Хотя внешний вид дедушки Пискунова с утра никак не изменился, к вечеру в нем появилась какая-то уверенность в себе. Он вальяжно и неторопливо рассказывал Юре о правильном ведении приусадебного хозяйства, похлопывал его по колену и называл “молодым человеком”, не забывая давать водителю своевременные указания. Когда же Юра, заметив в голосе старика командные нотки и вспомнив слова Тищенко о его ветеранстве, поинтересовался военным прошлым, голос его спутника опять старчески задрожал, он пробормотал что-то невнятное и сказал жалобно, что еще перед войной был вчистую комиссован, но свое отслужил в тыловых частях.
Петр Иванович Тищенко поджидал Юру в ресторане “Прощание славянки”. Юра здесь никогда раньше не был и даже ничего об этом заведении не слышал. Но, расставшись у входа с дедом, засеменившим в сторону ближайшей трамвайной остановки, отметил с удивлением внушительный размер автостоянки, выправку и вышколенность охраны, безукоризненную чистоту при входе и внутри. Несмотря на относительно ранний час, в ресторане было довольно много народу, а на столиках, еще остававшихся свободными, стояли таблички с надписью “Заказ”.
Петр Иванович, успевший до Юриного прихода немного принять, перешел к делу мгновенно.
– Надо сделать, – приказным тоном сказал он, как только Юра опустился в кресло напротив. – Бывший тесть, понимаешь. Затрахал меня напрочь. В прежние времена мне бы ничего не стоило выписать ордер. Пять минут – и все дела. А сейчас, – он выругался, подцепил вилкой маслину, прожевал и выплюнул косточку на блюдце для хлеба, – ревизоры замучают. Не отмоешься потом. Короче. В следующем месяце мы вводим новый дом. Элитный. Но одна секция – специально для этих… социально незащищенных. Понял? Метр там стоит… – Петр Иванович задумался. – Триста долларов. Или триста пятьдесят, что-то в этом роде. Однокомнатная там тянет тысяч на двадцать.
Юра недоуменно поднял брови. Перед встречей он навел о Тищенко кое-какие справки, и из них следовало, что тот вполне может выложить для бывшего тестя двадцать штук и даже не заметить. Это уж во всяком случае было легче, чем наварить десять к одному на бумажках Халамайзера.
– Тут одна заковыка есть, – сообщил Петр Иванович, заметив реакцию Юры. – Понимаешь… Дед – принципиальный. Все газеты читает, сволочь такая. Я ему – возьми бабки. А он мне – не могу, дескать. Надо будет заявить в налоговую инспекцию, налог заплатить, все такое. Он ведь эти две тысячи тоже не у меня взял – у него машина была, старая “копейка”, полгода продавал, пока продал. Я, короче, подумал и решил вот такую штуку сделать… Пусть он на бумагах Халамайзера заработает.
Петр Иванович подмигнул и повторил с удовольствием:
– Пусть заработает. На квартиру. А?
– Хрен он на них заработает, – откровенно сказал Юра. – На них только Халамайзер и заработает. Ну срубит дед тысчонку-две – при хорошей поддержке. И все. Двадцать тысяч никак невозможно. Я вам как профессионал говорю.
– А чего ж мы тут сидим? – В глазах Петра Ивановича промелькнула ярко-зеленая искра. – Мы тут, милый друг, для того и сидим, чтобы заработал. У меня ведь конкретное предложение есть. Только давай в отдельный зальчик перейдем.
Отдельный зал был невелик размером, отделан под венецианскую штукатурку, богато украшен коврами и бархатными портьерами и уставлен копиями флорентийских скульптур. Юра и Петр Иванович сидели за столом, пили французский коньяк, и Петр Иванович раскрывал Юре существо задуманной комбинации.
– Завтра утром он к тебе придет, – объяснял Петр Иванович. – Если по номиналу, ты ему, – он начертил на салфетке цифру, – должен вот столько бумажек отдать. Правильно? Так вот. У тебя есть скидка. Я же понимаю. Если отдашь со скидкой, сразу попадаешь под налоги. Верно? Идея какая.
