– Фрэнк положил мне руку на плечо и посмотрел прямо в глаза. Впечатление было ужасное. Фрэнк хотел выразить дружеские чувства, но мне показалось, что он похож на диковинного совенка, ослепленного ярким светом и вспорхнувшего на высокий белый столб.
– Ну, выкладывайте все сразу.
– Да, вола вертеть нечего, – сказал он. – Я в людях разбираюсь, сами понимаете, а вы – свой в доску.
– Спасибо.
– По‑моему, мы с вами поладим.
– Не сомневаюсь.
– У нас у обоих есть за что зацепиться Я обрадовался, когда он снял руку с моего плеча. Он сцепил пальцы обеих рук, как зубцы передачи. Должно быть, одна рука изображала меня, а другая – его самого.
– Мы нужны друг другу. – И он пошевелил пальцами, изображая взаимодействие передачи.
Я промолчал, хотя сделал дружественную мину.
– Вы меня поняли? – спросил Фрэнк.
– Вы и я, мы с вами что‑то должны сделать вместе, так?
– Правильно! – Фрэнк захлопал в ладоши. – Вы человек светский, привыкли выходить на публику, а я техник, привык работать за кулисами, пускать в ход всякую механику.
– Почем вы знаете, что я за человек? Ведь мы только что познакомились.
– По вашей одежде, по разговору. – Он снова положил мне руку на плечо. – Вы – свой в доску.
– Вы уже это говорили.
Фрэнку до безумия хотелось, чтобы я сам довел до конца его мысль и пришел в восторг. Но я все еще не понимал, к чему он клонит.
– Как я понимаю, вы… вы предлагаете мне какую‑то должность здесь, на Сан‑Лоренцо?
Он опять захлопал в ладоши. Он был в восторге:
– Правильно. Что вы скажете о ста тысячах долларов в год?
– Черт подери! – воскликнул я. – А что мне придется делать?
– Фактически ничего. Будете пить каждый вечер из золотых бокалов, есть на золотых тарелках, жить в собственном дворце.
– Что же это за должность?
– Президент республики Сан‑Лоренцо.
– Что вы? – спросил я.
Он повернулся к пелене воды, занавесившей пещеру.
– Зрелость, как я понимаю, – начал он, – это способность осознавать предел своих возможностей.
Он был близок к бокононовскому определению зрелости.
«Зрелость, – учит нас Боконон, – это горькое разочарование, и ничем его не излечить, если только смех не считать лекарством от всего на свете».
– Я свою ограниченность понимаю, – сказал Фрэнк.
– Я свою ограниченность понимаю, – сказал Фрэнк. – Мой отец страдал от того же.
– Вот как?
– Замыслов, и очень хороших, у меня много, как было и у отца, – доверительно сообщил мне и водопаду Фрэнк, – но он не умел общаться с людьми, и я тоже не умею.
Я расхохотался.
– Вам смешно?
– Не обращайте внимания, если я вдруг начинаю смеяться, – попросил я. – Это у меня такой бзик.
– Вы надо мной смеетесь?
Я потряс головой:
– Нет!
– Честное слово?
– Честное слово.
– Надо мной вечно все смеялись.
– Наверно, вам просто казалось.
– Нет, мне вслед кричали всякие слова, а уж это мне не могло казаться.
– Иногда ребята выкидывают гадкие шутки, но без всякого злого умысла, – сказал я ему. Впрочем, поручиться за это я не мог бы.
– А знаете, что они мне кричали вслед?
– Нет.
– Они кричали: «Эй, Икс‑девять, ты куда идешь?»
– Ну, тут ничего плохого нет.
– Они меня так дразнили. – Фрэнк помрачнел при этом воспоминании:
– «Тайный агент Икс‑девять».
Я не сказал ему, что уже слышал об этом.
– «Ты куда идешь, Икс‑девять»? – снова повторил Фрэнк.
Я представил себе этих задир, представил себе, куда их теперь загнала, заткнула судьба. Остряки, оравшие на Фрэнка, теперь наверняка занимали смертельно скучные места в сталелитейной компании, на электростанции в Илиуме, в правлении телефонной компании…
А тут, передо мной, честью клянусь, стоял тайный агент Икс‑9, к тому же генерал‑майор, и предлагал мне стать королем… Тут, в пещере, занавешенной тропическим водопадом.
– Они бы здорово удивились, скажи я им, куда я иду.
– Вы хотите сказать, что у вас было предчувствие, до чего вы дойдете? – Мой вопрос был бокононовским вопросом.
– Нет, я просто шел в «Уголок любителя» к Джеку, – сказал он, отведя мой вопрос.
– И только‑то?
– Они все знали, что я туда иду, но не знали, что там делалось. Они бы не на шутку удивились – особенно девчонки, – если бы знали, что там на самом деле происходит. Девчонки считали, что я в этих делах ничего не понимаю.
– А что же там на самом деле происходило?
– Я путался с женой Джека все ночи напролет. Вот почему я вечно засыпал в школе. Вот почему я так ничего и не добился при всех своих способностях.
Он стряхнул с себя эти мрачные воспоминания:
– Слушайте. Будьте президентом Сан‑Лоренцо. Ей‑богу, при ваших данных вы здорово подойдете. Ну пожалуйста.
И 250 тысяч сигарет, и три тысячи литров спиртного, и две жены, и ни одной жены…
И нигде не ждет меня любовь.
И унылая жизнь чернильной крысы…
И Пабу‑Луна, и Борасизи‑Солнце, и их дети.
Все как будто сговорились создать единый космический рок – вин‑дит, один мощный толчок к боконизму, к вере в то, что творец ведет мою жизнь и что он нашел для меня дело.