Ради Христа Вседержителя, Маша. Твой Денис уже давно главный наркодилер в микрорайоне. Ты это имеешь в виду под определением «странный»?
– Маш, я пока не понимаю, о чем ты. – Маша всегда считала меня недалеким, и я подыгрываю ей, в очередной раз включая дурака.
– Его дела с москвичами, эти деньги непонятно откуда… Ты знаешь, мы почти не проводим времени вместе. У него все время какие-то дела. И он не хочет о них говорить. Это закрытая тема. Он приходит всегда какой-то напряженный, у меня чувство, что он вот-вот взорвется, ждет только повода. Мы общаться уже толком не можем, любой разговор – как морской бой в школе, на листиках в клеточку – рано или поздно касаешься какой-то темы, которую Денис не хочет обсуждать, и мы ссоримся, ссоримся, ссоримся…
– Маш, ладно, хорош… – Если бы существовал конкурс на самую неудачную попытку утешения, я был бы в тройке призеров.
Маша встает и отходит к окну.
– Налей мне выпить. Водку с гранатовым соком. Все в холодильнике.
Пока я с грехом пополам смешиваю Маше выпивку, она, докурив сигарету едва до половины, бросает ее в пепельницу и закуривает новую. Меня раздражает дымящаяся в пепельнице сигарета, и я тушу ее, ломая. В моих толстых пальцах изящная Машина сигаретка выглядит, как длинная спичка.
– Я чего-то не знаю, Пуля?
– Извини?
– Тебе меня не провести. Ты не умеешь врать. Ты сейчас прячешь глаза и краснеешь. Что я должна знать? Пуля, отвечай мне. В чем он меня обманывает?
Я поднимаю на Машу глаза впервые за весь наш сегодняшний разговор.
– Я не знаю, что тебе сказать, Маша. Поговори сама с Денисом.
– У него есть другая?
Господи, вот оно что.
Скажи я ей сейчас про подпольную жизнь Дэна – и она вздохнет с облегчением. Все бабы такие. Они готовы пережить все что угодно, кроме другой бабы.
– Нет. Точно нет.
– Ты обманываешь. Он твой друг, ты его выгораживаешь.
– Маша, стопудово нет.
– Почему тогда…
– Откуда я знаю? Я же не семейный психотерапевт. Просто у вас кризняк какой-то, мало ли. Вы сколько вместе уже – три года?
– Два с половиной.
– Ну. Устали чуть-чуть, надо расслабиться немного, отдохнуть друг от друга.
– Пуля, ты не понял. Мы в последний месяц только и делаем, что друг от друга отдыхаем. Встречаемся только чтобы поругаться, и…
Машу прерывает звонок моего мобильного. Извинившись взглядом, я подношу трубку к уху.
– Пуля, дуй вниз. Надо ехать, я не буду подниматься, – говорит Денис.
Сегодня четверг, день развоза. Самая стремная часть. Час назад мы с Кротом подгрузились стаффом, и теперь нам нужно развезти его в шесть мест в разных концах города, исключая опасные зоны, принадлежащие конкурентам.
К нам в гараж стафф всегда привозит Денис. Таково требование Вернера. Из нас троих только Денис должен знать человека, который отпускает, и место, где это происходит. Зовут этого человека Озик, вот все, что я о нем знаю. Денис не проболтался, просто как-то я стал случайным свидетелем телефонного разговора Дэна с Вернером.
Пока мы едем по первому адресу, я пересказываю Денису свой разговор с Машей. Он только кивает, не комментируя, и благодарит меня, когда я заканчиваю рассказ. Разговор о Маше неудобен ему: стоит мне закончить, и Денис молниеносно переводит тему, заговорив с Кротом о тачках.
Слава богу, у меня нет этой проблемы с Симкой. Я рассказал все еще месяц назад, в самом начале нашей карьеры. Пришлось рассказать.
Сразу после свадьбы мы переехали ближе к центру. Симка продвигала свой район, я предлагал снять квартиру в пятаках – сошлись на компромиссе.
По ходу работы ты так или иначе оказываешься со стаффом на руках. Чтобы уберечь Симку от ненужных переживаний, я прятал заначки в колонки – музыку мы слушали редко, а конструкция колонок словно специально предусматривала возможность удобно и быстро спрятать пару десятков чеков.
