— Если б ты не был поклонником, я б тебе не дала.
— А я поклонник. Горячий. — В действительности, Тео никогда в жизни не слыхал о Молли, пока в самый первый раз его не вызвали эвакуировать ее из кафе «Г. Ф.», где она уничтожала кофейный автомат, потому что «тот на нее лыбился».
— Никто не понимает. Все от тебя отщипывают по куску, а потом самой ничего не остается. Даже медикаменты отщипывают. Ты вообще соображаешь, о чем я тут говорю?
Тео пристально посмотрел на нее:
— Я живу с таким отупляющим страхом перед будущим, что функционировать могу, только если полного отказа и наркотиков — поровну.
— Господи, Тео, да у тебя в самом деле мозги набекрень.
— Спасибо.
— Нельзя же повсюду об этой бредятине трепаться.
— Обычно я и не треплюсь. Просто сегодня у меня трудный день.
Он свернул во двор стоянки «Муха на Крючке»: двадцать видавших виды трейлеров торчали на берегу ручья Санта-Роза, по руслу которого после засушливого лета текла лишь тоненькая струйка воды. Роща кипарисов скрывала трейлерный парк от взглядов проезжающих по главной улице туристов. Торговая палата заставила хозяина парка снять вывеску с въезда. «Муха на Крючке» была маленьким грязным секретом Хвойной Бухты, и жители хранили его хорошо.
Тео остановился перед трейлером Молли — конструкцией 50-х годов с маленькими окнами, закрытыми жалюзи, и потеками ржавчины. Он извлек Молли из машины и снял наручники.
— Я сейчас поеду к Вэл Риордан. Сказать ей, чтобы заказала для тебя в аптеке чего-нибудь?
— Нет, у меня есть медикаменты. Я их не люблю, но они у меня есть. — Молли потерла запястья. — Зачем тебе к Вэл? Крыша едет?
— Вероятно, но на этот раз — по делу. С тобой все будет в порядке?
— Мне еще нужно роль выучить.
— Здорово. — Тео повернулся уходить, но задержался. — Молли, а что ты делала в «Пене» в восемь утра?
— Откуда я знаю?
— Если бы парень из бара был местным, я бы тебя уже в окружную тюрьму вез — ты хоть это понимаешь?
— Это не припадок. Он хотел кусок меня.
— Держись от «Пены» подальше некоторое время. Посиди дома. Выходи только за продуктами, ладно?
— А ты с желтой прессой разговаривать не станешь?
Он протянул ей визитную карточку.
— Когда в следующий раз кто-нибудь захочет кусок тебя, позвони мне. У меня сотовый всегда при себе.
Молли задрала свитер и запихнула карточку под резинку лосин, а затем, не опуская свитера, повернулась и направилась к трейлеру, медленно покачивая бедрами. Тридцатник или полтинник, а под этим свитером фигура у нее оставалась что надо. Тео смотрел ей вслед, забыв на минуту, кто она такая. Не оборачиваясь, она произнесла:
— А если это будешь ты, Тео? Кому мне тогда звонить?
Тео потряс головой, как собака, вытряхивающая из ушей воду, забрался в «вольво» и выехал из парка. Я слишком долго был один, думал он.
ДВА
Морской Ящер
Система охлаждения ядерной электростанции Дьябло-Каньон была изготовлена из отличной нержавеющей стали. Перед установкой трубы просветили рентгеном, прощупали ультразвуком и проверили давлением, чтобы убедиться, что они никогда не сломаются, а после того, как их приварили на место, сварочные швы тоже просветили рентгеном и испытали. Радиоактивный пар из сердечника оставлял в трубах свое тепло, выщелачивался в отстойник с морской водой, а оттуда уже спускался в Тихий океан. Но Дьябло строили с головокружительной скоростью во время энергетической паники семидесятых.
