Есть такая старая поговорка: "Не пей нападкой - ударит черт лопаткой". Не успел сановник и глазом моргнуть, как будущий правитель Российской империи лег на землю и припал губами к чистой родниковой воде.
Утолил наследник жажду или нет - неизвестно. Известно лишь, что после первого же глотка он поперхнулся, а потом вскочил с искаженным от страха лицом, крикнул истошным голосом и бросился бежать в степь. Очевидно, невидимый черт подстерег будущего царя и огрел его все-таки лопаткой...
Беглеца поймали. Топая ногами и глотая слезы, он заявил, что увидел на дне родника черта с бородой и усами... Кое-кто из свиты попробовал ему возразить, что его высочеству, вероятно, почудилось. Но будущий царь и слушать не хотел. С присущей ему тупостью он стал настойчиво убеждать всех, что видел настоящего черта.
"Не надо было, ваше высочество, так пить", - мрачно заявил сановник, почувствовавший в этом событии дурное предзнаменование. Тут же он приказал обыскать кустарник, росший в изобилии вокруг родника. Через минуту, к великому изумлению присутствующих, сопровождавшие наследника конвойные казаки выволокли из кустов бородатого бродягу и бросили на землю. Он назвал себя божьим человеком и заявил, что задремал на берегу. Проснувшись, увидел перед собой посланца самого всевышнего и не мог оторвать от видения своих грешных очей. Очевидно, его высочество в этот момент и заметил в воде его бородатое отражение.
Происшествие это многих тогда позабавило. Успокоившись, Николай сказал: "Раз он божий человек, запишите его в попы". - "Его в этапную надо, он беспаспортный и ваше высочество напугать изволил", - заявил сановник. Пользуясь правами воспитателя наследника, только он один мог поколебать решение цесаревича. "Но если бы в воде действительно оказался черт, тогда бы ведь мне хуже было!" - резонно возразил наследник и велел наградить бродягу.
После отбытия царского поезда на этом месте, у родника, был поставлен каменный обелиск с надписью, что такого-то числа и года здесь пил воду цесаревич Николай. Евдоким же, произведенный в попы, на полученные в награду деньги выстроил церковь и получал от богомольцев немалый доход.
Кто знает, может быть, история эта достоверна. Каменные обелиски сохранились до наших дней. Всюду, где наследник останавливался и пил воду, ставились за счет казны памятники. Груда таких камней, например, сохранилась в Губерлинском ущелье, что расположено между поселками Хабарным и Губерлинским.
Именно около этого местечка Филипп Печенегов и решил открыть свое небольшое торговое заведение. На выселке сохранился полуразвалившийся старый дом, принадлежавший когда-то брату Печенегова, отделившемуся от своего беспокойного родственника и умершему после сильной и не по-родственному жестокой драки с Филиппом Никаноровичем.
Отремонтировав помещение, Печенегов половину дома отвел под бакалейную лавку, а в другой открыл небольшой трактир с горячими закусками. По рекомендации Шпака буфетчиком стал Мартьянов. Мартьянов понравился Филиппу Никаноровичу своей степенностью, а главное тем, что, как оказалось, после приступа белой горячки он перестал брать в рот даже каплю спиртного. Распивочная внутри была оклеена зелеными обоями. Снаружи дом был выбелен, на стене маляр написал вывеску:
"РАСПИВОЧНАЯ ЧАРКАМИ И НА ВЫНОС
Г-НА МАРТЬЯНОВА И К°"
Свою фамилию Печенегов поставить не решился.
Многие приисковые рабочие прямо с обедни заходили в распивочную. Пришел туда и Василий Кондрашов и встретил Архипа Буланова, сидевшего за общим столом с группой своих друзей. Здесь был и китаец Фан Лян, хмуро обгладывающий куриное крыло, и приисковый сторож Муратка, одетый в красную косоворотку. У Муратки сегодня был дважды праздник.
Первый день курбан-байрама, и, кроме того, ему посчастливилось найти самородок весом в несколько фунтов. По случаю счастливой находки Муратка, как заправский богач, угощал всю булановскую артель.