Она заранее все продумала. Создала обстоятельства, в которых я не смог бы ей соврать, даже если бы очень сильно захотел. Умная все-таки баба, куда умней меня.
Был какой-то совсем поганый вечер – весь день шел дождь, размывший, казалось, не только землю, а все вокруг – дома, машины, людей, мысли и отношения. Было ощущение, что через пару минут размоет и меня – сначала отвалится рука, а затем и весь я сползу с каплями в лужу и растворюсь в журчащем вдоль тротуара грязном ручейке.
Симка ждала меня дома. Накрытый салфеткой ужин, слезящаяся водка из морозильника. Концентрат семейного счастья.
А когда я поел, выпил и сердце мое готово было разорваться, переполнившись умилением, Симка отвела меня в гостиную, усадила на диван, прошла к колонке и, отбросив амбушер, извлекла пакет с сорока примерно чеками.
– Пуля, что это? – спросила она.
Я капитулировал до начала сражения. Я рассказал ей все, с того самого вечера, когда Крот изложил мне «гениальный» план по опусканию Мишки Арарата.
– И что мы будем делать с этим?
– Не знаю, – ответил я. – Дай мне время, и я что-нибудь придумаю.
С тех пор Симка ни разу не поднимала этот вопрос, но я чувствую по ее молчанию – она ни о чем не забыла и продолжает ждать моего ответа.
* * *
Сегодня мы едем на Сортировку. Это спорный район. Три года назад местные парни залупнулись на каких-то серьезных чехов, и спустя месяц их всех до единого покрошили спустившиеся с гор волосатые абреки-гастролеры. Формально район стал ничьим – время от времени его пытались поставить под контроль то центровые, то Вернер, но, поскольку каждый раз это могло нарушить равновесие в городе, зарвавшегося претендента мягко тушили, и Сортировка опять обретала статус зоны свободной торговли, порто-франко нашего городишки.
Богатая молодежь – последнее в списке достижений, которыми могла бы похвастать Сортировка. Ее обитатели – озверевшие от водки и нищеты работяги, выплевывающие своих потомков в мир без малейшей надежды, что те добудут в жизни другой жребий. Сортировка живет в режиме круговорота – раз попав, отсюда уже невозможно вырваться. Даже курение для ребят с Сортировки – аристократическая забава. Почти с рождения местные включаются в скоростную гонку к смерти и в семь лет переходят с клея на водку.
По этой причине мы не предлагаем сюда ничего, кроме героина. Кокс и химия остаются уделом других районов. Героин – это high life Сортировки.
Единственный очаг культуры в Сортировке – развлекательный центр «Снежинка», вместивший под своей крышей зал для боулинга, бильярдную, два ресторана и дискотеку – назвать ночным клубом этот гадюшник не повернулся бы язык.
Здесь работает наш человек на местности – Вова Каляев. Бейджик, прикрепленный к его груди, сообщает, что Вова – менеджер. Это обстоятельство, а также то, что Вовчик – единственный обладатель черного (да и вообще любого) костюма во всей Сортировке, придает ему известный лоск в глазах здешних обитателей. И это несмотря на то, что костюм – понятие условное и с натяжкой применимое к черному френчу с высоким воротником-стоечкой и вышивкой по обшлагам. На безымянном пальце правой руки Вовчик носит тяжелую золотую печатку, из соображений не столько моды, сколько красоты – она прикрывает выцветшую татуировку в виде расплывшейся розы ветров.
Вову мы разводили долго и планомерно, мелкими подачками и обрисовыванием блестящих перспектив, выращивая в нем дилера. И он вырос. Начав с десяти граммов в неделю, Вовчик дошел уже до ста пятидесяти, и это не было пределом. Единственным минусом была патологическая ссыкливость Вовы – всякий раз при встрече он блеял, заламывал руки, уверяя, что за ним следят, что менты готовят облаву и прочие ужасы в том же роде. Поэтому процесс общения с Вовчиком делился на две части – мы передавали ему товар, принимали деньги за реализованный, а затем проводили получасовой сеанс терапии.
Мы заходим внутрь, просим позвать Каляева, и охранник тут же напрягается, стрельнув глазками в зал, где за сдвинутыми столами сидит компания плотных парней в кожаных куртках. Их прически, манеры и даже выражения лиц словно списаны с комиксов об уголовных девяностых, найдись сумасшедший художник, которому вздумалось бы их нарисовать.
Их главный, парень в широких черных джинсах (господи, где он их достал?), подходит к нам.
