Из кабины санитарной машины выскочил шофер, опустился на колени, склонил голову и медленно лег на землю, раскинув руки.
Я с маузером вбежал в избу, где размещался штаб медсанбата.
- В ружье!
Несколько человек, хватая винтовки и гранаты, выскочили за мной. Мы залегли в канаву и стали отстреливаться. Подполз начальник штаба батальона Шевченко:
- Пойду подыму легкораненых.
- Давай.
Шевченко, пригнувшись, побежал к палаткам. Сделал шагов двадцать и упал. В тот же момент к нам в канаву свалился мотоцикл с убитым гитлеровцем. Колеса вертелись, мотор оглушительно тарахтел.
Особенно напряженная пальба шла километрах в полутора южнее. Там, где находился ремонтно-восстановительный батальон.
Новиков вывел вооруженных чем придется ремонтников на шоссе и перекрыл противнику путь отхода. Немногие оставшиеся в живых гитлеровцы оказались в наших руках. То была разведка новой для нас 16-й танковой дивизии. Дивизия двигалась по тому же шоссе, но которому полчаса - минут сорок назад шел батальон Зарубина. Немцы, сами того не подозревая, вклинились в совершавший марш полк Плешакова, оторвав его от головного батальона.
Я спешно вызвал по рации роту из разведбата и послал в сторону Ситно. В районе Вербы рота натолкнулась на фашистов. Наше прикрытие около Грановки было смято с ходу, так же, как мы вчера у той же Грановки смяли заслон гитлеровцев.
Что теперь будет с полком Плешакова? Что с корпусом? Каково наше положение?..
Мы строили оборону фронтом на север и северо-восток. А враг, вот он, уже подошел с юго-запада. Но и для немцев встреча с нами оказалась столь же неожиданной. Они были уверены, что Дубно в их руках, и двигались в походных колоннах.
Мешкать было нельзя. Мы отчетливо понимали, что спасение наше в темпах, решают минуты, секунды...
Разведбатальон и подошедший с Зарубиным артдивизион выдвинулись вперед, к Вербе. В оборону встал быстро подтянувшийся полк Смирнова. На закрытых позициях, повернув жерла в сторону Вербы, обосновались гаубицы. Все уцелевшие и отремонтированные немецкие противотанковые пушки приготовились вести огонь прямой наводкой.
Пока в штабах противника уясняли что к чему, мы не теряли понапрасну времени. И хотя против нас были брошены значительные силы, хотя атаки врага непрерывно следовали одна за другой в течение двух часов, оборона наша выстояла. В бою, организованном экспромтом, немцы не мастера:
напор не тот, интенсивность не та.
Прорвавшиеся в наше расположение танки врага (а их было пятнадцать) стали нашими. Правда, экипажи двух дрались до тех пор, пока машины не были разбиты. Но тринадцать танков оказались вполне исправными, и это натолкнуло меня на одну мысль.
Получив по носу, немцы вряд ли станут предпринимать что-нибудь до утра. Но к утру обязательно подтянут артиллерию, вызовут авиацию, договорятся с соседями. Неужто сидеть и ждать..
Посоветовавшись с Васильевым (его командный пункт уже был перенесен в Птычу), вызываю из Дубно замполита и зампотеха полка Сытника. Зыков докладывает, что задание мое выполнено, экипажи освоили трофейную матчасть.
- Хорошо?
- Ручаюсь.
- Ручаться не надо, вы с ними пойдете на специальное задание. Отберите тринадцать экипажей. Самых надежных во всех отношениях.
Я беседовал с Зыковым, а Гуров изнывал от нетерпения. В прошлом во время боевых действий в Финляндии ему приходилось участвовать в диверсиях.
Прав Васильев: старший политрук Гуров сумеет возглавить задуманную нами операцию. Он опытен в таких делах, быстр в решениях, отлично водит танк, безупречно смел.
Объявляю ему свое решение. Гуров просветлел, возбужденно потирает залысины. Но совершенно неожиданно для меня у окна встал молчаливо возившийся там с какими-то бумагами батальонный комиссар Новиков:
- Прошу разрешить и мне участвовать в диверсии под началом старшего политрука Гурова.