Дашь ему ровно по деньгам, но бумаги первого выпуска. Которые сейчас у Халамайзера в погашение выходят.
Юра замотал головой.
– Не могу. У меня ни одной бумаги первого выпуска не осталось. Все продано к чертовой матери.
– Ой! – обиженно сказал Петр Иванович. – Ля-ля не надо! А то я не знаю, как с тобой Халамайзер рассчитывается.
Конечно же, обговоренная с Халамайзером скидка вовсе не поступала к Юре по официальным каналам. Иначе она бы приводила к заоблачной прибыли и тут же изымалась в виде налогов. Но и наличных Юра у Халамайзера тоже не брал, потому что фондовый рынок давно был под прицелом, и существование “черного нала”, да еще в таких размерах, могло привести, в случае чего, к крупным неприятностям. Работа велась по-другому. Халамайзер отдавал скидку неучтенными бумагами первого выпуска. Большая их часть уходила у Юры на зарплату сотрудникам, а остаток он складывал в надежном месте, дожидаясь начала погашения.
То, что это стало известно постороннему человеку, Юре не понравилось.
– Вот что, – решительно сказал Петр Иванович, уловив недовольство собеседника. – Ты же не думаешь всерьез, что про этот ваш шахер-махер никто на свете не догадывается? Давно вы все на карандаше, и ты, и Халамайзер, и остальные все. Вас ведь не трогают? Значит, так надо. И если я к тебе с личной просьбой пришел, то не просто ведь так. Могу и с кем другим договориться. Мне просто про тебя кое-кто шепнул слова, что ты приличный человек и не кинешь. И что не воруешь в шесть рук. Поэтому я с тобой откровенно разговариваю. И не покупаю тебя, не обещаю чего, заметь. Прошу помочь. Бабки ты не потеряешь, Халамайзер тебе бумаги тут же вернет. Копейка в копейку. Ну что? Будешь со мной в прятки играть?
Юра подумал немного и решил, что играть с Петром Ивановичем в прятки вряд ли имеет смысл. Но и обозначить проблему тоже не мешает.
– У меня эти бумаги по бухгалтерии не проведены, – признался он. – Их как бы вообще в природе не существует. Как я их продам? И куда эти чертовы две тысячи дену?
На лице Петра Ивановича, одно за другим, стали меняться выражения – от начального столбняка до окончательного презрения.
– Так, – сказал он наконец, – выходит, я о тебе раньше лучше думал. Ты совсем, что ли? Зачем тебе эти деньги через кассу пропускать? Да еще за неоприходованные бумаги? Человек тебе приносит бабки. Так? Берешь бабки, кладешь в карман. Понял? Отдаешь человеку свое личное имущество. В виде бумаг первого выпуска. Понял меня? Или тебе печатными буквами нарисовать? Может, ты на этом теряешь что или как? Ты скажи, я еще подкину.
Заметив, что высказанная конструктивная идея начинает доходить до несообразительного коммерсанта, Петр Иванович заметно повеселел.
– Еще выпьем, – скомандовал он. – Наливай. И давай договоримся так. Ты с ним завтра разбираешься, он сразу бежит к Халамайзеру – я с ним все решил. Бумаги он меняет у Халамайзера на живые деньги. Так что свое он, считай, при себе всегда имеет. Половину оставляет себе – на квартиру. А вторую половину несет к тебе, и ты ему опять первый выпуск выдаешь. И так далее. Через неделю дед уже с квартирой. Чего рожу кривишь?
Юра кривил рожу по вполне понятной причине. Обменять дедовские деньги на бумажки первого выпуска, потерять на этом около тысячи, но приобрести благорасположение небесполезного руководства района, после чего сразу же забыть о квартирных проблемах инвалида Пискунова – это было вполне понятно и приемлемо. Но, судя по всему, сейчас речь уже идет о том, чтобы профинансировать приобретение инвалидом квартиры. А это уже совсем другое дело. И влетит оно не меньше чем в пятнадцать штук. Хотелось бы, однако же, понимать, за что с него собираются состричь такие приличные деньги.