Аннотация: Вест-Индия, таинственная земля отчаянных пиратов... Яркое солнце, изумрудные волны, «Веселый Роджер», реющий над белыми парусами. Где-то далеко остались святыни Старого Света, а здесь – царство черных богов вуду, зомби, вернувшихся с той стороны смерти, икровавых духов зла. Здесь безраздельно властвует всемогущий и ужасный Барон Суббота, жестокий повелитель кладбищ. Но противостоят ему не колдуны и жрецы, а честность и отвага, верная дружба и горячая любовь...
Тим ПАУЭРС
Джиму и Вики Блэйлокам –самым радушным и преданным из друзей,а также памяти Эрика Бэтсфорда и Ноэля Пауэрса посвящается
ПРОЛОГ
Удел неприкаянных душ – затеряться
В неведомых людям могучих приливах,
Игрушкою быть тех ветров, что ярятся,
Но шевельнуть даже волос не в силах.
Вильям Эшблес
“…Живей! В разгаре брачный пир,
Жених – мой близкий друг.
Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг”.
Тот держит цепкою рукой
“И был, – он молвит, – бриг”.
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Даже легкий морской бриз, несущий вечернюю прохладу, не мог развеять влажной духоты, накопившейся в густых зарослях за долгий жаркий день, и стоило Бенджамену Харвуду углубиться в джунгли, следуя за проводником, как его лицо покрыли бисеринки пота. Харвуд рубанул мачете, стиснутым в левой – и единственной – руке, и тревожно вгляделся в ночные тени; за пределами освещенного факелом круга они теснились и нависали, и рассказы о каннибалах и гигантских удавах казались теперь до ужаса правдоподобными. Белому человеку трудно поверить в спасительную силу (даже если имеешь доказательства обратного) коллекции бычьих хвостов, мешочков со священной золой и амулетов, свисающих с пояса чернокожего. Как ни старайся думать о фетишах как о чудодейственныхгардез, аррес, дрогу, а о спутнике – как о могущественномбокоре, в этом первобытном дождевом лесу такое помогало мало.
Чернокожий проводник ткнул факелом в сторону и оглянулся через плечо.
– Теперь налево, – сказал он, тщательно выговаривая английские слова, и скороговоркой прибавил на исковерканном французском, обычном на Гаити:
– Смотри под ноги – тропу размыло.
– Тогда не торопись, чтобы я видел, куда ты ступаешь, – раздраженно отозвался Харвуд по-французски. “Интересно, – подумал он, – насколько прекрасное произношение, приобретенное в школе, пострадало за месяц общения с людьми, говорящими на этой странной тарабарщине?”
Вскоре подъем стал круче, и Харвуду пришлось убрать мачете, чтобы рукой хвататься за ветви и подтягиваться вверх. Сердце его бешено колотилось; казалось, оно вот-вот лопнет от натуги, несмотря надрогу, подаренный чернокожим шаманом. Но вскоре они выбрались наконец из зарослей, и сразу же легкий вечерний бриз с моря овеял лицо приятной прохладой. Тяжело дыша, Харвуд остановился и окликнул своего чернокожего проводника. Ему хотелось хоть немного отдышаться и дать высохнуть взмокшим светлым волосам и рубашке.
Ветерок шуршал листьями пальм, и между редко растущими здесь деревьями виднелась поблескивающая рябь пролива, называемого здесь Языком Океана. Они пересекли его сегодня днем, приплыв с острова Нью-Провиденс. Харвуд вспомнил, что еще тогда заметил холм, на котором они теперь находились, и заинтересовался им, хоть необходимость управлять парусом под ругань недовольного колдуна оставляла мало времени для размышлений.
На картах это место было обозначено как остров Андрос, но все окрестные жители, с которыми последнее время Харвуду доводилось общаться больше всего, звали егоIsle de Loas Bossals, что, как он понял, значило: остров Диких (а точнее, Злых) Духов (или, как толковалось в некоторых случаях, Богов). Про себя же называл его “Берег Персефоны”, где, как он надеялся, ему наконец-то удастся приоткрыть завесу над тайнами Годеса.