Это не входило в мои планы. Однако в ту же секунду я удовлетворил просьбу Новикова.
Методичный, неторопливый Новиков, из тех, что семь раз отмерят, прежде чем отрезать, был как нельзя более кстати рядом с постоянно бурлящим Гуровым. Новиков и по званию и по должности старше Гурова. Но он сразу же, во избежание всяких недомолвок, определил свое место "под началом старшего политрука".
Весь вечер мы готовили операцию, которую между собой называли "чудом". Кое-кого из числа отобранных Зыковым танкистов пришлось заменить. Двое отказались сами.
На поле в темноте разворачивались трофейные Рz.III и Рz.IV. Подымались и опускались пушки, били в черное небо пулеметы. Наконец небольшая колонна вышла на шоссе, миновала деревню, мост и свернула вправо.
Мы с Васильевым не мешкая направились к высоте 278,4.
Рощами танки должны были по одному проникнуть в расположение гитлеровцев. (Человека окликнут, но кто станет проверять свой танк?) Потом надо также по одному, с интервалами, "втереться" в колонну, вытянувшуюся на дороге, и ждать. Ждать красную ракету, которую даст в двадцать четыре ноль-ноль Гуров. По этому сигналу каждый танк расстреливает впереди стоящие машины и в суматохе исчезает.
Высота с отметкой 278,4 - господствующая. Днем с нее просматривается местность километров на пятнадцать вперед. Но сейчас ночь, глухая, беззвездная, с уныло моросящим дождиком, всполохами далеких зарниц, лениво взмывающими ввысь ракетами. Немцы - мы уже убедились - большие любители ракет...
Наконец, вот и она, долгожданная! Ровно в двадцать четыре часа среди множества осветительных ракет в темное небо поднимается красная. Почти одновременно с ней там, где по редким огням угадывался поворот шоссе, сверкнула вспышка артиллерийского выстрела. За ней еще одна, еще. Внизу, на шоссе, поднялась яростная пальба, забушевало пламя...
Мы возвратились в деревню. На НП остались лишь разведчики. Гром на юге все не утихал. Часа через полтора вернулся первый из посланных на диверсию танков. А к рассвету под деревьями сада, примыкавшего к одному из домов, стояли уже двенадцать машин.
...Сняв сапоги, ослабив ремень, Новиков спит на диване. Гуров и Зыков овладели хозяйскими кроватями, на составленных столах, на стульях и просто на полу спят остальные танкисты, прибывшие с задания.
Не вернулся лишь один Рz.III. Но экипаж его благополучно выбрался из вражеского тыла пешком к полудню.
"Чудо" свершилось: 16-я танковая дивизия противника утром' не перешла в наступление.
3
Петренко привел ко мне пленного офицера.
- Судя по документам и картам,- у Петренко в руках солидный портфель с большими никелированными застежками, - штабник и, вероятно, из крупных. Схватили ночью у Птычи. Разговаривать, сучий сын, не желает.
Пленный невысокого роста, ладный, с розовым холеным личиком, смотрит независимо и, как мне показалось, насмешливо.
- Не хочет говорить, ну и шут с ним! Документы переведите, а самого отправьте куда следует.
- Не надо меня отправлять "куда следует". Вот тебе номер! Германский офицер изъясняется на чистейшем русском языке.
- Вы русский?
- Не совсем. Мы давно готовились к войне с вами, изучали язык. Мне это было несложно, так как мои папа и мама выходцы из России. Отправлять меня "куда следует" неразумно. Я не считал нужным разговаривать с этим господином (небрежный кивок в сторону Петренко), ибо не был уверен, что он уполномочен решать мою судьбу, а вам, господин комиссар, я отвечу на все вопросы при условии, что вы сохраните мне жизнь. Великая Германия не пострадает от моей откровенности. Ваша осведомленность о германских дивизиях вряд ли отразится на судьбах войны. В худшем случае наша победа придет на тридцать минут позже и еще дюжина немцев ляжет в сырую землю.