Он, подобно первому, начал дышать не сразу, и потребовалось интенсивно растирать его полотенцем, пока он не издал первый слабый крик. Отрезая и перевязывая пуповину, доктор Аллар отметил про себя, что, хотя ребенок родился полностью сформировавшимся, его вес вряд ли достигал четырех фунтов, что и подтвердило последующее взвешивание на весах тут же, в родильной палате.
— Доктор, — раздался умоляющий голос Франчески, — что происходит? Это мальчик или девочка?
— Еще одна дочь, — коротко бросил он. Краткость ответа и безразличие, прозвучавшее в обычно веселом голосе Аллара, подсказали всем, кто был в тот момент в родильной палате, что второй ребенок внушает серьезные опасения их шефу. Что-то с ним было явно не в порядке.
В этот момент анестезиолог, следивший за важнейшими параметрами состояния Франчески, заметил, что у нее резко упало кровяное давление, а пульс заметно участился. Почувствовав сильное головокружение и тошноту и покрывшись испариной, Франческа тем не менее не забыла о своем разочаровании резким ответом доктора Аллара и продолжала настаивать:
— Покажите мне их, пожалуйста, покажите…
— Сию минуту, мамаша, а сейчас постарайтесь расслабиться.
Аллар приказал двоим медсестрам сделать Франческе переливание крови в обе руки. Она уже была близка к шоко-ковому состоянию, но переливание крови и введение фибриногенов очень скоро привели к безопасным показателям частоту ее пульса и кровяное давление. Убедившись, что состояние его пациентки стабилизировалось, доктор Аллар велел доктору Ромбасу поднести близнецов к родильному столу. Глаза обеих девочек были плотно закрыты, кулачки крепко сжаты. На голове у одной из них белокурые волосы уже подсохли и начали кудрявиться, а у другой были все еще влажные.
Девочек завернули в белые мягкие фланелевые пеленки. Франческа, слабая, но взволнованная, внимательно разглядывала их, испытывая при этом такое изумление, которого никогда не знала прежде. Превращение этих созданий, с которыми она чувствовала полнейшую внутреннюю связь, пока носила их в своем лоне, в двух крошечных человечков, способных уже самостоятельно зажмуривать глазки и сжимать кулачки, реагируя таким образом на этот залитый ярким светом мир, в котором они вдруг очутились, было столь поразительным и ошеломляющим, что Франческа не могла охватить умом подобное чудо и воспринимала его чисто эмоционально.
— Они обе совершенно одинаковые, доктор?
— Да, но вторая девочка весит меньше первой. Вот эта, — ответил он, указывая на меньшую из близнецов, — должна сразу отправится в инкубатор и оставаться там, пока не наберет достаточный вес. Но в остальном — полный порядок, мы уже проверили все пальчики на руках и ногах.
— Слава богу! — прошептала Франческа.
— Теперь, мамаша, вам надо отдохнуть.
— Скажите моему мужу… Он, должно быть, ждет не дождется.
Когда утомленный Аллар вошел в приемную, где ждал его Стах, то обнаружил Валенского спящим сидя: он уткнулся лбом в стекло окна, в которое до того не отрываясь смотрел невидящим взором всю долгую ночь. Доктор Аллар минутку постоял за спиной спавшего, а затем со вздохом легонько тронул Стаха за плечо. Князь мгновенно проснулся.
— Говорите!
— У вас две дочери. Мадам чувствует себя хорошо, но очень устала.
Стах диким взором уставился на доктора, ожидая совсем другого сообщения. Его твердая уверенность, что родятся мальчики, была разрушена столь безжалостно, что он оказался не в состоянии вымолвить ни единого слова. Помолчав немного, доктор мягко ответил на тот незаданный вопрос, которым встретил бы его любой другой мужчина на месте Стаха.
— Одна из ваших дочерей в отличном состоянии, но что касается другой…
Стах наконец обрел дар речи:
— Так что там с другой? Говорите!
