После того случая директор «Сантехуюта» к нему неоднократно обращался в тех сложных ситуациях, когда нужно было припугнуть и надавить. А что сделаешь, если эти скоты реформаторы (и все, между прочим, из приличных семей!) устроили дикий рынок? Дикий рынок – дикие нравы!
Как говорил замполит Агариков, капитализм – джунгли человечества.
Со временем Алипанов уволился из органов, так сказать, по собственному желанию начальства: его следственная бригада занималась убийством знаменитого шоумена, который вел на телевидении передачу «Где взять миллион?», и докопалась до таких интересных вещей, что разогнали сразу весь отдел. Позвонил кто-то из кремлевских околосемейных и страшно орал. В общем, всем приказали написать заявления, да еще предупредили: если в прессу просочится какая-нибудь информация о причинах смерти популярного ведущего, то за их собственную жизнь, а также за безопасность родственников никто не даст и рваного «мавродика». Альберт Раисович особенно не переживал, решив, что в стране, где за расследование преступлений наказывают суровее, чем за совершение оных, лучше в органах не работать. Он ушел с Петровки и открыл собственную охранную фирму «Ятаган». Но занимался Альберт Раисович не только охраной и выколачиванием долгов…
«Ну, конечно же!… – Свирельников вдруг оглушительно понял* кто за ним следит, и даже вспотел от своей догадки. – Господи, ведь знал же, знал, что этим закончится!…»! Несколько лет назад Алипанов без звонка заехал к нему в офис 'и предложил прогуляться. Он всегда так делал, если нужно было обсудить что-то серьезное. Они вышли на улицу, дошли до Сретенки и двинулись к бульвару. Возле двухсаженного памятника Крупской бывший опер задержался, оглядел серую, устремленную вперед фигуру и сказал, качая головой:
– Вот ведь, разве думала Надежда Константиновна, что после смерти у нее столько мужей будет!
– Каких мужей? – не понял Свирельников.
– Ну, как же, ей сколько памятников поставили? Один. А Ленину – тысячи. Получается, многомужняя она…
– Да, действительно, – согласился Михаил Дмитриевич, каждый день проходивший или проезжавший мимо этого памятника, но ни разу ни о чем подобном даже не помысливший.
– А ты как к Чеченской войне относишься? – вдруг спросил Алипанов.
– Плохо отношусь. Ермолова на них нет.
– Да, война – штука отвратительная. Но на ней можно хорошо заработать. На мире так не заработаешь. Хочешь?
– Я оружием не торгую.
– Ну, ты сказал! И кому сказал… Ай-ай-ай! Мне оружия не надо – мне нужны твои унитазы.
– Какие – отечественные или импортные?
– Бумажные… – Бывший опер златозубо усмехнулся. – Я внятен?
В общем, он предложил Свирельникову за очень приличный откат оформить задним числом договор и прокачать через счета «Сантехуюта» бюджетные деньги за полное сантехническое оборудование новой городской больницы в Грозном: чтобы и наряды монтажных работ, и платежки, и вся прочая документация были как настоящие. Все это нужно сделать срочно, потому что больницу две недели назад в щебенку разнесли неизвестные террористы, а за потраченные казенные деньги, выделенные на восстановление, надо отчитываться.
– Вот сволочи! – выругался Михаил Дмитриевич, сердечно возмущенный таким кощунственным воровством.
– Сталина на них нет! – согласился Альберт Раисович. Пока они шли по бульвару от Крупской к Грибоедову, он сумел убедить сомневавшегося Свирельникова в том, что риска никакого: здание полностью сгорело, и определить, была ли там установлена сантехника, невозможно.
Более того, бывший опер, понизив голос, сообщил, что подобную услугу уже оказали заинтересованным лицам известная строительная фирма, якобы поставившая столярку и проведшая отделочные работы, а также знаменитая американская компания, как бы оснастившая больницу новейшим диагностическим оборудованием.