– Денис кто? Ты? – Он протягивает нам руку, мы церемонно и вежливо здороваемся. – Меня Руслан зовут. Давайте во двор выйдем, поговорим.
Он машет головой своим гамадрилам, и весь выводок устремляется к двери.
– Пацаны, вы просто не туда полезли. В этом районе сейчас мы работаем. Мы еще глаза закрывали, когда Вова по десять грамм пулял – себе на сигареты, с нас не убудет, но сейчас он совсем припух. Он уже килограммами у вас тарится, нам это реально торговлю подламывает.
Мы стоим на детской площадке неподалеку от «Снежинки» – я от нечего делать присел на качели, и теперь они противно скрипят, стоит пошевелиться. Руслан объясняет нам ситуацию, а эта шобла за его спиной синхронно кивает головами на каждую его сентенцию, мелко и часто, как участники мальчиковой группы за спиной поющего лидера.
Как это и водится у всяких «Бэкстрит Бойз» и «Энсинков», по окончании главной партии Руслана сменяет обдолбанный худощавый блондинчик (про себя я тут же окрестил его Тимберлейком), подхватывающий дрожащим тенорком:
– Пацаны, только без обид, ладно? Вы по-любому не местные, а мы привыкли на своей территории сами проблемы решать.
Гамадрилы из массовки со значением кивают. Если они сейчас пустятся в синхронно выверенный и отработанный пляс, хором выводя «Привыкли сами… Проблемы решать… Решать, решать…», я не удивлюсь. Жаль, камеры нет. Готовый клип.
Меня пробивает на смех. И они сразу напрягаются. Денис тоже улыбается. Я достаточно насмотрелся на Дениса во время разных терок и стрел. Сначала он менжевался, никак не мог выбрать подходящую линию поведения. Поэтому просто стал снимать с Вернера – вот и сейчас он по-вернеровски тянет паузу, улыбаясь, как будто ему известно что-то такое, что опрокинет все словесные построения оппонента. Обычно это заставляет противника нервничать или, по крайней мере, недоумевать. Эти остаются спокойными.
– Вы сами по себе или работаете с кем-то? – интересуется Денис.
– Сами, – отвечает Руслан, и Денис удовлетворенно кивает, – но, если что, можем Ходжу подпрячь. Вы тоже не его уровень, поэтому им придется решать с Вернером. Надо это вам, или мы сами договориться сможем?
– Сами договоримся. – Денис говорит спокойно, даже тихо. Чтобы понять, собеседнику приходится напрячь слух и наклониться. Эту манеру он тоже усвоил от Вернера. -Значит, поступаем так – торгуйте в районе как хотите, мы вас перебивать не будем. А вы нас. Единственное – по цене можем договориться, чтобы друг друга не подламывать. – Денис смотрит на часы, устало хмурится, демонстрируя Руслану и его бойз-бэнду, как они, в сущности, надоели ему своими мелочными проблемами. – И одну вещь усвойте. Вы только живете здесь, а район это не ваш. Я не говорю, что он наш. Он свободный. О’кей? Где Вова Каляев?
Руслан улыбается. Улыбкой, за которую обычно принято давать в морду. Я бы так и сделал, если бы не десяток гамадрил бэк-вокалистов за его спиной.
Тимберлейк достает из кармана полиэтиленовый пакет с чем-то красным внутри.
– Вова, он не может сейчас, – тянет он противным пидорским голоском, – из него столько вытекло… Он сам не может поздороваться, поэтому вон чего прислал.
И Тимберлейк швыряет в лицо Денису два окровавленных обрубка плоти, еще недавно бывшие пальцами Вовчика. Они попадают в лицо Дениса, Крот запутывается в кармане куртки, не может достать пистолет, и воздух ощетинивается стволами. Все нацелены на нас.
Впервые за все время работы я смотрю в дуло. Повезло начать сразу с большого – мне в лоб уставился обрез. А держит его обдолбанный Тимберлейк с дрожащими от напряжения руками, и спокойствия мне это не добавляет. Губы Тимберлейка кривятся, складываясь в гримасу, которую он, вероятно, считает улыбкой. На меня она производит ужасающее впечатление.
Пальцы Вовчика лежат на земле, в самом центре круга от света фонаря, и я вижу наполовину залитую бурой засохшей кровью розу ветров в месте, которое раньше было прикрыто печаткой.
