— Ну так что, принц, — произнес раджа, лениво поигрывая огромным сапфиром на пальце, — разве я не честно обошелся с тобой и с твоими людьми? Ведь теперь они сыты и пьяны такой едой и таким вином, кои могли им лишь присниться. Они отдыхают на мягких подушках, в то время как музыканты ублажают их слух игрой на струнных инструментах, а гибкие, как пантеры, девушки танцуют для них, как для самых дорогих гостей. Я даже не отобрал у них топоры! Но что касается тебя — ты сидишь здесь, со мной, и я до сих пор вижу недоверие в твоих глазах.
Донн Отна указал на свой меч, лежавший поодаль на полированной скамье.
— Я не выпускал бы меч Александра из рук, если бы не доверял тебе, — усмехнулся он. — А саксонцы — они как медведи во дворце. Если бы ты попытался разоружить их, то они пришли бы в дикую ярость и тут же пустили бы в ход свои кривые топоры. В моих же глазах ты видишь одно лишь удивление, клянусь богами! Когда я был несмышленым мальчишкой и ходил в походы на Эрин, я удивлялся городам Тара и Одун. Когда я повзрослел и начал совершать набеги на Римскую территорию, я думал, что Кориниум, Акве Сулис, Эббракум и Лундиниум — величайшие города на земле. Но когда я стал зрелым мужчиной, память о них мгновенно потускнела, как только я увидел сам Рим, хотя он уже и находился под оскверняющей пятой готтов и вандалов. Но теперь, когда я смотрю на увенчанные коронами шпили и золотые башни Нагдрагора, даже Рим кажется мне обычным городом.
Констанций кивнул, но глаза его погрустнели.
— Эта империя достойна того, чтобы за нее бороться, и однажды я возмечтал захватить индийскую землю от моря до моря — вспомни Рим и Византию! Да, прошло много дней с тех пор, как я впервые обратил свой взор на Восток. Тогда германские варвары уже прорывались через римские границы, и Генсерик грабил саму столицу. Слухи о странном и ужасном народе докатились до Византии, которая в то время корчилась под пятой Острогота…
— Гунны! — рыкнул Донн Отна, и в его глазах сверкнула ярость. — Они ворвались с Востока, как ветер смерти или как стая саранчи! Они гнали готтов, франков и вандалов впереди себя, и в своем жутком стремительном полете тевтонцы растоптали Рим! Затем они увидели перед собой море, и им больше некуда было лететь. Они повернули к бухте, и там у Шалона встретились два войска — клянусь богами, это была грандиозная битва! Они накатили на нас, как черная волна, и так же, как волна разбивается о камень, они разбились о стоявших стеной германцев и ряды легионов Эция. Там вороны кружили тучами, а топоры, казалось, насквозь пропитались кровью!
— Так ты был там? — воскликнул Констанций.
— Конечно! С пятью сотнями моих соотечественников! — Донн Отна скрипнул зубами и с размаху ударил кулаком по столу. — Мы поплыли с британскими легионами — они отправились на помощь Риму и никогда больше не вернулись на родную землю. На галльских и италийских равнинах покоятся их кости — кости тех людей, которые никогда не кланялись Риму, но пали за него в борьбе с диким восточным врагом. Мы бились день и ночь, и наконец гунны отступили. Клянусь богом, мой меч был красным, и кровь запеклась на нем от самого острия до рукояти, и я уже едва мог шевельнуть рукой. А из моих пяти сотен воинов в живых осталось только пятьдесят! Тогда Фотигерн призвал ютов помочь ему в борьбе против пиктов и англов, и саксонцы побежали за ним, как голодные волки. Я вернулся в Британию, и в водовороте войны, охватившей южные берега, попал в плен вот к этому самому Ателреду. Узнав мое имя и титул, он решил потребовать за меня выкуп, но тут начали происходить странные вещи…
Донн Отна замолчал и коротко рассмеялся. Раджа Констанций слушал его, не прерывая; в его задумчивых глазах светились интерес и уважение к собеседнику.
