Мальчишки устроились рядышком на санках и принялись за мороженое.
Еремичев скрылся в глубинах своего времени, где и закипела Срочная работа.
И прошел год. Но во взрослом времени. В стране детей этот срок мог оказаться и иным. Время там измерялось не очень регулярно. От случая к случаю - отметкой на дверном косяке, ровно над чьей-нибудь вихрастой макушкой.
А во взрослом времени взлетела ракета. С людьми, между прочим. К далеким звездам. Надолго улетели. О чем и написали в газетах, и чему посвятили очередные речи.
Когда речи отгремели, Еремичев вспомнил о ребятах. Потому что во времени взрослых появилась очередная затея. Вновь связанная с запуском ракеты. Но такой ракеты, чтобы могла вылететь за пределы Галактики и вернуться! Совсем уж какая-то особенно грандиозная ракета. С людьми, между прочим. Вот поэтому-то Еремичев и вспомнил о ребятах.
Вспомнив о них, он подошел к окну и поглядел за границу. Стасик и Рожков сидели почти там же, где прошлый раз оставил их Еремичев. Сидели они на санках, и Стасик горячо в чем-то убеждал сонного по обыкновению Рожкова.
- Эй, - опять не очень-то вежливо окликнул их из своего времени Еремичев. - О чем дебаты? Хотите мороженого?
- Кто же не хочет? - резонно ответил Стасик.
И даже Рожков оживился.
- Сейчас угощу.
Еремичев сходил в тот же самый киоск, купил пару пачек пломбира.
- Это вам аванс, - сказал он, протягивая пачки через границу. - И будет еще, если поможете мне.
- Только никаких ракет, - сразу предупредил Стасик.
- Почему? - удивился Еремичев. - Чудаки, это же интересно.
- Может быть, - не стал спорить Стасик и поймал языком сорвавшуюся с краешка брикета каплю. - Только этот толстый уже не может изобретать никакой техники.
- Это правда? - спросил Еремичев у Рожкова.
- Ага, - безмятежно отозвался тот, поглощенный поеданием пломбира.
Еремичев вдруг чего-то заволновался, как делали все во времени взрослых, когда чего-нибудь не понимали.
- Ребята, - сказал он, - вы не думайте... Если там мороженое или жевательная резинка... так за этим дело не станет. Можно и посущественное придумать награду...
- Да нет, - сказал Стасик. - Дело не в этом. Нам не жалко. Просто возраст такой. Мы же растем. Вон у него голос ломается.
- При чем тут голос? - удивился Еремичев.
- Не знаю. Только все. Никакой техники.
- Жаль, - от души подосадовал Еремичев. - Ну ладно. Будьте здоровы.
И глубоко задумавшись, навсегда удалился в свое взрослое время.
- И все же я не пойму, - сказал Рожков, облизывая пальцы правой руки. - На что им эта ракета?
- Да я тебе уже сто раз объяснял, - сказал Стасик. - В космос летать, чего тут непонятного?
- Это-то я как раз понимаю, - сказал Рожков, на всякий случай облизав и пальцы левой руки. - А вот что им в космосе надо?
- Ну, как что? Ну... Может, с инопланетянами хотят встретиться, с братьями по разуму...
- Но ракета-то зачем? - сказал Рожков, вытирая облизанные пальцы о штаны.
- Слушай, отстань, а? - жалобно сказал Стасик. - Ну откуда я знаю? А если интересно, спроси у этих, с Альдебарана. Кстати, когда они тебя на связь вызывают?
- Да пора уж, наверно, впрягайся.
- Ох, - тяжело вздохнул Стасик, берясь за веревку от санок. - Ты знаешь что, спроси, нет ли у них мороженого, а? Жарища сегодня, не могу...
- Ладно. Трогай, - скомандовал Рожков, поудобнее устраиваясь на санках.
Над двором разнесся скрежет полозьев. Скрежет заполнял двор и выползал на улицу. Ни асфальт, ни полозья ничего не знали о границе.
БА-БАХ!
Ветеран Петров сидит на скамейке у подъезда и заслуженно отдыхает.
У пацанов же - летние каникулы. Пацаны в это утро бабахают пистонами. Кладут их на бордюр, а сверху камнем - ба-бах! Или молотком - ба-бах!
- Уау! - вопят пацаны, когда особенно громко бабахает. - Полная Америка!
- Америка, - досадует ветеран Петров. - Далась им эта Америка...
