Если бы кто-нибудь из репортеров смог увидеть сейчас, каким было его лицо под твердым козырьком плексигласа, опущенным в гермошлеме, он никогда не написал бы наивных строк о ребячливой веселости и необыкновенной бодрости космонавтов, возвращающихся на землю. Он увидел бы смертельно уставшего человека с темным лицом и отеками под глазами, обросшего бородой, очень некрасивого, потому что лицо его сейчас походило на неподвижную, застывшую маску, и только в глазах отражалась огромная работа мысли.
Да, это спускался Человек. Человек, облетевший Луну, первым проникший в ее таинственное пространство. Он еще не ступил подошвами твердых, подбитых специальными шипами ботинок на родную землю, но был уже навсегда на ней прославленный.
Впрочем, об этом сейчас ему некогда было думать. Земля приближалась. Горелов отметил, что ветер несколько изменил направление и относит его южнее, чем он предполагал, к небольшому сероватому озерцу, видневшемуся среди нескончаемой жаркой равнины. Мимо озера, петляя, шла профилированная дорога. Была она из тех, что славятся обильно взлетающей пылью, иначе бы космонавт ни за что не заметил бы длинного шлейфа за мчавшейся по этой дороге автомашины. «Это еще не за мной, – отметил он, – за мной не могли так скоро».
Подтягивая стропы, он начал управлять парашютом перед приземлением. Уступая напору жаркого воздуха, послушно заколебался над его головой серебряный купол. Алексей дернул за шнурок на гермошлеме, и тотчас же бесшумно скользнул вверх твердый козырек, защищавший его не так давно и от высокой температуры, и от космических лучей. В лицо плеснулся прохладный на высоте родниково чистый воздух. Ярче заиграли перед глазами степные краски.
Горелов отметил: на часах, прикрепленных к левому рукаву оранжевого опознавательного костюма, было ровно двенадцать. Легкий удар ногами о твердую землю отозвался в голове веселым звоном. Космонавт упал на высушенную ветрами и солнцем траву, соревнуясь с упрямым ветром, стал гасить купол парашюта. Он легко выиграл это соревнование. Грудой ласкового шелка стал не его глазах парашют.
– Живой! – выкрикнул вдруг космонавт, поддаваясь неожиданному приливу буйной радости, овладевшей им после только что пережитого волнения. – Живой! Я, Алешка Горелов, вернулся!!
Лежа на животе и не снимая мягких перчаток, он изо всей силы забарабанил кулаками по давно не знавшей дождя, потрескавшейся от солнца земле. Потом рупором поднес ко рту ладони и что есть силы закричал, сотрясая жаркий воздух:
– Зе-емля! Я на Земле! Жив! Здравствуй, старенькая!
После опасностей, пережитых им в одиночестве, и утомительного состояния длительной невесомости ему сейчас безудержно хотелось радоваться. Космонавт слушал, как его хриплый голос далеко разносился по степи.
– Вот мне и ответила Земля. Эхом ответила! – снова засмеялся он. – Интересно, кто же меня встретит первым?
Удобно вытянув замлевшие ноги, Горелов не торопясь снял перчатки, расстегнул оранжевый, уже совершенно ненужный ему демаскирующий комбинезон. Его движения стали точными, и только быстрота их выдавала еще не прошедшее окончательно волнение. Можно было подумать, будто он в учебном классе, под руководством инструктора выполняет упражнение по подготовке космического костюма. Комбинезон мягко упал на землю, и теперь Горелов выглядел белоснежным, потому что под демаскирующим его наряд был другой – мягкий защитный костюм. Он дернул застежки-«молнии», сбросил и его. Затем медленно встал на ноги и опасливо сделал шаг, второй, третий…
Нет, они были твердыми, первые его шаги по земле! Только звенело что-то в ушах. А может, это пели степные жаворонки. Большой черный орел низко и медленно пронесся над ним, распластав широкие крылья. Видимо, гордого кочевника возмутила пестрая одежда космонавта, потому что он буквально повис над его головой и застыл на какое-то время.
