— Еще бы — говорит Фрамин, глаза его и трость рассыпаются зелеными огнями. — Генерала знают все. Страницы истории истоптаны его боевым конем — Бронзам. Он летал в эскадрилье Лафайета. Он держал оборону в долине Харамы. Мертвой зимой он помогал отстоять Сталинград. С горсткой друзей пытался захватить Кубу. И в каждой битве он оставлял часть самого себя. Он стоял лагерем в Вашингтоне к плохие времена, пока более великий Генерал не попросил его уйти, он был разбит при Литл-Роке, в Беркли ему плеснули в лицо кислотой, и его имя значилось во всех черных списках. Все идеи, за которые он сражался, давно умерли, и с каждой из них умирала часть его самого. Как-то он прожил целое столетие с протезами вместо рук и ног, с механическим сердцем, искусственной челюстью стеклянным глазом, с пластиной в черепе и ребрами из пластика, с извивами проводов и фарфоровыми изоляторами вместо нервов — пока, наконец, наука не научилась делать эти вещи более надежными, чем те, какими обычно наделяет человека природа. Он опять был обновлен, деталь за деталью, и стал сильнее любого человека из плоти и крови. И он снова сражался, снова и снова бывал разбит в войнах планет-колоний против метрополии и в войнах независимых миров против Федерации. Он всегда в каком-нибудь черном списке и всегда играет на своем банджо, и его не заботит, что он поставил себя вне закона тем, что всегда следует больше его духу, чем букве. Много раз он менял свой металл на плоть и возвращал себе человеческий облик, но он всегда прислушивается к любой далекой трубе, трогает струны своего банджо и мчится туда — и вновь теряет свою человечность. Он правдами и неправдами добывал деньги вместе с Львом Троцким, от которого узнал, что писателям мало платят; он делил грузовичок с Вуди Гатри, который научил его своим песенкам и рассказал, что певцам мало платят; некоторое время он поддерживал Фиделя Кастро и узнал, что адвокатам тоже мало платят. Почти всегда его побеждают, используют его и пользуются им, и это его не заботит, так как идеалы значат для него больше, чем плоть. Сейчас все против Принца-Который-Был-Тысячей. Ты говорил, что те, кто противостоит Дому Жизни и Дому Мертвых, будут считаться сторонниками Принца, который ни у кого не просил поддержки. Ты хочешь уничтожить Принца, Оаким, и теперь Генерал будет поддерживать его, ибо Принц — меньшинство, состоящее из его одного. Генерал может быть побежден, но никогда не может быть уничтожен, Оаким. Он уже здесь — спроси его сам, если хочешь.
Стальной Генерал стоит перед Оакимом и Фрамином, как статуя в железных доспехах.
— Я слышал твой зов, Ангел Седьмой Станции.
— Увы, мой титул пропал вместе со Станцией, сэр.
— Ангел и в изгнании — Ангел, — говорит Генерал, и голос его так красив, что его можно слушать бесконечно.
— Благодарю. Но боюсь, вы пришли слишком поздно. Этот человек, Оаким, мастер темпоральной фуги, хочет уничтожить Принца, а значит, лишить нас последних надежд на возвращение. Не так ли, Оаким?
— Так.
— …Если мы не сможем найти защитника, — заключает маг.
— Искать больше не придется, — произносит Генерал. — Вам лучше всего отступить, не начиная боя, Оаким. Я говорю это без злобы.
— А я отвечаю без злобы — иди к черту. Если каждая твоя частица будет разрушена и рассеяна, тогда Стальной Генерал умрет — и уже никогда не вернется вновь. Такой бунтовщик, как ты, заслуживает смерти — окончательной смерти. И я здесь.
— Многие считали так, а я все еще жду.
— Ты дождался, — говорит Оаким. — Время пришло. Фрамин очерчивает себя и Мадрака зеленым огнем, и они молча смотрят на поединок.
Бронз встает на дыбы, и шесть сверкающих алмазов на миг затмевают краски Блиса.