Ба-бах!
Проходит мимо капитан-танкист, даже глазом не моргнет.
- Молодец, - отмечает ветеран Петров. - Чувствуется выучка.
- Ма! - вопит белобрысый пацан в замызганных зеленью светлых шортиках. - Скинь еще патронов!
- Хватит, - сердито отзывается мать из окна на третьем этаже. - Весь двор и так уже осатанел от вас.
- Ма, ну скинь!
- На фронте тоже мамку будет просить, - не одобряет ветеран Петров.
Весь тротуар вдоль дома усеян бумажной шелухой пистонов.
- А человек утром подметал, - огорчается ветеран Петров.
Ба-бах! Голосит над двором встревоженное воронье.
- Пистолет-револьвер-кольт-ТТ-системы Макарова! - орут пацаны.
- И чего городят, - досадует ветеран Петров. - Чему их только в школе учат?
Ба-бах!
- Мафия бессмертна! - орут пацаны.
- Ох, вырастут рэкетирами, - обмирает ветеран Петров.
- Деда, когда пистолет мне купишь? Обещал ведь, - пристает к нему белобрысый внук.
- Мне вон тоже... пенсию повысить обещают, - устало отмахивается Петров.
- Ужинать, - зовет хозяйка и старого, и малого.
И тот, и другой не сразу и ворча покидают двор. И вскоре тишина и тьма за окнами. Ночь наступает. А в Америке наверно - день.
СМЯТЕНИЕ
- Перестань вертеться на стуле. Не слышишь, как он скрипит под тобой, как жалуется? Послушай. Слышишь? Теперь, дальше. Вот ты палишь спички почем зря...
- Я не палю.
- Ложь. Стыжусь за тебя, поскольку ты сам, к сожалению, этому еще не научился. Относительно же спичек. Спички, к твоему сведению, делают из дерева. Верно?
- Наверно.
- Рифмуешь? Похвально. Но это тема для другой беседы. А сейчас - о дереве. Твои же сомнения, выраженные словом "наверно", я объясняю тем, что дерево ты воспринимаешь абстрактно. Как глину, пластмассу... или воду. Как вещество. Как материал. Как средство. На самом же деле спички делают из конкретного дерева. Дуб, осина... Впрочем, чаще - осина, весьма специфическое по символике дерево...
- Яблоня, вишня... Когда же мы к бабушке поедем?
- Отрадно, что ты отзывчив на развитие чужой идеи. Но бабушка здесь не при чем. Хотя, может быть, именно ее воздействие... Но не об этом речь. Итак. Что касается яблони и вишни, то ты, что называется, хватил. А дерево, конкретное дерево, имеет отличительные для каждой породы корни, ствол, крону. И ты, своими бездумными поступками, способствуешь уничтожению того, что отпущено нам Природой в весьма ограниченном количестве.
- Но они так красиво горят!
- Не перебивай, пожалуйста, привыкай слушать, прежде, чем возражать. Это, во-первых. А во-вторых, я сейчас рассматриваю вопрос этики. Проблемы же эстетические мы, с твоего позволения, перенесем на повестку дня следующей беседы. Сейчас я помечу эту тему. А ты пока подумай о твоем отношении к подаренным тебе карандашам. Посмотри, на что они похожи. Все в пластилине.
- Я строил дом. Они как бревнышки.
- Карандаши, и ты должен это ясно понимать, тоже делаются из дерева. Кедра...
- Секвойи...
- Ого, смотри-ка, круг твоих познаний весьма обширен.
- Она такая здоровущая!
- Количественные параметры не всегда являются решающими при создании того или иного предмета. Но, кстати, и о количественных оценках. Представь теперь себе, сколько спичек ты сжег за свою жизнь. Представил? Нет? Ну, хотя бы за год?
- Не знаю. Много. Год - это много.
- Вот. Считай, что целое дерево ты взял и пустил на бездумную потеху. Целое дерево, вырвал с корнем и пустил по ветру. За просто так. За здорово живешь.
- Но ты тоже жгешь спички!
- Не "жгешь", а жжешь. Будь добр, не поленись, повтори.
- Ну, жжешь... Но...
- Объясняю. Да, я вынужден это делать. Но с полным осознанием трагической необходимости данного процесса. Ты же - просто хулиганишь. Есть разница?
- Для спичек - нет.
- Бога ради, оставь только эту бесплодную софистику.