«Совсем как на картине» – подумал Горелов и вспомнил о своем этюднике и о не законченной перед стартом портретом любимой женщины.
Рации у него не было, а уже полагалось дать о себе знать. Он достал из комбинезона ракетницу и хотел послать в небо зеленый огонь, но услышал гудение мотора. Прямо по целине к нему мчалась голубая «Волга», невероятно подпрыгивая на солончаковых неровностях. Наверное, у водителя во время этих прыжков не раз вырывалась из рук баранка, но вопреки всему машина продолжала упрямо продвигаться вперед. Ее капот, увенчанный белым оленем, был уже в нескольких метрах, когда Горелов разглядел, что машиной управляет женщина. Ему и от этого стало весело – он всему сейчас радовался.
Да и не могло быть иначе, потому что он был летчиком. А летчики быстро отходят после любых потрясений и любят шутить, где бы они ни находились: в столовой ли, на аэродроме, у себя дома или в воздухе. Даже там, переговариваясь по радио, нет-нет да и отпускал кто-либо из них шутку, за что потом, на земле, получал от командира взбучку.
Губы космонавта сушил знойный ветер, врывавшийся в открытый гермошлем. Они дрогнули в мягкой улыбке. «Вот и появился человек, который встречает меня первым, – обрадованно подумал он и тут же шутливо пробормотал: – Вот тебе на! Откуда эту нимфу несет ко мне по бездорожью?»
Машина затормозила и тотчас же оделась облаком душной пыли. Хлопнула дверца, и худенькая девушка в спортивных брюках и курточке на «молнии» подбежала к нему. Ее светлые кудряшки прилипли к потному лбу. На левой щеке виднелось небольшое пятнышко крови. Она восторженно улыбаясь, едва удерживаясь, чтобы не броситься ему на шею.
– Товарищ Горелов… Алексей Павлович! Простите, но это же, конечно, вы!
Космонавт громко рассмеялся. Ему было сейчас бесконечно приятно стоять на земле, широко расставив ноги, и видеть перед своими глазами молодое счастливое лицо этой неожиданно появившейся девчонки.
– Вы догадливы, – заметил он.
– Да при чем тут догадливость! – воскликнула девушка. – Я вас столько ждала… то есть, простите, конечно, не только я, а все люди. А тут счастливый случай – еду на нашей изыскательской машине за почтой и вдруг вижу, спускается на парашюте в оранжевом комбинезоне человек. А по радио уже сообщили. Ясно, что вы. Я как хватила напрямик… Может, вам надо оказать какую помощь? Я не только шофер, я и фельдшер в нашей экспедиции. Вера Чупракова – моя фамилия.
Горелов развел руками.
– Нет уж, милая девушка. Это я должен вам оказать помощь. Смотрите, у вас и лоб и щеки в царапинах.
– Да это пустяки, – потупилась она конфузливо, – дорога, сами видите. Отказываюсь от медпомощи.
– Тогда подойдите поближе, – настаивал Горелов.
– Зачем? – смешалась она.
– Да расцелую я вас, Вера Чупракова! – закричал он радостно и так громко, что она даже оглянулась по сторонам. – Вы же первая землянка, которую я вижу. Сами должны понимать, как это приятно после стольких часов одиночества!
Не дожидаясь согласия, космонавт притянул к себе растерявшуюся девушку, но тут же понял, что гермошлем помешает ее поцеловать. Он все же обнял ее, и так крепко, что она даже вскрикнула.
– Ладно, ладно, – весело сказал Горелов, – больше не буду, а то ваши косточки действительно затрещат. И не смущайтесь. Я же это по-братски. Если бы вы знали, как мне приятно слушать сейчас человеческий голос! Лучше всякой музыки, честное слово! Вы говорите… Говорите как можно больше, о чем угодно, а я буду слушать… только слушать.
Но Вере Чупраковой не пришлось выполнить его просьбу. Над их головами в эту минуту зародился неясный нарастающий гул. Низко над степью, отбрасывая легкую, не поспевающую за ним тень, пронесся белый реактивный истребитель, такой короткокрылый, что показался стрелой в оправе.