Он слишком далеко отсюда. Он всегда может нам сказать: «Ай, какая досада. Сперва мы не слышали о битве, а теперь уже поздно». И никто не посмеет назвать его лжецом.
Таргитай швырнул свою волчью шкуру через весь шатер и удовлетворенно хмыкнул, когда она приземлилась на кожаный мешок у постели.
– Неглупая мысль. Что, сказать тебе за нее спасибо?
Энари Липоксай, который все это время тихо перетирал бронзовым пестом какие‑то травы в ступке, вступил в разговор.
– Подумал о голове быка – вспомни и о его хвосте.
– А видессианин бы сказал: «Посмотри на другую сторону монеты», – пробормотал Виридовикс.
– Если ты победишь Варатеша, – продолжал энари, – то подчинить Ойтошира тебе будет труднее, чем своих ближайших соседей. Клан Ойтошира кочует далеко. Вот лучший довод убедить его присоединиться к нам.
– Ты говоришь как ясновидящий? – возбужденно спросил Таргитай.
– Нет, только как человек, который многое повидал в жизни, – ответил Липоксай, улыбаясь. Словесная игра забавляла энари не меньше, чем увлекла бы она какого‑нибудь видессианина.
За то недолгое время, что Виридовикс провел в клане Таргитая, кельт научился уважать ум и знания энари. Виридовикс все еще сомневался: был ли Липоксай настоящим мужчиной. В отличие от большинства хаморов, шаман держался с женщинами более чем скромно. В стесненной жизни кочевников, где все на виду, это очень бросалось в глаза. Но кем бы ни был Липоксай, ничто не ускользало от его цепкого взгляда.
Таргитай, пессимист по натуре, с легкостью нашел новую причину для тревоги.
– Что толку от наших немногочисленных союзников, Вридриш, если твой Авшар так силен, как ты говоришь? Что бы мы ни делали, Авшар всегда поможет бандитам Варатеша перебить нас.
Кельт прикусил губу: он и сам опасался подобного. Однако вслух он произнес совсем другое:
– Магия в бою – ненадежная штука, вот оно как. Она может обернуться против колдуна и укусить его очень больно.
Липоксай, тряся щеками, закивал в знак согласия. Да, колдовство нередко подводит магов во время битвы.
Новая мысль осенила Виридовикса.
– Ха! Недурную штуку отмочили как‑то раз римляне! – воскликнул он и вдруг вспомнил: – А, нет… Говорят, сначала эту хитрость применяли против них.
Скрестив на груди руки, Таргитай нетерпеливо постукивал пальцами по локтям. Виридовикс слегка покраснел: его собеседники, разумеется, ни слова не поняли из этих бессвязных восклицаний.
Он подробно рассказал хаморам о том, как однажды ночью легионеры Скавра спугнули отряд йездов, привязав горящие факелы к рогам коров и бросив обезумевшее стадо на кочевников. Не умолчал, разумеется, и о своих выдающихся подвигах: героический кельт скакал во главе пылающего «леса». Он пронзил мечом одного йезда, который посмел не бежать в паническом ужасе!
– Остальные дураки улепетывали кто куда, спасая свои глупые жизни и крича как баньши, – весело заключил Виридовикс. – Должно быть, решили, будто за ними гонится орда демонов. Собаки Варатеша точно так решат.
После этого рассказа все хаморы – даже Сейрем, даже болтливые подруги Борэйн – воззрились на кельта в неподдельном ужасе. Таргитай машинально схватился за саблю. Тогда до Виридовикса стало постепенно доходить, что он брякнул нечто ужасное. Однако он, честно говоря, так и не понял – что.
Липоксай заметил, обращаясь к своему вождю:
– Он не нашей крови. Откуда ему знать всю нашу жизнь, все наши обычаи?
Очень медленно каган расслабился.
– Правда, – произнес он наконец и повернулся к Виридовиксу. – Ты так хорошо вошел в нашу жизнь! Иногда я сам забываю, что ты родился не в земле хаморов.