Увидев Кондрашова, Архип Буланов быстро встал и, растопырив свои могучие руки, пошел навстречу. Настроен Архип был, как показалось Кондрашову, буйно, и Василий почти уже раскаивался, что зашел сюда в неподходящий, разгульный час. В последнее время Буланов часто приходил к Василию на квартиру, суровый и трезвый. Жаловался на Тараса Маркеловича за то, что тот много дает спуску инженеру Шпаку, который завез в приисковую лавку протухшую рыбу и в долг спускает ее вновь прибывающим голодным рабочим.
Он же рассказал Василию и легенду о путешествии по Уралу престолонаследника, и об удивительной судьбе бродяги Евдокима, так легко превратившегося в священнослужителя...
- Господину Кондрашову наше нижайшее! - подходя к Василию, крикнул Буланов, но тут же, заметив пристальный и неприветливый взгляд, осекся и остановился с застывшими в воздухе руками.
- Здравствуйте. Значит, снова загулял, Бова-королевич? - пытаясь улыбнуться, проговорил Василий. Но праздничной улыбки, какой ожидал от него Буланов, не получилось. Звуки голоса Кондрашова потонули в пьяном галдеже нескольких десятков оборванных, с изможденными лицами старателей, которые уже понесли в кабак потом и кровью добытые копейки. На столах стояли бутылки с водкой, а на иных и целые четверти. У некоторых рабочих на плечах висели связки сухих баранок, купленных в подарок ребятишкам.
Лицо Василия Кондрашова, оглядывавшего кабак, изменилось. Видно было, что зрелище показалось ему тяжелым.
Буланов понял это и как-то сразу отрезвел и, опустив вниз свои тяжелые бронзового цвета кулаки, негромко сказал:
- Пойдем отсюда... Вона на тот бугорок пойдем, там и посидим.
Когда они вышли из кабака, Буланов, вытащив из кармана пестрый платок, стал вытирать потное загорелое лицо.
Сентябрьский день выдался не очень знойным. Было часов одиннадцать утра. Низко над степью плыли облака. В неглубоких оврагах между холмами еще цвели травы. Всюду на разные голоса трещали кузнечики, над тугаем кружились орланы.
Кондрашов и Буланов присели за церквушкой на небольшом пригорке, у подножия которого рос объеденный скотом ольшаник.
- Значит, не нравится, паря, как старатели воскресный день встречают? - после длительного молчания заговорил Буланов. И, не дождавшись ответа, продолжал: - А на приисках всегда так: в праздник орешки грызут, а потом от голодухи на пузе ползут... Видишь, наш Муратка какой сегодня? В сатиновой рубахе, ремень с побрякушками двадцатикопеечный... Азия, она и есть Азия! - Архип зло сплюнул и, нещадно колотя себя ладонями по коленям, с гневом и издевкой продолжал: - Вчера у меня в артели полдесятка баб на работу вышли. Одна моя знакомая привела. Ну, взял я их к себе. Каторгу они отбыли, а теперя на заработки пришли... Вот тебе с ними поговорить надо. Одна, к примеру, помещика зарезала, другая живьем сожгла... Любопытно!.. Девчонками были, а теперь, конечно, бабы, под тридцать. Да что толковать, сам увидишь. Ну, чтобы полегче дать им на первый раз работенку, направил я их ямки покопать для буров на новом участке. Шпак приказал. Шахту новую собирается закладывать. А чтобы показать, как надо делать ямки, Фелянку с ними послал. Потянулся туда и Муратка. Подружились они с Феляном. Ну, Муратка отоспался за день-то, накормил своих волкодавов, и ему очень интересно, как наши подружки будут золото искать. Бабенки они все видные. Мы им за это время мазанку слепили, - Тарас разрешил, даже досок и стекла дал. Сначала у меня с ним крупный разговор был: "Почему у нас в артели чужие бабы?" - "Какие, говорю, - чужие, наши знакомые...