– Кончайте херней маяться, – бросает Денис, не опуская рук.
– Денис, слушай, да? – прерывает Руслан. – Ты сейчас мне пообещаешь, что ни сам, ни кто-то от тебя в район этот не полезете больше, ладно?
– Я тебе завтра скажу, – Дэн тянет время, чтобы перебросить проблему на Вернера. Руслан это понимает.
– Хуй там завтра. Денис, или ты сейчас пообещаешь, или я вас всех троих зарою на хуй.
– Хорошо. Обещаю.
Тимберлейк отводит обрез от моего лица последним, когда весь бэнд уже упокоился и распихал оружие по карманам и поясам. В его глазах – сожаление.
* * *
Пятачок пространства перед мастерской Вернера освещается лампой, провод от которой протянут из ангара. В кругляше света над доской режутся в нарды Жига и ночной сторож, пожилой татарин Равиль.
– Он на Ходжу сослался? – уточняет Вернер, на которого наш рассказ, кажется, не произвел никакого впечатления.
Получив подтверждение, Игорь уходит в ангар. На ходу щелкает клавишами телефонной трубки.
– Он их похоронит. – Крот сплевывает на землю и выбивает сигарету из пачки. Бьет сильно – сигарета падает как раз в то место, где секундой ранее приземлился плевок. – Пута мадре… Всю шантрапу эту, завтра же. Попрошу, чтобы с собой взял. Гниде этой белобрысой пальцы отрежу.
– Тимберлейку? – переспрашиваю я.
– При чем здесь Тимберлейк? – впервые подает голос Дэн.
От неожиданного удара стальной двери ангара дергаемся не только мы, но и Жига с Равилем. Эхо теряется в ночи, а мы смотрим на Вернера, который, похоже, взбешен. Кружочки желваков бродят под его кожей на скулах, брови сошлись в сердитую скобку. Я впервые вижу его таким.
– Больше не надо туда ездить. Забыли про этот район вообще.
Приехав домой, я открываю дверь и, стараясь не шуметь, прохожу на цыпочках. Осторожно снимаю ботинки, раздеваюсь. Быстрый душ, прощальная сигарета в форточку – и я лезу в кровать, осторожно, стараясь не разбудить Симку.
Никогда раньше я не понимал, что самый большой кайф в жизни – быть рядом с любимым человеком. Я знаю, как банально звучит эта фраза – все равно что хлопнуть себя по лбу и с умным видом заорать: «Вода мокрая!» Но правда всегда лупит по лбу, какой бы банальной она ни казалась.
Завтра мы проснемся и пойдем на рынок. Я буду выбирать рыбу и приправы, а Симка – фрукты и зелень. Когда мы будем возвращаться, Симка отругает меня за то, что я не торговался. По пути мы заглянем в видеопрокат и поссоримся при выборе фильма – наши пристрастия редко совпадают. Вернувшись домой, мы будем ужинать, пить вино, смотреть фильм. Любить друг друга.
Когда мы занимаемся любовью, я все время выключаю свет, а если это происходит днем – задергиваю наглухо шторы. Я в последнее время меньше тренируюсь и немного располнел. Я стесняюсь своего живота и двух полос плоти по бокам, особенно когда сравниваю свое тело с идеальным телом Симки. Она только смеется и называет меня глупым.
– Ты не понимаешь, как я тебя люблю, – говорит она.
А потом я изучаю ее. Подолгу вожу пальцем по коже, отмечая каждую родинку и впадинку. На ее левой ноге – старый детский шрам, последствие неудачного прыжка в реку с тарзанки. Он выцвел от времени и сейчас выглядит просто как белая полоса. Такие бывают от солнца, если ты уснешь на пляже, случайно оставив что-то на себе – браслет, ручку. У Симки широкие плечи и выступающие вперед ключицы, как у пловчихи. Маленькие груди, очень чувствительные к ласкам и температуре – когда они обнажены, а форточка открыта и в комнате прохладно, кожа покрывается пупырышками, а соски твердеют. Я чувствую прилив возбуждения.
Вот это – счастье. Не надо ничего другого. Рецепт крайне прост. Ты сидишь на диване и смотришь кино с любимой девушкой. Все.
А вчера меня пытались убить. И лишить Симки. Лишить возможности любить ее, пить с ней вино, смотреть вместе фильмы. Спать с ней.
Надо заканчивать с этим.