– Мне дано так много, а остальной глине так мало.
– Мне дано так много, а остальной глине так мало.
– Плакотарю тепя са шесть! – воскликнул доктор фон Кенигсвальд.
– Благодару тебя за сести! – просипел «Папа» Монзано.
На самом деле они сказали: «Благодарю тебя за честь!»
– Теперь ком глины снова ложится и засыпает.
– Теперь ком глины снова ложится и засыпает.
– Сколько воспоминаний у этого комка!
– Сколько воспоминаний у этого комка!
– Как интересно было встречать другие комки, восставшие из глины!
– Как интересно было встречать другие комки, восставшие из глины!
– Я любил все, что я видел.
– Я любил все, что я видел.
– Доброй ночи!
– Доброй ночи!
– Теперь я попаду на небо!
– Теперь я попаду на небо!
– Жду не дождусь…
– Жду не дождусь…
– …узнать точно, какой у меня вампитер…
– …узнать точно, какой у меня вампитер…
– …и кто был в моем карассе…
– …и кто был в моем карассе…
– …и сколько добра мой карасс сделал ради тебя.
– …и сколько добра мой карасс сделал ради тебя.
– Аминь.
– Аминь.
100. И ФРЭНК ПОЛЕТЕЛ В КАМЕННЫЙ МЕШОК
Но «Папа» еще не умер и на небо попал не сразу.
Я спросил Франка, как бы нам получше выбрать время, чтобы объявить мое восшествие на трон президента. Но он мне ничем не помог, ничего не хотел придумать и все предоставил мне.
– Я думал, вы меня поддержите, – жалобно сказал я.
– Да, во всем, что касается техники. – Фрэнк говорил подчеркнуто сухо. Мол, не мне подрывать его профессиональные установки. Не мне навязывать ему другие области работы.
– Понимаю.
– Как вы будете обращаться с народом, мне безразлично – это дело ваше.
Резкий отказ Франка от всякого вмешательства в мои отношения с народом меня обидел и рассердил, и я сказал ему намеренно иронически:
– Не откажите в любезности сообщить мне, какие же чисто технические планы у вас на этот высокоторжественный день?
Ответ я получил чисто технический:
– Устранить неполадки на электростанции и организовать воздушный парад.
– Прекрасно! Значит, первым моим достижением на посту президента будет электрическое освещение для моего народа.
Никакой иронии Фрэнк не почувствовал. Он отдал мне честь:
– Попытаюсь, сэр, сделаю для вас все, что смогу, сэр. Но не могу гарантировать, как скоро удастся получить свет.
– Вот это‑то мне и нужно – светлая жизнь.
– Рад стараться, сэр! – Фрэнк снова отдал честь.
– А воздушный парад? – спросил я. – Это что за штука?
Фрэнк снова ответил деревянным голосом:
– В час дня сегодня, сэр, все шесть самолетов военно‑воздушных сил Сан‑Лоренцо сделают круг над дворцом и проведут стрельбу по целям на воде. Это часть торжественной церемонии, отмечающей День памяти «Ста мучеников за демократию».
Американский посол тогда же намеревается опустить на воду венок.
Тут я решился предложить, чтобы Фрэнк объявил мое восхождение на трон сразу после опускания венка на воду и воздушного парада.
– Как вы на это смотрите? – спросил я Фрэнка.
– Вы хозяин, сэр.
– Пожалуй, надо будет подготовить речь, – сказал я.
– Вы хозяин, сэр.
– Пожалуй, надо будет подготовить речь, – сказал я. – Потом нужно будет провести что‑то вроде церемонии приведения к присяге, чтобы было достойно, официально.
– Вы хозяин, сэр. – Каждый раз, как он произносил эти слова, мне казалось, что они все больше и больше звучат откуда‑то издалека, словно Фрэнк опускается по лестнице в глубокое подземелье, а я вынужден оставаться наверху.
И с горечью я понял, что мое согласие стать хозяином освободило Фрэнка, дало ему возможность сделать то, что он больше всего хотел, поступить так же, как его отец: получая почести и жизненные блага, снять с себя всю личную ответственность. И, поступая так, он как бы мысленно прятался от всего в каменном мешке.
Как говорит нам Боконон, «слова прощания никогда не могут быть ошибкой».
На моей башне было приготовлено угощение, изобиловавшее местными деликатесами: жареные колибри в мундирчиках, сделанных из их собственных бирюзовых перышек, лиловатые крабы – их вынули из панцирей, мелко изрубили и изжарили в кокосовом масле, крошечные акулы, начиненные банановым пюре, и, наконец, кусочки вареного альбатроса на несоленых кукурузных лепешках.