Виридовикс слегка поклонился. Таргитай заговорил с ним снисходительно, как с ребенком.
– В степях огню нельзя гореть свободно. – Таргитай взмахнул рукой, словно желая напомнить о бесконечном море травы. – Пожар охватит всю степь. Кто скажет: когда и где остановится пожар?
Виридовикс, уроженец влажных галльских лесов, никогда не думал об этом. В замешательстве он опустил голову:
– Прости. Я не подумал.
Но больно уж хороша хитрость! Пусть нельзя зажигать огонь… Римская уловка могла сработать хотя бы частично.
– А что если сделать так… – начал Виридовикс.
Таргитай выслушал. Провел рукой по бороде, размышляя.
– Что ж, слыхал я и глупее… – молвил он наконец. Это была наивысшая похвала в устах вождя.
Сейрем кивнула. Ничего другого она и не ждала от своего рыжеволосого друга.
Аргун стоял перед послами в окружении своих сыновей и советников. В конце концов он перешел к главному вопросу, который и обратил к соперникам‑послам:
– Пусть каждый скажет: почему мой народ должен принять его сторону, а другую сторону отвергнуть.
Возможно, Гуделин ожидал, что, прежде чем перейти прямо к делу, Аргун заведет какой‑нибудь вежливый разговор. Поэтому видессианин не смог ответить сразу. Пока он колебался, Боргаз из Иезда воспользовался паузой и заговорил первым. Склонив головы, Гуделин и Горгид слушали, как Скилицез переводит им шепотом:
– «Потому что Видесс подобен дряхлой корове. Он еле стоит на ногах. Когда животные стад твоих (да приумножатся они и да будет так вечно) дряхлеют, разве привязываешь ты их к молодым быкам, чтобы те помогли им протащиться еще несколько дней? Нет! Ты прирежешь старого быка, покуда у него еще остается плоть на костях. Мы приглашаем тебя! Помоги нам быть мясниками, дабы ты смог разделить с нами добытое мясо».
Против воли Горгид ощутил уважение к талантам Боргаза. Аргументы йезда были умело облечены в термины, близкие и понятные аршаумам. Несомненно, это был убедительный довод.
И все же Гуделин довольно быстро пришел в себя и перехватил инициативу.
– О, думается, высокочтимого Боргаза следует простить за неуместную мысль о том, что Видесс может постичь та же участь, что и Макуран, рухнувший при первом же ударе из степей. Воистину, высокочтимый Боргаз, чья держава пала у него на глазах, хорошо служит новым господам.
Ариг перевел слова Гуделина Аргуну и старейшинам.
– Твоя игра слов не может быть переведена дословно, – прошептал Скилицез, когда отзвучала последняя фраза.
– Неважно. Она предназначена для Боргаза, – отозвался чиновник. – А он понял.
Удар попал в цель: посол Иезда устремил на Гуделина испепеляющий взгляд. Что ж, подумал Горгид, Гуделин и сам вполне умеет отыскать слабое место противника. Должно быть, для Боргаза – человека макуранской крови – было унизительно служить хозяевам‑степнякам. Великая цивилизация древнего Макурана ничем не уступала видессианской.
– Мое сердце и преданность моя всецело отданы кагану Вулгхашу, – проговорил посол Иезда довольно громко, словно желая заверить в этом прежде всего самого себя. Должно быть, ему это вполне удалось, потому что он тут же нанес имперцам ответный удар: – Иезд – держава молодая, сильная, она полна жизни, в ее жилах бурлит свежая кровь. Наступает время Иезда, заканчивается время Видесса!
Дизабул гордым движением вскинул голову. Как и надеялся Боргаз, юный принц считал свою судьбу неразрывно связанной с Иездом.
Однако Горгиду пришло в голову, что посол Вулгхаша, возможно, переценил свое влияние на аршаумов. Большинство советников Аргука было не так уж молодо.
Один из самых старых аршаумов, восседавших рядом с каганом, – древний старец с жидкими седыми волосами – медленно приблизился к Боргазу и выдернул волос из его бороды.