— Перед рождением второго ребенка возникли медицинские проблемы. Плацента отделилась от матки как раз перед появлением младенца на свет, у мадам началось внутреннее кровотечение.
Стах отшатнулся и привалился к стене.
— Итак, ребенок умер. Вы можете сказать мне об этом, доктор.
— Нет, ребенок жив, но я обязан предупредить вас, что девочка в тяжелом состоянии. Она очень мала, всего четыре фунта и две унции, a placentae abruptio — отделение плаценты — и наличие микония в плацентной жидкости дают нам основание опасаться, что на какое-то время снабжение ее мозга кислородом было нарушено. Мы действовали предельно быстро, князь, но прошло от четырех до, возможно, пяти с половиной минут, пока мы сумели извлечь ребенка.
— Что вы хотите этим сказать, доктор? Говорите сразу.
— Есть вероятность, точнее, можно с уверенностью полагать, что мозг ребенка поврежден.
— Повреждение мозга? Что это значит? О чем, черт возьми, идет речь? — Стах схватил доктора, словно собираясь трясти его за плечи, но внезапно уронил руки. — Простите меня.
— Пока рано говорить определенно. О размерах повреждений нельзя сказать до проведения тщательного обследования ребенка.
— Как скоро вы будете это знать? Когда вы сможете обследовать… эту другую?
— Как только она достаточно окрепнет. Но все же, в целях предосторожности, ее следует окрестить. Какое имя вы собираетесь дать ей, князь?
— Мне наплевать!
— Князь Валенский! Успокойтесь! Нельзя терять надежду. И потом, у вас в любом случае есть одна превосходная, совершенно здоровая дочь. Не хотите ли взглянуть на нее? Она — в детской. У нее вес пять фунтов десять унций, так что нет никакой нужды помещать ее в инкубатор. Хотите навестить ее прямо сейчас?
— Нет! — не задумываясь ответил Стах. Он был уверен, что не способен сейчас взглянуть ни на одного ребенка.
Доктор проницательным взглядом посмотрел на него: такой ответ он слышал далеко не в первый раз.
— Мой вам совет, — добродушно сказал он, — поезжайте домой, поспите немного, а потом возвращайтесь навестить княгиню. Вы провели целую ночь без сна и пребывали в колоссальном нервном напряжении. А когда вы вернетесь, маленькие княжны тоже уже, без сомнения, проснутся.
— Не сомневаюсь.
Стах повернулся, чтобы уйти, но потом обернулся и сказал тоном, в котором ясно слышался скрытый вопрос:
— Я уверен, вы сделали все, что в ваших силах.
— Конечно, князь, но есть вещи, против которых мы бессильны.
Стах продолжал пристально смотреть на него. Маленький доктор застыл на месте, глубоко уязвленный тем, что кто-то посмел усомниться в его профессионализме.
— В природе бывают несчастные случаи, с которыми человеческий опыт и знания не в состоянии справиться, и нам остается только одно — спасать то, что можно спасти.
— Спасать? — повторил Стах с таким видом, будто ему никогда прежде не доводилось слышать это слово.
Какое это имеет к нему отношение? В его жизни не было случая, чтобы он оказался не на высоте, о каком таком спасении может идти речь?
— До свидания, доктор.
На опасной скорости подъехав к дому и не обратив внимания на столпившихся у парадного подъезда слуг, он погнал машину дальше, к конюшням. Там он выпрыгнул из автомобиля, вбежал в стойло и вскочил на спину первой попавшейся лошади. Грум, увидевший хозяина, готового ускакать без седла, подбежал к Стаху и громко крикнул:
— Князь, как там близнецы и княгиня?
— С княгиней все в порядке. Ребенок всего один. Девочка. А теперь — к черту, прочь с дороги.
Стах ударил пятками в бока лошади и вцепился руками ей в гриву — этот приказ был понятнее всяких слов обученному животному.