– Соглашайся! Америкосы в плохое дело не полезут! Этой больницей занимаются большие люди. Очень большие. А когда едят великаны, лилипуты сыты крошками…
Свирельников любовно покрутил в голове сумму, названную Алипановым, и решился…
«Идиот, кретин, козел, тварь безмозглая!»
10
– М-да, уважаемый герой капиталистического труда! – огорченно молвил доктор Сергей Иванович. – Не бережете вы себя!
Говоря это, он как бы невзначай кивнул на пластмассовый человеческий череп, купленный, наверное, в магазине наглядных медицинских пособий.
– А что такое? – рассеянно спросил Свирельников.
Он продолжал внутридушевно материть себя за то, что поддался на уговоры Алипанова, и теперь, судя по всему, за ним следят то ли фээсбэшники, то ли обэповцы.
– М-да, – вздохнул врач. – Относитесь вы к организму с преступной халатностью!
«Халатность, халатность… – Михаил Дмитриевич поежился от холодных прикосновений стетоскопа к груди. – Наверное, от слова „халат“. Ну да: когда на человеке не рабочая одежда, а какая-нибудь домашняя хламидия, он и к делу относится соответственно – халатно. Нет, не хламидия, а хламида. Хламидии – это то, от чего лечил Василий Моисеевич. Если бы он еще и от глупости лечил! Так подставиться!…»
Михаил Дмитриевич достаточно долго прожил с филологиней, чаще заглядывавшей в этимологический словарь Фасмера, чем в книгу о вкусной и здоровой пище, и успел пристраститься к словокопанию. Тоня окончила филфак МГУ, работала редактором в разных издательствах и, переписывая неудачные рукописи, существовала в бесконечном поиске синонимов и переносных значений. Она могла проснуться среди ночи, растолкать мужа и спросить «Как ты думаешь, „раб“ и „холоп“ – синонимы?» Сначала он злился, но потом и сам заразился этой болезнью. Когда они уже почти договорились пойти в суд, Свирельников задумчиво сообщил ей:
– Странное слово «развод»…
– Почему? – удивилась Тоня.
– Ну, в одном смысле понятно: людей как бы разводят в разные стороны…
– А в другом смысле?
– В другом: как бы отпускают на развод. В смысле – размножения…
– Чисто мужская этимология. Заходи, если устанешь от размножения! Все-таки не чужие! – И она посмотрела на него с тоскливой надеждой.
– Зайду…
Но в суд они так и не пошли. Сначала передумала Тоня, надеялась, что муж отбесится и вернется. Потом, когда она наконец согласилась, у Михаила Дмитриевича началась ссора, а потом и дележ с Веселкиным, и разумнее было фирму и «дочки», оформленные на жену, пока не трогать. Тем более что она мало что знала. Догадывалась, подписывая доверенности, что муж химичит, но ведь все химичили. Что такое 90-е? Большая химия.
Стетоскоп уже нагрелся, и теперь Свирельникову казалось, будто по спине осторожно переступает теплыми ножками гном.
– Шумы-то у вас нехорошие, – сообщил доктор Сергей Иванович.
– Неужели так плохо? – спросил Михаил Дмитриевич с улыбчивым испугом.
Врач оставил стетоскоп, вернулся к столу, еще раз расправил гирлянду кардиограммы и долго ее рассматривал.
– Нездорово! – наконец вымолвил он.
– Что делать?
– Для начала – ничего не делать. По крайней мере – недельку. Стрессы были?
– Конечно. Как же без стрессов? Но ваши таблеточки я пил. Каждый день. Уже кончаются…
– Таблеточки я выпишу. Не проблема. Но беречь себя когда будете? Чем вчера занимались? Выпивали?
– Заметно?
– А то! Выхлоп за метр чувствуется! Еще что было?
– Поозорничали… – зарделся Свирельников.
– Надеюсь, с презервативом?
– Конечно. И вообще я только пил…
– Точно? – Доктор пытливо посмотрел ему в глаза.
– Насколько я помню – точно… Можно, конечно, на всякий случай провериться.