За год до этого она вручила ему статуэтку слепой богини Правосудия в поясе с подвязками и в ажурных чулках — чтобы водрузил у себя в конторе. Ричард и привез Вэл в эту деревню, отказавшись от предложений крупных юридических фирм, чтобы осуществить свою мечту и стать сельским стряпчим, чей ежедневный список дел включал бы разногласия об отцовстве поросенка или случайные пенсионные споры. Ему хотелось быть Аттикусом Финчем, Болваном Уилсоном, героем Джимми Стюарта или Генри Фонды, которому платят свежими буханками хлеба и корзинками авокадо. Что ж, этот пункт ему удался: бо́льшую часть их семейной жизни единственный доход им приносила практика Вэл. Если б они действительно развелись, алименты пришлось бы платить ей.
Вот уж точно сельский стряпчий. Он бросил ее и отправился в Сакраменто лоббировать Калифорнийскую береговую комиссию от имени консорциума строителей гольф-клубов. В его обязанности входило убедить комиссию, что морским выдрам и слонам осталась в жизни единственная радость — смотреть, как японские бизнесмены срезают фирменные мячи прямо в Тихий океан, а природе просто необходим один сплошной фарватер от Санта-Барбары до Сан-Франциско, может быть — с песчаными ловушками в дюнах Писмо и Кармел. Он носил карманные часы, подумать только, — на золотой цепочке с нефритовым брелком в виде вымирающего коричневого пеликана. Теперь он играл свою роль мудрого сельского стряпчего в кресле-качалке на веранде и попутно огребал больше двухсот пятидесяти штук в год. Ричард жил с одной из своих секретарш — серьезной волоокой выпускницей Стэнфорда с серферской стрижкой и фигурой, казавшейся насмешкой над силой земного притяжения. Он познакомил Вэл с нею (Эшли, Бри или Джордан), и все было в духе «ах-мы-такие-взрослые, ах-как-это-мило», а позже, позвонив ему уладить какой-то вопрос с налогами, Вэл спросила:
— Так как ты выбираешь кандидаток, Ричард? Кто первой с подсоса заведет твой «лексус»?
— Наверное, нам стоит подумать о том, чтобы сделать наш развод официальным, — ответил на это Ричард.
Вэл бросила трубку. Если у нее не получилась счастливая семья, то получится все остальное. Все без исключения. Так и началась ее политика вращающихся дверей — бесконечная суета с назначением сеансов терапии, соответствующих медикаментов и покупками одежды и антиквариата.
Гиппократ злобно взирал на нее со стола.
— Я не причиняла намеренного вреда, — сказала Вэл. — Я причиняла ненамеренный, старый ты козел. Пятнадцать процентов всех депрессивных совершают самоубийства, лечи не лечи.
Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи священной тайной.
— Священная тайна или не причинять вреда? — спросила Вэл, с содроганием видя перед собой повисшее тело Бесс Линдер. — Что из двух?
Гиппократ сидел на своих липучках и помалкивал. Виновна ли она в смерти Бесс Линдер? Если бы она поговорила с Бесс, а не сажала ее на антидепрессанты — спасло бы это ее или нет? Возможно — но так же возможно и то, что, придерживайся она своей политики «каждой проблеме — по таблетке», умер бы кто-нибудь другой. Рисковать она не могла. Если устная терапия, а не лекарства может спасти хоть одну жизнь, стоит попробовать.
Вэл схватила трубку и нажала кнопку автонабора, соединявшую ее с единственной в городе аптекой — «Лекарства и подарки Хвойной Бухты».
Ответил кто-то из продавцов. Вэл попросила Уинстона Краусса, фармацевта. Уинстон был одним из ее пациентов. Пятьдесят три года, не женат, весит на восемьдесят фунтов больше, чем следует. Его священной тайной, которой он поделился с Вэл на одном из сеансов, было противоестественное влечение к морским млекопитающим, в частности — к дельфинам.