— Наш народ умеет долго и сильно ненавидеть, — продолжил рассказ кельт. — Но наши галльские соседи сотворили из мести культ, и, клянусь богом, я никогда не знал, как сильна могла быть страсть к отмщению, пока мы не увидели корабли Асгримма. У этого короля моря была старинная вражда с Ателредом и он устроил на наш корабль настоящую охоту. Кром! Он гонял нас едва ли не по всему миру! Он прилип к нашей корме подобно клещу, вцепившемуся в собачью шкуру, и нам никак не удавалось избавиться от него. Мы протащили его за собой вдоль всего галльского побережья, затем миновали Испанию, а когда повернули в Средиземноморье, он вынудил нас проскочить через Геркулесовы Столбы и нестись все дальше и дальше на юг. Мы плыли мимо мрачных берегов, полных влажных испарений, сырых от трясин и болот и темных от густых джунглей; там чернокожие дикари грозно кричали нам вслед и стреляли в нас из луков. Но наконец мы обогнули мыс и направились на восток и где-то там все-таки избавились от своих преследователей. С тех пор мы так и плывем неизвестно куда, полагаясь на судьбу. Поэтому, царь Констанций, мои новости о Западе устарели по крайней мере на год.
Раджа некоторое время молчал, продолжая задумчиво смотреть на Донна Отну. Молчаливый черный раб вновь наполнил его кубок. Констанций сделал большой глоток, вздохнул глубоко и, отведя взгляд в сторону, заговорил:
— Почти двадцать лет назад я отплыл из Византии с кипрскими торговцами, которые направлялись в Александрию. Тогда я был всего лишь неопытным юнцом, не устававшим удивляться миру, но при этом с королевской кровью в жилах. Из Александрии я окольными путями добрался до Дамаска и там присоединился к каравану, что возвращался из Персии в Шираз. Потом я искал жемчуг в Оманском заливе, где меня захватили в плен мальдивские пираты. Они продали меня на невольничьем рынке в Нагдрагоре… Потом… Впрочем, нет нужды повторять тебе, какими сложными путями я добрался до трона, на котором теперь сижу. Прежняя династия вырождалась и вот-вот должна была исчезнуть.
Нагдрагор раздирали беспрестанные войны с соседними царствами… Мой путь — это кровавый след, черный от вероломства и предательств, которые совершались по отношению ко мне и которые я совершал по отношению к другим, но, как бы то ни было, теперь я раджа Нагдрагора — хотя этот трон и шатается подо мной.
Констанций поставил локти на стол и уперся подбородком в ладони, продолжая неотрывно смотреть на белокурого гиганта, сидевшего напротив него. Донн Отна тоже не отводил взгляд.
— В тебе сразу виден принц, — сказал раджа, — хотя твоим дворцом может быть всего лишь плетенная из соломы хижина. Мы с тобой из одного и того же мира, хотя я родился на одном его конце, а ты на другом. Мне нужен человек, которому я могу доверять. Мое царство расколото внутренней враждой; я стравливаю своих врагов — это приносит вред Нагдрагору, но пользу мне. Мои главные враги — Ананд Мулхар и Нимбайдур Сингх. Первый богат, труслив и жаден; он слишком осторожен, чтобы выступить против меня открыто. Второй — молод, горяч, романтичен и храбр, но его крепко держат в лапах ростовщики, выжидая, какая рыба всплывет на поверхность. Простые люди ненавидят меня, потому что они любят Нимбайдура Сингха, в жилах которого есть примесь царской крови. Высшие слои — раджпуты — не любят меня, потому что я чужеземец. Но я управляю ростовщиками и через них — всем Нагдрагором.
Констанций вновь отпил из кубка и немного помолчал. Теперь Донн Отна слушал его, не прерывая.
— Я постоянно пытаюсь столкнуть между собой Ананда Мулхара и Нимбайдура Сингха, продолжая крепко сжимать бразды своего правления. Они слишком ненавидят друг друга, чтобы объединиться в совместной борьбе против меня. — Раджа невесело усмехнулся. — Но я боюсь кинжала убийцы, который метит мне в спину. Своей охране я доверяю лишь наполовину; это вряд ли лучше, чем полная подозрительность, и гораздо более опасней. Вот почему я приехал на причал, чтобы лично приветствовать вас. Ты мог бы со своими саксонцами остаться здесь, во дворце, и сражаться за меня, если возникнет такая необходимость? Официально я не буду называть вас своей охраной. Это оскорбит моих офицеров, и против меня может мгновенно вспыхнуть заговор. Для виду я просто включу вас в состав армии, но вы останетесь во дворце, и ты, принц, по-прежнему будешь моим собеседником за кубком вина.
