Остальные молчали — видимо, привыкли к подобным припадкам ярости. — Эту ошибку богов!..
— Боги редко ошибаются, — спокойно ответил Старик. — А ты совершенно напрасно злишься. Ты же не хуже меня знаешь, кому это выгодно.
— Кхатти желает быть мулом с колокольчиками, — проскрипел Лис. — И бежать впереди каравана. Думает, Хозяин его похвалит за усердие.
Разозленный общими нападками Брюзга свирепо зашипел, а мне показалось, что где-то неподалеку злобно рассмеялись. Я попробовал вспомнить, не слышал ли когда-нибудь названия «Ретрик» или историю о произошедшей возле этого места битве, но на ум ничего не шло. Был бы на моем месте, например, Хальк, он бы быстро разобрался, что здесь к чему и кто здесь сидит. Интересно, кого обитатели пещеры называли «Хозяином»? И как они все сюда попали? Так же, как и я? Что они здесь делают?
— Если бы не ты и твои подстрекания, — Брюзга снова обрел дар речи и теперь решил накинуться на Старика, — мы бы смогли уладить дело миром!
Лис залился дребезжащим смехом, Усталый (я решил, что это был именно он) вздохнул, Старик ничего не ответил. Ободренный молчанием Кхатти продолжал:
— Да, и все бы завершилось иначе! Так, как оно и должно было быть — созданием великой империи, достойной наследницы дел великих предков!..
— Кхатти, ты просто помешанный, — равнодушно сказал Усталый. — Почему бы тебе не помолчать хоть немного, а? Прошлое больше не имеет никакого значения.
— Пускай треплется! — вмешался еще один голос, которому я присвоил прозвище «Тихоня». Он редко вступал в общие разговоры, предпочитая хранить молчание. Я пока не сумел толком представить себе его облика. — Алькой, если тебе неинтересно, можешь немного потрудиться во имя нашего общего блага. А то новичок отказывается тянуть лямку вместе со всеми.
«Новичком» в этой компании, похоже, был я. Только как здесь можно было «трудиться», я не представлял. Брюзга снова принялся за свое, но, похоже, никому не хотелось с ним препираться и вскоре в пещере снова стало тихо. Я подумал, что Кхатти очень давно проиграл какое-то важное сражение и теперь непременно хочет доказать, что ему тогда просто не повезло. Остальные же столько раз слышали его речи, что им все равно. Алькою-усталому так вообще все смертно надоело… Сколько ж они здесь сидят, страшно представить! Что это за место такое? А сколько тут нахожусь я сам? Может, уже целый год прошел? Или, что куда хуже, целый век, как в сказке про волшебный холм и человека, случайно заснувшего на его склоне? И все, кого я знал, давным-давно умерли, а города разрушились и в развалинах поселились совы…
Под эти невеселые мысли я незаметно задремал, и даже снова появившееся перед глазами ущелье не выглядело привычно унылым. Теперь мне показалось, что я здесь не один, и где-то неподалеку копают землю другие люди. Просто я их не вижу из-за сгустившегося тумана. Зато слышу их перекличку…
Тут я сообразил, что на самом деле это Брюзга опять ругается со Стариком, а Лис вовсю их подзуживает. Спорили они все о том же: Кхатти обвинял Старика в устроении какого-то «брожения умов» и обзывал «погибелью древнейшей нации». Старик невозмутимо возражал, что сородичи Кхатти сами повинны в обрушившихся на них бедах и нечего валить с больной головы на здоровую. Лис поддерживал то одного, то другого, Алькой и Тихоня помалкивали. Брюзга разошелся вовсю — у меня в голове аж звенело от его пронзительного голоса.
— …Разумеется, не требуется большого ума для того, чтобы разрушить созданное чужими руками! Не так уж и трудно подвести к мятежу толпу вечно недовольных и тупых варваров, особенно если найдется, на кого их натравить! Как ты нас обычно именовал? Отродьями тьмы, помнится? И это еще было любезностью с твоей стороны! Что ж, теперь можешь полюбоваться на достойный итог своих трудов — вон он валяется! Безмозглый, ни к чему не пригодный кусок мяса!..