ГАДАЛЬЩИК ГОРОДА ЛИГЛАМЕНТИ
Гор пересек Средние Миры и пребывает в Мире Туманов, именуемом его обитателями Д'донори, что означает «Страна исполнения желаний». Он слышит вокруг себя лязг битвы — вечной битвы в вечных туманах Д'донори.
Отмахнувшись от трех рыцарей, напавших на него, и не замечая, что они упали мертвыми, он подходит к высоким стенам города Лигламенти, чьи правители в прошлом имели некоторые основания почитать его как бога, покровительствующего их благополучию.
Д'донори хотя и погружен в океан Энергии, никогда не знал чумы, нашествий и голода, которые ограничивают жизнь на других Средних Мирах. Его обитатели сами заботятся о своих проблемах: Д'донори поделен на множество крошечных городов-государств и герцогств, постоянно воюющих друг с другом и объединяющихся лишь для уничтожения всякого, кто пытается захватить абсолютную власть.
Гор приближается к главным воротам Лигламенти и громко стучит по ним кулаком. Удары разносятся по всему городу, и ворота скрипят на ржавых петлях.
Стражник бросает вниз факел и посылает за ним стрелу, которая, разумеется, пролетает мимо — ведь Гор способен прочесть мысли любого противника и проследить удар любого оружия. Он просто делает шаг в сторону и смотрит вверх.
— Открывай ворота, или я выломаю их! — наконец кричит он.
— Кто ты такой, что ходишь тут без оружия и в одной набедренной повязке, да еще приказываешь страже ворот славного Лигламенти?
— Я — Гор.
— Как смеешь ты называть себя этим именем?
— Если ты не откроешь ворота, жить тебе, осталось меньше минуты, — усмехается Гор. — Перед смертью ты успеешь убедиться, что Гор не лжет. Затем я сорву эти ворота и войду, наступив на твой труп.
— Подожди! Если ты действительно Гор, пойми, что я только подчиняюсь приказам своего Повелителя. Не лишай меня жизни лишь за то, что я отказываюсь впустить всякого, кто вздумает назвать себя богом. Как я узнаю, что ты не враг, желающий обмануть меня?
— Неужели враг решился бы на такую глупость?
— Конечно, ведь все люди — глупцы.
Гор пожимает плечами и сводит пальцы в кулак. Странный музыкальный вздох звенит в воздухе, и ворота Лигламенти трясутся на своих петлях, а стражник — в своих доспехах.
Гор становится выше ростом на треть, его набедренная повязка темнеет, словно пропитанная кровью. Факел мерцает перед ним на земле. Разгневанный бог стоит у ворот Лигламенти.
— Подожди! Я впущу тебя!
Гор опускает кулак, и музыка умирает, а рост его вновь уменьшается.
Стражник отпирает, и Гор входит в Лигламенти. Приблизившись к окутанному туманом дворцу Правителя — Лорда Дилвита, Герцога Лиглы — Гор уже знает, что весть о его прибытии опередила его. Мрачный чернобородый герцог с короной, вживленной в череп, встречает гостя самой широкой улыбкой, на какую только способен: двойной ряд зубов чуть приоткрывается меж туго натянутых губ. Правитель слегка кивает.
— Ты действительно Гор?
— Да.
— Говорят, что каждый раз, когда Гор приходит сюда, его узнают не сразу…
— Еще бы, — говорит Гор. — Скорее достойно удивления, как в этом тумане вы ухитряетесь узнавать хотя бы друг друга. Дилвит фыркает, что должно обозначать смех.
— Верно. Частенько мы не узнаем и убиваем по ошибке своих. Но каждый раз, когда Гор приходит, правящий Лорд проводит испытание. В последний раз…
— В последний раз для Лорда Булваха я послал деревянную стрелу в мраморный куб так, чтобы оба ее конца торчали наружу с двух сторон.
— Ты помнишь?
— Разумеется. Я — тот, кто послал стрелу. У тебя еще сохранился этот камень?
— Да, конечно.
— Тогда веди меня к нему.
Они входят в освещенный факелами тронный зал, где единственное, что отвлекает взгляд от сверкающего на стенах оружия, — это косматые шкуры хищников.