С появлением Элианы в существовании Карла образ Марсьенн обрел конкретность;
он даже не преминул наделить свою героиню родинкой внизу подбородка -- одной из
многих украшавших кожу Элианы и той самой, которая, по его заверениям, с каждым
поцелуем лишь умножала пыл его любовных желаний.
И вот уже несколько месяцев у Карла были практически неограниченные возможности
прикладываться губами к любой из бесчисленных родинок Элианы, включая и самую
интимную -- на левой ляжке, во взрывоопасном соседстве с пахом. Увы, эти родинки
утратили для него
368
былую неотразимость. История Марсьенн была дописана, а вместе с нею канула в
небытие и его страсть к Элиане.
Каплей, переполнившей чашу, явился арест и последовавшее тюремное заключение ее
мужа. Пока он был рядом, известную остроту в их связь привносил, по крайней
мере, волнующий фактор риска; когда же законный соперник оказался надежно
упрятан за решетку. Карл столкнулся с непривычной для себя ситуацией:
любовницей, обремененной двумя детьми и уже в силу одного этого склонной видеть
в нем защитника и кормильца. Нельзя сказать, чтобы Карл был вовсе чужд
великодушию; однако еще труднее было бы увидеть в нем идеал кормильца и
добытчика хлеба насущного. Равным образом нельзя было отказать моему приятелю и
в другой добродетели -- любви к детям; однако ему нисколько не импонировало
выступать в роли отца перед детьми человека, которого он глубоко и искренне
презирал. Максимум того, на что он был способен в сложившихся обстоятельствах,
-- это постараться устроить Элиану на работу, чем Карл без промедления и
занялся. Оказываясь без гроша, он столовался у нее в доме. Время от времени
сетовал на то, что ей приходится слишком много работать, принося в жертву
печальной необходимости свою красоту; последнее, впрочем, втайне импонировало
его эгоизму: от измотанной вконец Элианы не приходилось ждать чрезмерных
притязаний на его время.
В день, когда он уговорил меня составить ему компанию, Карл был не в настроении.
Утром он получил от Элианы телеграмму, где говорилось, что она взяла выходной и
ждет его у себя как можно раньше. Он предполагал появиться в ее краях около
четырех, намереваясь вскоре после обеда отбыть оттуда вместе со мной. Мне же
надлежало изобрести благовидный предлог, каковой обеспечил бы ему возможность
удалиться без скандала.
По прибытии я не без удивления обнаружил, что в доме обитают не двое, а трое
детей; оказывается, Карл упустил Из вида поставить меня в известность, что у
Элианы с мужем был еще один отпрыск -- младенческого возраста. Забыл по чистой
рассеянности, заверил меня он. Не могу сказать, чтобы царившая в доме атмосфера
вполне отвечала представлению о любовном гнездышке. Возле каменных ступеней у
подъезда, выходившего в грязный, унылый двор, стояла детская коляска; обитатель
ее заливался плачем во всю мочь своих легких. Внутри повсюду были развешены
детские пеленки. Окна широко распахнуты наружу; по квартире летало множество
мух. Старший из детей называл Карла папой, что вызывало у моего друга живейшее
раздражение. Он грубо приказал Элиане убрать детей с
369
глаз долой. При этих словах она чуть не разрыдалась. Тогда Карл обратил ко мне
один из своих излюбленных, исполненных беспомощности взглядов, как бы призывая
меня в свидетели: -- Ну, вот, началось... Сам понимаешь, надолго ли меня хватит?
Загнанный в угол, он попробовал испытать диаметрально противоположную тактику:
принялся изображать подчеркнутое благодушие, потребовал поставить на стол
выпивку, усадил детей к себе на колени, начал читать им стишки, то и дело,
буднично и без видимой заинтересованности похлопывая Элиану по мягким частям,
словно стремясь убедиться в сохранности купленного по случаю окорока.