Позади послышалось бульканье, и, обернувшись, он успел заметить, как проводник затыкает пробкой одну из бутылок. В свежем чистом воздухе разлился аромат рома.
– Проклятие! – разозлился Харвуд. – Ведь мы приготовили ром для призраков.
Бокор пожал плечами.
– Взяли чересчур много, – пояснил он. – Чересчур много, слишком многие придут.
Его однорукий спутник не ответил и в который уже раз пожалел, что знает недостаточно, чтобы проделать весь ритуал самому.
– Совсем немного идти осталось, – сказал колдун, укладывая бутылку в кожаный мешок на плече.
Они снова двинулись по влажной тропинке, но в окружающем мире теперь что-то изменилось: Харвуд явственно ощущал чье-то пристальное внимание к себе и своему спутнику. Его спутник это тоже почувствовал. Он повернулся к Харвуду и ухмыльнулся, обнажив не только белые зубы, но и белесые десны.
– Они чуют ром, – объявил он.
– Ты уверен, что это не просто те бедолаги-индейцы?
– Они спят, – бросил проводник, не оборачиваясь. – Это духи следят за нами.
И хотя он знал, что пока еще нельзя заметить ничего странного, однорукий нервно огляделся. И впервые ему пришло в голову, что все окружающее не столь уж необычно – такие же тропические заросли, морской бриз, ночное небо над головой можно встретить и в Средиземном море, и этот Карибский островок, возможно, весьма походит на тот остров, где тысячелетия назад Одиссей прибег к почти такому же ритуалу, как тот, что они сами собирались осуществить этой ночью.
* * *
Лишь только когда они наконец достигли прогалины на вершине холма, Харвуд осознал, с каким затаенным испугом он ожидает предстоявшего события. В окружающем не было ничего зловещего: расчищенная полоска утоптанной земли с хижиной на краю, посреди площадки – небольшой навес на четырех столбах над деревянным ящиком. Но Харвуд знал, что в хижине спят два накачанных наркотиками индейца-аравака, а с другой стороны прогалины приготовлена выстеленная брезентом канавка длиной в шесть футов. Чернокожий прошел к ящику под навесом – алтарю ли, трону ли, кто знает, – и, сняв несколько статуэток с пояса, бережно расставил их на крышке, поклонился, попятился прочь, а затем обернулся к Харвуду.
– Ты знаешь, что дальше? – спросил колдун.
Харвуд знал, что это проверка.
– Побрызгать ромом и насыпать муку вокруг канавы, – ответил он, стараясь говорить уверенно.
– Нет, – сказалбокор, — дальше, но перед этим.
В его тоне теперь сквозило явное недоверие.
– А, вот ты о чем, – пробормотал Харвуд, лихорадочно соображая, какого ответа от него ждут. – Мне казалось это само собой разумеющимся.
Что, черт возьми, имеет в виду этот тип?
С чего там начинал Одиссей? Неизвестно, по крайней мере в мифе об этом ничего не говорится. Впрочем, Одиссей жил во времена, когда магия удавалась сравнительно легко… да и извратить ее не успели. А! Вот, пожалуй, что: обряд, отвергающий зло, – при их сомнительной затее это необходимо, чтобы укротить чудовищ, которых может привлечь жертва.
– Ты о мерах предосторожности, да?
– Которые состоят из чего?
Когда в Восточной Европе применяли столь могучую магию, какие же там существовали меры предосторожности против духов и сил зла? Чертили пентаграммы, что ли?
– Отметины на земле.
Чернокожий удовлетворенно кивнул:
– Да.Вервер.
Он аккуратно положил факел на землю и, запустив пальцы в кожаную наплечную сумку, вытащил из нее маленький мешочек, развязал, выудил щепоть серой золы.
– Мука Гвинеи, мы так ее называем, – пояснил он и принялся рисовать ею на притоптанной земле сложный геометрический орнамент.