Сколько же тогда ему было? Лет восемь, но он уже знал греческий и латынь, читал “Принципы” Ньютона и “Превращение металлов” Парацельса, и уже мелкие людишки из зависти к его пышущему здоровью и интеллекту начинали ненавидеть и бояться его. Даже отец его, ревнуя к величию, которого он никогда не мог постичь своим скудным умом, заставлял Лео выполнять бессмысленные физические упражнения и урезывал дневную норму сладостей, которые поддерживали необходимый уровень сахара в крови. Только его мать воистину признавала его гений и позаботилась о том, чтобы он не ходил в школу с прочими ребятами. Да, верно, ему было около восьми, когда он увидел оборванного старика, заглядывающего в заднее окно кондитерской лавки.
Это был деревенский дурачок, и его привлек к окну заманчивый запах только что испеченных кексов с фруктами. Френда поразила его жестикуляция – руки старика делали роющие движения в воздухе, словно преодолевая сопротивление, тогда-то Френд впервые ощутил странный запах, похожий на запах раскаленного металла.
Френд, несмотря на то, что думали окружающие по поводу его жирного тела, был ловок и подвижен. Он бесшумно влез на ящик позади бродяги, чтобы все видеть, – и то, что он увидел, заставило его детское сердце заколотиться. Пирог рывками плыл по воздуху к старику, и каждый новый рывок совпадал с движениями его рук. Девушка-лавочница стояла в дальнем углу на четвереньках, и ей, похоже, было совсем не до пирога, плывшего по воздуху: ее сильно рвало. И каждые несколько секунд старикашка отвлекался от своего занятия и с противным хихиканьем делал пассы, от которых одежда девушки начинала задираться вверх. Возбужденный увиденным, Лео сполз с ящика и спрятался, а потом, несколько минут спустя, последовал за стариком, который, радостно улыбаясь, удирал с украденным пирогом.
Мальчик следил за стариком почти весь день, наблюдая, как тот добывал себе обед, пиво и заставлял подолы юбок вспархивать над головами девиц, и все это достигалось одними жестами и бормотанием. У Лео Френда даже дыхание перехватило, когда он сообразил, что никто из ограбленных и тех, с кем так бесцеремонно обошлись, не понимал, что всему виной хихикающий, подмигивающий старый бродяга, что-то бормочущий себе под нос. В ту ночь старик сломал замок заколоченного дома и, зевая во весь рот, укрылся в нем. На следующее утро Лео Френд уже расхаживал перед этим домом, держа в руках роскошный торт, самый огромный, самый сладкий, какой он только сумел купить на деньги, вытащенные из коробки, где его отец хранил плату за аренду земли. Это было зрелище, от которого слюнки потекли бы у любого любителя сладостей. Мальчик старательно восстановил слой крема, чтобы скрыть следы своих манипуляций с начинкой.
Лео Френду пришлось расхаживать так почти полтора часа. Его коротенькие ручки занемели от тяжести торта, когда наконец старик, зевая и потягиваясь, вышел из дома. Теперь он был одет в нарядный бархатный кафтан на подкладке из тафты.
Лео поднял торт повыше и прошел мимо старика. Он только порадовался, когда у него вдруг схватило живот, а торт, вырвавшись из рук, поплыл по воздуху.
От острых колик мальчишка согнулся пополам и начал кататься по земле, однако все-таки нашел в себе силы приоткрыть глаза и проследить за судьбой своего торта. Тот взмыл прямо вверх, повис в воздухе, а потом опустился на землю по другую сторону дома. Хихикая, старик опять скрылся в доме, и колики тут же ослабли. Мальчик с усилием поднялся на ноги, доковылял до двери и тихо проскользнул внутрь.
Ему было хорошо слышно, как старик с чавканьем поедает торт в соседней комнате, и Френд терпеливо дожидался, пока хруст бисквита не сменился стонами.
Френд смело прошел в комнату, где старик катался по полу между мебелью, покрытой пыльными чехлами.
– Противоядие я спрятал, – писклявым голосом сообщил мальчик. – Скажи, как у тебя получается эта магия, и я тебе его отдам.
Ему пришлось повторить эту фразу несколько раз, все громче и громче, но наконец старик понял. С остановками, прибегая к жестикуляции, когда не хватало слов, старик объяснил принцип используемого им колдовства, концепцию простейшую, но далеко не очевидную: он рассказал, как сделать захват, как манипулировать предметом, чтобы увеличить силу воздействия. Парнишка очень быстро ухватил основную мысль, но предусмотрительно настоял, чтобы старик на практике обучил его, как двигать вещи на расстоянии, прежде чем дать тому снадобье. Когда Френд сумел так резко поднять кушетку, что она отбила часть штукатурки с потолка, старик принялся умолять его, прося положить конец невыносимой боли. Френд со смехом исполнил его просьбу, после чего незаметно вернулся домой, оставив в доме скорчившийся труп – в качестве подарка вернувшимся хозяевам.
С возрастом, изучив книги и летописные записи о древней магии – поразительно, до чего же последовательно от страны к стране сохранялись магические обряды, – Лео пришел к горькому выводу, что действительно великолепное колдовство, делающее человека могучим, как божество, с течением столетий стало просто невозможным. Магия, словно родник, бивший ключом в древние времена, из которого каждый мог наполнить себя, как сосуд, доверху, теперь превратилась в грязную лужицу, и уже невозможно было зачерпнуть из нее больше пары капель, да и то с большим трудом… Как будто магические знания были камнями, образующими дорожку в небе, но вот небо расширилось, растащив зыбкий мостик, и где раньше маги без всяких усилий перескакивали с камня на камень, теперь приходилось тратить всю жизнь, чтобы только перепрыгнуть с одного на другой.
Но он работал с тем, что оставалось в его распоряжении, и уже к пятнадцати годам был способен получить любую вещь, какую хотел, и заставить человека против воли делать все, что ему, Лео, заблагорассудится… И тогда он попытался все объяснить своей матери, которая единственная верила в него, дать ей доступ в тот тайный мир, который он обрел. Он так и не мог потом вспомнить, что же произошло… лишь помнил, что отец ударил его, и он бежал из дома родителей, так никогда уже больше туда и не вернувшись.
Навыки колдовства позволили ему жить обеспеченно следующие пять лет, пока он был студентом. Самая лучшая еда, одежда, апартаменты – стоит только захотеть. Однако глубокое недоверие к сексу удерживало его от рискованных экспериментов, оставляя на его долю лишь смущающие, унизительные, пачкающие простыни сны.
И вот однажды он встревожился не на шутку, как встревожился бы наркоман, обнаружив, что ему уже не хватает обычной дозы опиума, – поняв, что ему хочется – нет, ему необходимо, – получить нечто большее.
Ведь в конце концов магия была прекрасна не потому, что давала ему все, его привлекала власть, даруемая ею, подчинение себе чужой воли, ощущение собственной мощи, распространяющейся вокруг. Для него было мучительно сознавать, что его господство над другими людьми небезгранично, что существуют провалы в созданном им мире, провалы, сопротивляющиеся его влиянию, как навощенная поверхность клише сопротивляется чернилам: он не мог полностью овладеть умами других людей. Он мог заставить их повиноваться против воли, но побудить их желать этого – было выше его возможностей. И до тех пор, пока в другом человеке сохранялось хотя бы малейшее движение протеста или сопротивления, его господство не было абсолютным.