– При чем тут Москва? - удивился я.
– Ты прав: ни при чем! - Бак рассмеялся, махнул рукой. - У них не бывает катастроф, так они устроены, - жестко добавил он. - Америка купит. Да! Американцы все войны видели только по телевизору.
Бак подался вперед, сосредоточился. В уголках рта обозначились две резкие морщины.
– Я должен подумать! - резко сказал он.
Но я видел, что он уже давно считает. Сначала - расходы. Потом - самое главное: сколько может стоить минута рекламы в таком тележурнале? Воображение Бака, как мне казалось, с удивительной скоростью пожирало пространство и время, начиненные разнообразными катастрофами. Например: гигантская панорама разрушений в супергороде вдруг прерывается на самом захватывающем - кадрах рухнувшего небоскреба… Далее зритель мчится с очаровательной блондинкой вдоль берега моря на "Мерседесе" марки завтрашнего дня… так вот… сколько уплатит концерн автомобилей за минуту такой прогулки, если в ней будет участвовать четвертая часть телезрителей земного шара?.."
– "Телекатастрофа"! - громко сказал Том, и серые глаза его на миг вспыхнули синим светом. - Это замечательно придумано! Подожди меня, Джон.
Он бросился к телефонной кабине, и я догадался, что минута оценена деловым умом Бака тысяч в триста, а то и в полмиллиона долларов. Чисто интуитивно я рассчитывал на его хватку и не ошибся. Сейчас Том даст необходимые поручения своей конторе, проверит все на компьютерах.
Я ошибся. Бак потом признался мне, что его голова работает лучше любого компьютера. Он сразу прикинул баланс и понял, что для осуществления грандиозной затеи его миллионов будет маловато, потребуется дополнительный капитал. Бак звонил домой, советовался, как быть. Он вернулся с видом победителя.
– Джон, - торжественность была в его голосе, - моя жена приглашает тебя сегодня на прием в честь короля репортеров "Телекатастрофы"!
– Какая жена? - промямлил я, с ужасом осознавая, что безумная идея в этот момент начинает обретать плоть, превращается в миллиарды лихорадящих человечество кадров. - В честь какого короля?
– В честь тебя… - Бак растирал ладони. - А жена… Разве я тебе не говорил?.. Мы уже два года…
В тот вечер мне запомнились энергичные движения рук моего приятеля. Он словно согревался от внезапного холода или добывал древним способом огонь. А может, совершал и то и другое. Будущее манило его ярким пламенем и одновременно пугало холодом пустоты.
И еще - Лота. Невысокого роста, в белом платье с пунцовой розой, белокурая, тонкая, как девочка. Лота Бак оказалась не менее практичной, чем ее юный супруг. И как они только успели найти друг друга за те немногие годы, пока я возился со своей телекамерой!
Прежде всего она проверила на прочность мою идею:
– Вызывать чувство сострадания - не каждый решится в наши дни на такой романтический поступок. Вы молодчина, Джон!
– Ну что вы, фрау Бак, это лишь…
– Лота, Джон…
– Это, Лота, лишь общие слова… Психологическая основа нашего предприятия гораздо сложнее и тоньше. Вы, надеюсь, понимаете, что дело вовсе не в романтике… Давайте посмотрим на будущую "Телекатастрофу" глазами зрителя…
Я начал с того, на чем остановился в разговоре с Томасом: человек приходит с работы и включает телевизор. Он похож на загнанную черепаху - еле переводит дыхание под прочным панцирем потолка своей квартиры. Его никакими силами нельзя заставить бежать дальше, как лошадь. Но нельзя дать и сразу уснуть - иначе черепаха умрет от ничегонеделания.
Человеку, придавленному и разбитому большим городом, нужно помочь выйти из состояния стресса. Ему необходимы, как глоток лекарства, маленькие переживания, вызванные большими неприятностями.
И будет просто замечательно, если мне удастся все эти переживания перевести в возбужденно-радостное состояние!
Лота не отрывала ни на миг взгляда, будто оценивала спокойными темными глазами мое будущее.
