимательно.
– Ив самом деле, то, что она мне сказала, было довольно неожиданно. Это касалось человека, которого я всегда считал своим отцом. – Он вздохнул. – Мама сказала, что он не был ее мужем.
Он снова посмотрел на фотографию и долго молчал, погрузившись в ее созерцание.
Конечно, мне это откровение не показалось таким уж поразительным. А кому бы в наши дни оно таким показалось? Но мне хотелось подыграть ему.
– Объяснила ли она что-нибудь? – спросил я. – В смысле, что значит – не был ее мужем?
Он посмотрел на меня так, будто почти забыл, что я здесь.
– Да-да, – сказал он, – конечно, объяснила. Рассказала, что все это началось очень давно, когда она еще жила в Квинсвилле…ранним субботним вечером в начале осени.
Так началась история Томаса Вандерлиндена. Пока я ходил к нему, этот довольно обыкновенный на вид пожилой человек рассказал мне о самых необычных вещах, что я когда-либо слышал, – настолько необычных, что я даже стал делать записи, а я поступаю так крайне редко. Впрочем, мне не нужны записи, чтобы вспомнить, как он слегка улыбнулся, впервые упомянув о признании, сделанном его матерью. Или как лег на больничную кровать, прищурил глаза и устремил взор в далекий день прошлого, словно тот был кометой с хвостом изо льда и пыли.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РЕЙЧЕЛ ВАНДЕРЛИНДЕН
… Вынутые из воды, они уже ни на что не похожи.
Вот так и слова, выхваченные из сна.
Антуан де Сент-Экзюпери [2]
1
Ранним субботним вечером в начале осени Рейчел Вандерлинден ждала своего мужа, Роуленда, который должен был вернуться домой из-за границы, – он уехал из Квинсвилля больше трех месяцев назад. Он прислал телеграмму о том, что приедет сегодня поездом с Восточного побережья. Ей было необходимо разобраться с ним – раз и навсегда.
Она стояла у окна в кухне и смотрела через лужайку на Озеро: волны были все еще сильны после шторма и пенились белыми барашками. В ту ночь казалось, что даже этот большой каменный дом может сорвать с места и унести. Но сейчас ветер стих, и окно было приоткрыто. Сквозь него она услышала печальный звук и посмотрела на небо: над домом пролетала огромная стая гусей, принося с собой немного севера. Ей стало зябко, она подошла к плите и налила себе еще кофе.
Она сидела за столом и листала «Ведомости», когда позвонили в дверь: три длинных отчетливых звонка. Именно так всегда звонил Роуленд, сообщая о своем приходе.
Ее дыхание было ровным, она сидела неподвижно, ожидая, когда войдет ее муж – путешественник, вернувшийся домой. Ей было необходимо спокойствие.
В дверь снова позвонили. Вновь три длинных отчетливых звонка.
Быть может, он потерял ключи, подумала она.
Она встала и медленно вышла из кухни, прошла по полированному паркету холла к парадной двери. Проходя мимо большого, во всю стену зеркала, посмотрела на себя: молодая темноволосая женщина в зеленом платье, обычного сложения, с удлиненным лицом и кругами под глазами, умело скрытыми косметикой. Она быстро взглянула в эти знакомые зеленые глаза, пытаясь застать их врасплох, проверяя, не выдадут ли они случайно какую-нибудь ее тайну.
Не сегодня. Она выглядела абсолютно спокойной – как раз это будет ей так необходимо.
Она подошла к двери, глубоко вдохнула и открыла ее.
Там стоял незнакомец, крепкий мужчина в бурой матерчатой кепке, которую он сразу снял. У него был нос с горбинкой и шрам над бровью. Глаза бледно-голубого цвета смягчали твердые черты лица. Держался он как-то неуверенно.
– Что вам угодно? – спросила Рейчел Вандерлинден. Она подумала, что этот незнакомец, вероятно, – один из тех попрошаек, которые просят еды и готовы за это стричь газоны.
Мужчина что-то пробормотал – она не смогла понять, что именно: у него был какой-то акцент, возможно, шотландский.
– Простите? – сказала она.
Он шаркнул ногой. Его черные ботинки были грязными, коричневые вельветовые штаны – поношенными и узкими. Он скомкал кепку в руках и прокашлялся. На сей раз, когда он заговорил, она разобрала слова «ваш муж».
Ее сердце замерло.
– Мой муж? – спросила она. – Что с ним? Мужчина теперь смотрел ей прямо в глаза.
– Я, – он остановился на этом слове, – ваш муж.
Он то ли улыбался, то ли хмурился.
– Что? – спросила она, вглядываясь в его лицо. – О чем вы говорите? – Ей вдруг стало страшно.
Он провел рукой по неопрятным светлым волосам. У него были руки рабочего.
– Я – ваш муж, – снова сказал он. – Я только что вернулся из Англии. – И, будто повторяя выученные наизусть слова, произнес: – Я приехал в Галифакс на прошлой неделе. Я присылал телеграмму. – Подождал, и потом повторил: – Я – ваш муж.
Человек стоял и ждал, ему было неловко. Казалось, он считает, что передал зашифрованное сообщение, которое она должна понять, и теперь ждал ответа.
И в этот момент ожидания она сразу все поняла. Сердце забилось быстрее, мозг бурлил.
Поглядев на нее с минуту, мужчина сказал:
– Это глупо. Простите, что побеспокоил вас. Повернулся и пошел по дорожке к улице.
Ей стало легче. Не придется ничего говорить. Она просто даст ему уйти.
Но когда он уже открывал калитку, она вдруг передумала.
– Подождите!
Мужчина остановился у ворот и оглянулся.
Она долго смотрела на него и не могла заговорить.
– Зайдите, – сказала она.
– Вы уверены? – спросил он.
Она задумалась на миг.
– Да.
И он вернулся и вошел в дом.
Почти целый час они сидели в гостиной: он в плюшевом кресле, она – рядом на тахте. Ее черная кошка Люси осторожно обнюхала его и теперь лежала, мурлыча, у него на коленях, а он гладил ее грубой рукой.
– Я должна немного подумать, – сказала она, когда они уселись. – Пожалуйста, ничего не говорите – и, пожалуйста, не смотрите на меня.
Он отвернулся. Теперь она могла спокойно его рассмотреть. Он сидел, покусывая нижнюю губу – знал, что она разглядывает его и думает. Ей многое нужно было обдумать.
Часы на каминной полке медленно пробили шесть. Она поднялась с тахты и села в кресло напротив.
– Хорошо, – сказала она. – Можете смотреть. Его бледно-голубые глаза неуверенно метнулись.
– Я очень рада, что ты дома, – сказала она. Глаза расширились.
– Хочешь выпить кофе перед ужином? – спросила она.
Было видно, что мужчина доволен. Он кивнул.
– Да, – сказал он. – Не откажусь от кофе.