Донн Отна задумчиво усмехнулся и протянул руку к своему кубку.
— Я поговорю с Ателредом, — медленно произнес он. — Думаю, он согласится.
2
Когда кельт нашел Ателреда, тот сидел, развалясь на шелковых подушках, со скрещенными по-восточному ногами, и с аппетитом обгладывал жареного барашка, время от времени запивая ароматным индийским вином. Саксонец промычал невнятное приветствие, продолжая непрерывно работать челюстями, в то время как Донн Отна уселся напротив него, с усмешкой оглядывая комнату. Пиратская команда вовсю наслаждалась долгожданным отдыхом — одни лениво валялись на шелковых подушках, другие бродили взад-вперед, восхищенно разглядывая сверкающий драгоценными камнями купол над их головами, третьи выглядывали из отделанных золотом окон на внутренние сады — там цветущие деревья источали пряные экзотические ароматы, а из круглых, выложенных мрамором фонтанов били в небо сверкающие серебряные струи. Суровые викинги удивлялись и восхищались всему как дети, при этом оставаясь подозрительными как волки — они ни на миг не расставались со своими изогнутыми, с выпуклыми лезвиями топорами.
— Ну, что еще, Донн Отна? — пробормотал Ателред, не переставая жевать и чавкать.
— А что у тебя? — вместо ответа спросил кельт.
— А вот что! — Саксонец взмахнул полуобглоданной костью. — Здесь такая добыча, что от зависти лопнул бы сам Генгист, да и Сердик с ним в придачу! Давай сделаем так: ночью мы тихонько встанем и устроим во дворце пожар; затем, когда начнется суматоха, похватаем все добро, какое только сможем унести, и прорвемся к нашему кораблю — его никто не охраняет в порту. И все — хо! — плывем к западным морям! Когда наши увидят, что мы везем, нас будет сопровождать целая сотня кораблей с головами дракона. Мы разграбим Нагдрагор, как Генсерик разграбил Рим, и проложим себе путь домой нашими топорами!
— Если бы при этом твоих морских волков выгнали из Британии, я бы согласился, — мрачно усмехнулся Донн Отна. — Но твой план безумен даже для тупоголового саксонца. Если тебе и удастся поджечь дворец и унести все золото, которое в нем находится, ты не сможешь пройти и половины пути до своего корабля. Полторы сотни пиратов с топорами не пробьются через пять тысяч воинов с луками и копьями? Выкинь все это из головы.
— Ах вот как! — разъярился Ателред. — Клянусь Тором, кажется, мы с тобой поменялись местами — на корабле ты был нашим пленником, а теперь, похоже, мы стали твоими! Ты — мой враг, и я не могу быть уверен, что ты ведешь себя честно по отношению к нам. Откуда я знаю, о чем вы там болтаете с раджой наедине? Может быть, вы собираетесь перерезать нам глотки!
— Ты не знаешь, о чем мы говорим, и тебе остается только поверить мне на слово, — спокойно отозвался принц. — Я не испытываю никакого расположения ни к тебе, ни к твоему народу, хотя и считаю вас храбрыми воинами. Но сейчас мы должны действовать сообща, для нашего же блага. Без меня у вас не будет переводчика, без вас у меня не будет вооруженной поддержки. Констанций предложил нам службу в его дворцовой охране. Я доверяю ему не больше, чем ты доверяешь мне; он обманет нас в любой момент, когда ему это будет выгодно. Но до этого момента нам выгодно согласиться с его предложением. Если я разбираюсь в людях, то скупость не является одним из его пороков. Мы здесь неплохо поживем, пользуясь его щедротами. Сейчас он нуждается в наших мечах, потом эта необходимость может отпасть, и мы вернемся на наш корабль — но знай, Ателред, что с этого дня я свободен. Только свободным человеком я снова взойду на борт твоего корабля, и ты довезешь меня до британских берегов, не требуя выкупа.
— Ладно, клянусь своим мечом, — неохотно пробурчал Ателред.
Донн Отна кивнул, вполне удовлетворенный таким ответом, так как твердо знал, что этот грубый саксонец — человек слова.
— Восток полон неисчерпаемых возможностей, — сказал кельт. — Здесь храброе сердце и острый меч нужны так же, как и на Западе, но награда неизмеримо больше и приходит быстрее. И все же я сомневаюсь, что Констанций полностью мне доверяет. Теперь я должен убедить его в том, что мы действительно ему нужны.