В своей
демонстрации наигранной веселости он зашел еще дальше: не выпуская из рук
стакана, знаком велел Элиане приблизиться, запечатлел сочный поцелуй на месте
его любимой родинки, а затем, заговорщически подмигнув мне, запустил свободную
руку в проем ее блузки и извлек на свет божий левую грудь своей сожительницы,
достоинства каковой тут же, не утрачивая прежнего хладнокровия, и предложил мне
объективно оценить.
Мне доводилось быть свидетелем подобных выходок моего приятеля и раньше:
объектами их становились другие женщины, в которых он влюблялся. Его чувства
неизменно развивались по замкнутому циклу: страсть, охлаждение, безразличие,
скука, язвительность, презрение, отвращение. Мне было искренне жаль Элиану.
Дети, нищета, унылая лямка работы изо для в день, унижения -- всему этому никак
не позавидуешь. Видя, что его экспансивный жест не принес желаемого эффекта,
Карл неожиданно устыдился. Поставив стакан на стол, он с видом побитого пса
заключил Элиану в объятия и поцеловал в лоб. Последнее, по его представлениям,
должно было продемонстрировать, что она -- ангел, пусть даже наделенный
соблазнительным задом и обворожительной левой грудью. Затем на его губах
появилась глуповатая усмешка, и он поудобнее устроился на диване, бурча сквозь
зубы: -- Ну, ну. -- В переводе на понятный мне язык это означало: -- Так-то вот
обстоят дела. Хуже некуда, но ничего не попишешь.
Почувствовав повисшее в комнате напряжение, я вызвался вывести детей, включая и
младенца в коляске, на свежий воздух. Карл тут же встрепенулся: похоже, мое
исчезновение со сцены (по крайней мере, в данный момент) не входило в его планы.
Из его гримас и жестов, обращаемых ко мне за спиной Элианы, я уловил лишь, что
необходимость немедленно приступить к исполнению лю-
370
бовных обязанностей его отнюдь не прельщает. Совсем напротив: громко рассуждая о
том, что сам не преминет повести детей на прогулку, Карл одновременно из-за
спины своей избранницы на языке глухонемых лихорадочно сигнализировал мне, что
будет вовсе не против, коль скоро в его отсутствие я предприму решительный штурм
твердынь Элианиной добродетели. Даже будь у меня в мыслях подобное желание, я
никогда не решился бы на такое. Совесть не позволила бы. К тому же мне гораздо
больше импонировало всласть помучить его в отместку за свинское обхождение с
бедняжкой. Тем временем дети, уловившие .течение разговора и ставшие свидетелями
нашей заговорщической мимики за спиной их родительницы, принялись вести себя
так, будто сам бес в них вселился: вмиг развеселились, затем захныкали, а потом
и вовсе разревелись, притоптывая ножками в бессильной ярости. Младенец в коляске
опять завопил благим матом, попугай в клетке зарядил свое, собака разразилась
визгливым лаем. Убедившись, что ветер дует не в их сторону, эти резвые создания
начали по-обезьяньи копировать нелепые ужимки Карла, за которыми следили со
смешанным любопытством и недоумением. Было в этом подражании нечто на редкость
непристойное, и бедная Элиана никак не могла взять в толк, что за муха их
укусила.
А Карл -- тот уже совсем вышел из себя. На удивление Элиане он в открытую
разразился целым каскадом клоунских гримас и неуклюжих телодвижений -- как бы
копируя паясничающих отпрысков возлюбленной. В конце концов роль невозмутимого
гостя оказалась не по плечу и мне: я расхохотался во весь рот, инициировав со
стороны последних очередной взрыв бурного восторга. Затем, игнорируя робкие
протесты Элианы, Карл повалил ее на диван, корча обезьяньи рожи и без умолку
тараторя на ненавистном ей австрийском диалекте. Дети гурьбой попадали на нее,
визжа, как недорезанные поросята, и проделывая невесть что всеми конечностями,
чему, разумеется, Элиана была бессильна воспрепятствовать, ибо Карл бесцеремонно
хватал, щипал, покусывал ее то за шею, то за грудь, то за руки, то за ноги.