— Сам такой, — не выдержал я. Почему-то я не сомневался, что Кхатти имеет в виду именно меня. Мне было жаль только одного: я не мог ему ответить. Я не понимал, как они вообще беседуют между собой, если находятся в таком же положении, как и я — то есть не могут пошевелиться. Конечно, я не произнес эти слова вслух, просто подумал. Но в моей голове неожиданно настала полная тишина. Похоже, меня услышали.
— Алькой, это ты сказал? — нарочито равнодушно поинтересовался Брюзга.
— Нет, — кратко отозвался Усталый.
Снова молчание. Я словно наяву увидел, как они насторожено прислушиваются.
— Это новичок, — подал голос Тихоня. — Ты проспорил, Кхатти — не так уж он и глуп. Эй, парень, почему же ты раньше молчал?
— Я… Я не знал, что могу с вами разговаривать, — не очень уверенно то ли сказал, то ли подумал я. — А вы кто?
Вместо ответа я услышал запинающийся и растерянный голос, в котором с трудом узнавалось привычное ехидное скрипение Лиса:
— Мальчик, какой сейчас там… наверху… год?
Вот на такой вопрос я теперь мог ответить без запинки. У нас дома, в Райте, года считали по какому-либо запомнившемуся событию, например, «год, когда всю зиму шли лавины» или «после засушливого лета». Однако после всех этих разъездов по всяким городам я знал, как принято отсчитывать время, и почти что отчеканил:
— Тысяча двести восемьдесят восьмой по основанию Аквилонии!
— По основанию… чего? — после долгого (и, как мне показалось, растерянного) молчания спросил Кхатти.
— Аквилонии, — повторил я. — Это такая большая страна на закат отсюда…
Кто-то тихо и неуверенно засмеялся. Словно человек, отвыкший от любой радости, а теперь обнаруживший, что не потерял способности ликовать. Я подумал, что это Алькой, но не понял, чего его так насмешило.
— Вот так, — ожил в моей голове голос Тихони и ядовито осведомился: — Кхатти, ты там еще жив?
— Почти, — чуть слышно пробурчал Брюзга. Я думал, он сейчас накинется на меня, но Кхатти упорно молчал. Наверное, я сказал нечто такое, что потрясло его до глубины души. Интересно, что именно? Ведь я всего лишь ответил на безобидный вопрос.
— Добро пожаловать в наше маленькое общество, — прозвучал спокойный и чуточку печальный голос Старика. — Надо полагать, ты уже давно прислушиваешься к нашей болтовне? Не стоит придавать ей большого значения — мы слишком давно находимся тут, чтобы испытывать по отношению к друг другу настоящую злость. Просто надо хоть как-то отвлекаться от скуки нашей чересчур затянувшейся жизни…
— А вы живые или не совсем? — осторожно спросил я. Ответил мне не Старик, а почему-то Алькой, и слова его были медленными и странными:
— Когда-то мы были живыми, мальчик. Слишком живыми. Это нас и сгубило. А теперь мы не можем умереть…
— Ушам своим не верю! — похоже, Кхатти-брюзга воспрял духом и немедленно встрял в разговор. — Алькой, неужели на старости лет ты сумел выучиться чему-то, помимо размахивания мечом? Например, разговаривать как человек?
Я начал понимать, отчего обитатели подземелья время от времени просят Кхатти заткнуться. И чего он только такой… Сначала на язык просилось — «злой». Потом я передумал и решил, что Брюзга не злой, а просто обидевшийся на жизнь и на всех людей.
— Кхатти видел, как погибла заветная мечта его жизни, — негромко сказал Старик. Откуда-то я знал, что сейчас только я слышу его голос, а все остальные разговоры стали едва различимы, точно велись за толстой стеной. — Это, знаешь ли, не очень-то приятно. Особенно если у тебя нет и никогда больше не будет возможность вмешаться и как-то помешать происходящему.