3
Такая возможность представилась быстрее, чем ожидал Донн Отна.
В последующие дни викинги бродили по городу, плутая в лабиринтах его улиц и удивляясь контрастам, с которыми сталкивались на каждом шагу: здешняя знать купалась в богатстве и роскоши, а низы пребывали в беспросветной нищете и жалком убожестве. Столь же противоречив был и тот, кто правил Нагдрагором.
Вновь Донн Отна сидел в украшенной золотом комнате и пил вино с раджой Констанцием; вновь им прислуживал молчаливый чернокожий раб. Но в этот раз британский принц с удивлением смотрел на раджу. Тот пил необычно много и сейчас был уже изрядно пьян; глаза его казались пустыми и бессмысленными.
— Ты и помощь мне, и защита, Донн Отна, — с умилением произнес раджа, слегка икая. — Я одному тебе могу по-настоящему доверять, потому что чувствую в тебе силу и прямоту северных народов. Ты принес с собой мощь северных ветров, чистый соленый привкус северных морей. Я не прошу тебя навсегда оставаться в моей охране. Знаешь, Донн Отна, править государством — тяжелое и неблагодарное занятие. Если бы мне пришлось жить сначала, я выбрал бы ту жизнь, которой жил когда-то, — жизнь длинноногого загорелого юноши, что нырял в Оманский залив в поисках жемчуга и потом швырял его горстями черноглазым арабским девушкам. Но трон — это мое проклятие и моя судьба. Я раджа не потому, что мудр или глуп, а потому, что в моих жилах течет монаршая кровь. Я подчиняюсь судьбе; я просто не могу ее избежать. Тебе тоже предстоит сидеть на троне и проклинать корону, которая сдавливает твою голову… Давай еще выпьем!
Но Донн Отна отодвинул предложенный ему кубок.
— Я уже достаточно выпил, а ты даже чересчур много, — с грубоватой прямотой сказал он. — Клянусь богом, я чувствую себя так, как будто накурился гашиша. И хочу тебе сказать вот что — ты несомненно и мудр, и глуп одновременно. Как такой человек может быть владыкой? — Констанций рассмеялся:
— Такой вопрос другому стоил бы головы! Я могу сказать тебе, почему я раджа: потому что я умею льстить людям и видеть правду сквозь их лесть; потому что я знаю слабости сильных людей; потому что я знаю, как использовать деньги; потому что я не испытываю ни сомнений, ни колебаний и использую любые способы, честные и бесчестные, чтобы достичь своей цели; потому что я родился на Западе, но поднялся к вершинам власти на Востоке, и хитрость обоих миров присутствует во мне; потому что, хотя ум мой несовершенен, порою он достигает высот истинной гениальности, недоступной просто мудрому человеку. И потому что — а без этого все мои таланты были бы бесполезны — я имею безграничную власть над женщинами. Они словно мягкий воск в моих руках. Стоит мне только взглянуть какой-нибудь из них в глаза да покрепче прижать ее к себе, как она становится моей рабыней на всю жизнь.
Донн Отна недоверчиво пожал плечами и немного отхлебнул из кубка.
— Восток притягивает меня своим странным очарованием, — сказал он, — Хотя я все же предпочел бы править племенами каких-нибудь простодушных кимров. Клянусь богом, жить в таком хитросплетении интриг, как ты, — это не по мне!
Констанций засмеялся и, слегка пошатываясь, поднялся на ноги. Слегка кивнув кельту, он отправился спать, сопровождаемый немым чернокожим рабом. Донн Отна тоже поднялся и ушел в соседнюю комнату.
Отпустив своего раба, кельт подошел к плотно закрытому окну, выходившему на внутренний двор, и глубоко вдохнул пьянящие восточные ароматы, что проникали в комнату сквозь щели ставен. Древнее очарование Индии коснулось его век своими навевающими сон перстами, и в тайных глубинах души Донна Отны шевельнулись смутные отголоски памяти веков. Несмотря на все различия, кельт чувствовал отдаленную родственную связь с этими смуглыми раджпутами. Они были той же крови, что и он, если верить древним легендам, повествующим о тех далеких днях, когда арийцы были одним великим племенем. Затем предки Нимбайдура Сингха, отделившись от этого племени, начали свой великий поход на Восток, а предки Донна Отны — на Запад…