Сварщики работали в две-три смены, подгоняемые алчностью и кокаином, а инспекторы, проверявшие трубы рентгеном, придерживались такого же графика. И один шов пропустили. Пустяковая ошибка, подумаешь. Маленькая трещинка. Еле заметная. Крохотную струйку безвредного излучения малой интенсивности отгоняло приливным течением, и она плыла, постепенно рассеиваясь, над континентальным шельфом, пока даже самые чувствительные инструменты уже не могли ее засечь. Однако полностью незамеченной утечка не осталась.
В глубокой подводной расселине у побережья Калифорнии, рядом с подводным вулканом, где температура вод доходит до семисот градусов по Фаренгейту, а черные гейзеры изрыгают тучи минерального бульона, от долгого сна восстало существо. Глаза размерами с обеденное блюдо помигали, прогоняя многолетнюю дрему. Проснулись инстинкт, ощущения и память — мозг Морского Ящера. Чудовище вспомнило, как пожирало остатки затонувшей русской атомной подводной лодки: мясистых маленьких моряков, размягченных глубинным давлением и выдержанных в остром радиоактивном маринаде. Воспоминание это и разбудило его, словно ребенка, которого снежным утром выманивает из-под одеяла аромат поджаренного бекона. Тварь стегнула огромным хвостом, оторвалась от океанского дна и начала медленно подниматься к течению с деликатесами. К течению, проходившему у берегов Хвойной Бухты.
Мэвис
Мэвис опрокинула стаканчик «Бушмиллз» — сгладить зазубрины раздражения от того, что не удалось никого отоварить бейсбольной битой. Она не очень сердилась на Молли за искусанного клиента. В конечном итоге, тот был туристом, а значит ценился выше тараканов только потому, что имел при себе наличные. Но сам факт того, что в «Пене» что-то случилось, мог немного оживить бизнес. Народ приходил бы послушать байку, а Мэвис любую историю умела домыслить, драматизировать и растянуть по крайней мере на три лишних порции.
Последние два года бизнес катился под уклон. Казалось, людям больше не хочется нести свои беды в бар. Бывали времена, когда в любой день недели на стойке висело три-четыре парня — они вливали в себя пиво и выливали друг на друга горести, а ненависти к себе в них скапливалось столько, что они готовы были сломать себе позвоночник, только бы не видеть собственного отражения в большом зеркале за стойкой. В любой вечер все табуреты занимали бедолаги, которые ныли, ворчали и скулили ночь напролет, переставая ровно на столько, чтобы спотыкаясь добрести до уборной да скормить лишнюю монету музыкальному автомату, воспроизводившему свою обширную коллекцию гимнов жалости к себе. Уныние помогало продавать алкоголь, а в последние годы уныния стало до обидного мало. В нехватке тоски Мэвис винила процветающую экономику, Вэл Риордан и овощные диеты и боролась с коварными лазутчиками тем, что устраивала «счастливые часы», когда по цене одной жирной мясной закуски можно было купить две (ведь смысл «счастливых часов» именно в том и состоит, чтобы очиститься от счастья, разве нет?), однако преуспела только в том, что прибыль упала вдвое. Если Хвойная Бухта больше не в состоянии производить собственную тоску, ее нужно импортировать. И Мэвис начала искать блюзового певца.
Старый негр был в темных очках, кожаной шляпе и сильно ношенном черном костюме, слишком шерстяном для такой погоды. Поверх гавайской рубашки, на которой отплясывали хулу девчонки без лифчиков, спускались красные подтяжки, а на ногах скрипели ботинки с черно-белыми носами. Негр положил гитарный чехол на стойку и влез на табурет.
Мэвис с подозрением оглядела его и прикурила «Тэрритон-100». Еще девочкой ее научили не доверять черным.
— Чем травиться будешь?
Негр снял шляпу, и полированным орехом заблестела бурая лысина.
— Вино вы тут держите?
Мэвис подбоченилась, шестеренки и поршни защелкали:
— Красное пойло или белое пойло?
— А у пойла появился выбор.