И улыбнувшись, продолжила, – по трагедии Гете в моем университете я писала большую работу, вроде маленькой научной диссертации…
Лизе-Лотта положила свою руку поверх Раиной руки и сказала, – вот послушайте И она стала читать по памяти:
Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten, Die fr?h sich einst dem tr?ben Blick gezeigt.
Versuch' ich wohl, euch diesmal festzuhalten?
F?hl' ich mein Herz noch jenem Wahn geneigt?
Ihr dr?ngt euch zu! Nun gut, so m?gt ihr walten, Wie ihr aus Dunst und Nebel um mich steigt;
Mein Busen f?hlt sich jugendlich ersch?ttert Vom Zauberhauch, der euren Zug umwittert.
Und mich ergreift ein l?ngst entw?hntes Sehnen Nach jenem stillen, ernsten Geisterreich;
Es schwebet nun in unbestimmten T?nen Mein lispelnd Lied, der?olsharfe gleich;
Ein Schauer fa?t mich, Thr?ne folgt den Thr?nen, Das strenge Herz, es f?hlt sich mild und weich;
Was ich besitze, seh' ich wie im weiten, Und was verschwand, wird mir zu Wirklichkeiten.
– А я знаю, а я знаю, откуда это! – радостно воскликнула Рая, когда Лизе-Лотта перестала читать, – я это место хорошо знаю по русски, я как услыхала это слово "Aolsharfe" и сразу вспомнила, что это Посвящение из начала трагедии, правильно?
– Правильно, – кивнула Лизе-Лотта.
– А вот послушайте, как это по русски!
И теперь настал ее черед читать:
Вы снова здесь, изменчивые тени,
Меня тревожившие с давних пор,
Найдется ль наконец вам воплощенье,
Или остыл мой молодой задор?
Но вы как дым надвинулись, виденья,
Туманом мне застлавши кругозор.
Ловлю дыханье ваше грудью всею
И возле вас душою молодею.
И я прикован силой небывалой
К тем образам, нахлынувшим извне.
Эоловою арфой прорыдало
Начало строф родившихся вчерне.
Я в трепете, томленье миновало,
Я слезы лью и тает лед во мне.
Насущное уходит вдаль, а давность,
Приблизившись, приобретает явность. …
После таких чтений Рая и Лизе-Лотта уже считали себя подругами.
И говорили даже о самом сокровенном.
О любви вообще и своих симпатиях в частности.
И как-то побродив по окрестностям лагеря, вернувшись с лугов с набором полевых альпийских цветов, обе девушки, не сговариваясь сказали своим парням – Игорю с Клаусом, – когда полезете на вершину, принесите нам по самому высокогорному цветочку…
На следующее утро девушки с группой новичков ушли с инструктором на ледник.
А на следующий после этого день, на стенку пошли мужчины. Двумя связками – Игорь с Клаусом и Ганс Тишлер с Жорой Амбарцумяном.
Но про просьбу девушек об Эдельвейсах они не забыли.
А Игорь, когда на первом привале они принялись готовить кофе, вдруг нашел в своем рюкзаке записочку…
Милым округлым и совсем не докторским почерком Рая написала ему стихи:
Когда тебя женщина бросит, – забудь,
Что верил ее постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь.
Котомку на плечи – и странствуй.
Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи.
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще.
Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.
Ты станешь свободен, как эти орлы.
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало!
Г.Гейне – Слушай, Клаус, – обратился он к товарищу, – а этот Гейне он у вас вообще в почете?
– Хайне? – на немецкий фонетический манер переспросил Клаус, – о да! Хайне великий поэт!
Сладко потянувшись, Игорь улыбнулся своим мыслям.
Про женщину, "которая тебя бросит", это Рая припомнила – не забыла его ей рассказ, когда они еще в Москве после спортивного парада в Парк Горького с Раей ходили мороженое есть и на качелях качаться. Игорь тогда ей и поведал историю своей первой влюбленности, как Мила Кузнецова предала их долгую школьную дружбу и первую, как надеялся Игорь – любовь…
Он еще раз перечитал строчки:
Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.
Ты станешь свободен, как эти орлы.
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало…
Какая она умница, – подумал Игорь.
Как верно она подобрала это стихотворение, как к месту!
– Ну что, Клаус, – сказал он поднимаясь, – полезем за эдельвейсами для наших дам? ….
ФРОНТ
1.
28 июля 42 года сразу после падения Ростова командующий группой "А" генерал-фельдмаршал Лист прибыл на командный пункт 49 горнострелкового корпуса – объявить благодарность его командиру – генералу Конраду.
На КП корпуса между генералами произошел разговор, из которого Конрад узнал новые планы ОКВ. По ним 17-ой армии предстояло наступление вдоль узкой полосы побережья на Туапсе – и далее в Закавказье.
– А на каком направлении вы будете развивать своё наступление? – поинтересовался Лист – На Майкоп, – ответил Конрад.
Как и большинство немецких генералов, Конрад любил войну, уверенно полагая, что для истинного германца, война это его естественное состояние.
О том, что нынешняя большая война ведется за жизненное пространство для построения в нем "тысячелетнего рейха", Конрад как то не задумывался. Он не думал и не мечтал о том благословенном обществе будущего, когда вся Европа и большая часть Азии и Африки будут принадлежать Германии, и войны прекратятся, потому как все внешние и внутренние враги национал-социализма будут раздавлены.
Генерал Конрад жил сегодняшним днем, а день сегодняшний его вполне устраивал.
Война шла полным ходом. Война развивалась для Германии вполне успешно. И что самое главное – для него самого в этой войне нашлось дело самое достойное его Конрада способностей и умения. Ведь Кавказ, кавказская нефть и открытие пути на Иран и далее на Индию для его горных егерей были делом куда как более почетным, чем, скажем, беготня за югославскими партизанами по горам Балканского полуострова или непонятное сидение в скандинавских скалах на никуда не двигавшемся северном фронте…
В общем, покуда Германия вела вполне успешную и широкомасштабную войну, которая обеспечивала полную занятость многочисленному генеральскому сословию, Конрад, как и большинство его коллег по принадлежности к касте, был вполне доволен своею жизнью. Разве что только зависть к чьему – либо успеху, к чьей либо незаслуженной награде или непонятно-неоправданному назначению слегка отравляли жизнь. Генералы они ведь ревнивцы до славы и наград!
Вот и своего шефа – генерала Листа Конрад не любил.
И за глаза называл его "лысой фрейлиной".
Все знали, что на командующего группой армий, Лист мягко говоря – "не тянул".
И назначение свое этот слегка полноватый генерал с зализом жидкой прядки волос поверх обширной лысины и с усиками "а-ля фюрер" на одутловатом лице, назначение свое, не соответствующее ни опыту, ни способностям, получил от Гитлера за то, что именно он – полковник Лист в шестнадцатом и семнадцатом году командовал тем самым полком, где молодой ефрейтор Адольф Гитлер получил свой железный крест первого класса…
И вот теперь, самый ответственный участок Восточного фронта, участок, на котором решается вопрос горючего для танков и самолетов почти побежденной уже Красной Армии, которую остается всего лишь только подтолкнуть, чтобы она упала на берегах Волги и окончательно рассыпалась в прах, и вот этот самый перспективный участок фронта отдали самому неприметному и самому бесцветно-бледному в смысле идей и заслуг генералу.
Лист и Конрад склонились над картой.
Да, война в горах – это не война на равнине!
Паулюс и его шестая армия катили себе по донской и калмыцкой степям прямиком к Сталинграду. И не было на пути его танкистов и гренадеров никаких контурных и рельефных препятствий.