Он признался, что ему никогда не удавалось посмотреть «Флиппер» без эрекции, а от обилия заученных наизусть программ Жака Кусто его бросало в жар от одного французского акцента. У него хранился анатомически точный надувной дельфинчик, которого он по ночам насиловал в ванне. Вэл излечила его от пристрастия разгуливать по дому в маске с трубкой для подводного плавания, поэтому красная мозоль от резинки по периметру физиономии Уинстона постепенно исчезла, но дельфина он употреблял каждую ночь, а признавался в этом Вэл ежемесячно.
— Уинстон, это Вэл Риордан. Окажи мне услугу.
— Конечно, доктор Вэл. Доставить что-то Молли? Я слыхал, она сегодня утром в «Пене» сорвалась. — Слухи путешествовали по Хвойной Бухте со скоростью света.
— Нет, Уинстон. Ты знаешь эту компанию, которая выпускает пустышки, похожие на все, что пожелаешь? Мы пользовались ими в колледже. Мне нужно, чтобы ты заказал плацебо всех антидепрессантов, которые я выписываю: «прозак», «золофт», «серзон», «эффексор», всю кучу и все дозы. Заказывай большие партии.
— Я не понимаю, Вэл, — для чего?
Вэл прочистила горло.
— Я хочу, чтобы ты отоваривал все мои рецепты этими пустышками.
— Ты шутишь.
— Я не шучу, Уинстон. С сегодняшнего дня ни один из моих пациентов не должен получать настоящих медикаментов. Ни один.
— Ты какой-то эксперимент ставишь? Контрольная группа или что?
— Или что.
— И ты хочешь, чтобы я брал с них обычную цену?
— Разумеется. Наш старый уговор. — Вэл получала от аптеки двадцать процентов. Работать она теперь собиралась гораздо больше и заслуживала вознаграждения.
Уинстон примолк. Она слышала, как он проходит через стеклянную дверь в задние комнаты аптеки. Наконец он заговорил:
— Я не могу этого сделать, Вэл. Это неэтично. Я могу потерять лицензию, сесть в тюрьму.
Вэл очень надеялась, что когда-нибудь дойдет и до этого.
— Уинстон, ты это сделаешь. Сделаешь, потому что иначе «Газетт» Хвойной Бухты опубликует на первой полосе, что ты — рыбоёб.
— Это незаконно. Ты не можешь разглашать то, что я рассказывал тебе при лечении.
— Давай ты мне не будешь рассказывать о том, что незаконно, Уинстон. Я замужем за юристом.
— Мне очень не хочется этого делать, Вэл. Ты что — не можешь послать их в Сан-Хуниперо? Я мог бы говорить им, что не могу больше доставать им такие таблетки.
— Но тут ничего не выйдет, правда же, Уинстон? У людей из Сан-Хуниперо нет твоего маленького увлечения.
— Пойдут реакции на отвыкание. Это ты как собираешься объяснять?
— Давай об этом я сама и позабочусь? Я увеличиваю количество сеансов в четыре раза. Я хочу, чтобы люди поправлялись, а не маскировали свои проблемы.
— Это же после самоубийства Бесс Линдер, правда?
— Я не могу потерять еще одного больного, Уинстон.
— Антидепрессанты не увеличивают вероятности самоубийства или насилия. Эли Лилли доказал это в суде.
— Да, а О-Джей вышел на свободу. Суд — одно дело, Уинстон, а реально потерять пациента — совсем другое. Я отвечаю за свою врачебную практику. Теперь заказывай таблетки. Я уверена, что прибыль от сахарных пилюль будет гораздо выше, чем от «прозака».
— Я мог бы съездить во Флорида-Киз. Там есть одно такое место, где разрешают купаться с бутылконосыми дельфинами.
— Не мог бы, Уинстон. Тебе нельзя пропускать терапию. Я хочу видеть тебя, по крайней мере, раз в неделю.
— Какая же ты сука.
— Я пытаюсь все сделать правильно.