– Кадрами катастроф, - возбужденно пророчествовал я, - мы заставим людей очнуться от сна с открытыми глазами, сжаться в кресле от внезапного страха, потом осмотреться вокруг, увидеть себя в домашнем уюте, вздохнуть радостно и спокойно: жив, здоров, могу идти спать… ну их к черту - все мировые катастрофы!
– Браво! - крикнула Лота. - Браво, Джон. Ты - молодец!
– Это тонизирует! - подытожил ее супруг. - Рождает энергию. Побуждает к делам, любви, жизни!
– Выпьем за жизнь! - Лота подняла бокал. - За ее нового короля, короля "Телекатастрофы"!
– За будущего! - вклинился в тост пылающим носом Томас.
– За настоящего! - Лота оглядела торжествующим взглядом своих родственников, молчаливо, с немецкой пунктуальностью подсчитывающих, сколько они могут выделить на необычное эфирное предприятие, и неожиданно подмигнула мне.
Я заговорщически просигналил в ответ, понимая, кто настоящий хозяин "Телекатастрофы".
И увидел себя со стороны. Запомнил этот момент…
Все зрители "Телекатастрофы" теперь прекрасно знают, что любой выпуск сенсационных новостей кончается одинаково. Спецкор Джон Бари, ведущий репортаж из любой точки планеты, оборачивается в кадре лицом к зрителям, подмигивает им: "Сегодня больше катастроф не будет".
Это значит: то, что вы увидели только что, произошло в Гватемале… или в Сахаре… или на Филиппинах. Это трагично. Нечеловечески трудно для осмысления. И страшно.
Но это далеко от вас. Вы-то, вы-то… живы?
Живите!
Глава третья
За двадцать с лишним лет, пока я работал специальным корреспондентом "Телекатастрофы", многое произошло в моей жизни.
Я имел все, что предсказала в тот вечер фрау Бак: самый высокий среди журналистов гонорар, семью, свору приятелей, верного друга. И все постепенно терял. Все, кроме единственного: самого себя. Не ухмыляйтесь, это немало значит в наше время. Ведь я - Джон Бари!
Этажи жилищ моих Баков неудержимо росли вверх. Сначала им показалось тесновато в кирпичном доме рядом со мной (родились сын и дочь). Потом - душновато в современной вилле в долине Рейна… Позже - неуютно в комфортабельно оборудованном рыцарском замке… И наконец… я забыл все разнообразные причины неожиданных переездов Баков.
Наверное, они и сейчас обитают в великолепном поднебесье…
Я тоже сменил немало квартир после смерти отца, но предпочитал углубляться не вверх, а вниз: этаж-полтора над землей, залы для спокойного созерцания жизни под нагретым, замусоренным, истоптанным асфальтом - лучшая, по-моему, конструкция для жителя нашего времени. Особенно если он хочет сохранить редкого друга.
Мой друг - слон У-у.
Стоит только его позвать - "У-у", как из оранжереи раздается радостный отзыв, похожий на звук детской дудки, и из банановых зарослей вырывается мой друг. Он бежит со всех ног, как настоящий слон, прижав уши и подобрав хобот. Словно в атаку. Я даже немножко его побаиваюсь - малютку слона, слона-карлика, выведенного для домашних прихотей богачей.
У-у когда-то стоил мне дороже, чем гонорар за минуту рекламы сегодняшних "Телекатастроф". В моих глазах он ничего не стоит, он бесценен, как бывает бесценен друг.
Он подбежал к креслу, резво топоча по плитам, и замер. Подошел неслышно, приветливо, продул мои волосы теплым воздухом и тотчас стал искать в карманах сладкое.
Он едва доходил до моих коленей. А хоботок был похож на микропылесос. Но, черт побери, это был слон, настоящий африканский слон с большими, как лопухи, ушами, прекрасным обонянием, реактивной сообразительностью - словом, мой У-у.
– Я уезжаю, - сказал я другу. - Принеси, пожалуйста, орешки.