Все трое мужчин некоторое время постояли над открытой капсулой, служившей девочке колыбелькой — затаив дыхание, чтобы ненароком не разбудить малышку.
— Кстати, вот и еще одна проблема, — все еще шепотом проговорил Гилл. — Она растет не по дням, а по часам. Скоро перестанет здесь помещаться. К какому же, черт побери, виду она принадлежит?
— Она явно родилась уже более взрослой, чем наши младенцы, — проговорил Рафик. — Но я ничего не нашел о подобных существах — ни в “Алфавитном указателе”, ни в “Энциклопедии”; даже в разделах инопланетной жизни и ветеринарии нет указаний на подобные случаи.
— Послушайте-ка, парни, я понимаю, что мы потратим изрядное количество времени и топлива, понимаю, что нашего теперешнего груза не хватит на то, чтобы окупить расходы — но, мне кажется, мы не можем держать ее здесь у себя. Вдруг ее кто-нибудь разыскивает? А на Базе о ней наверняка смогут позаботиться лучше…
Рафик вздохнул; Калум отвел взгляд от лица Гилла, стараясь смотреть куда угодно — только не на спящего ребенка.
— Во-первых, — заговорил Рафик, который как правило и занимался логическим анализом ситуации, — если бы ее кто-то искал, то поиски проходили бы в этом секторе пространства, а не на Базе. Во-вторых, поскольку мы согласились с тем фактом, что она является неизвестным инопланетным существом, откуда бы на Базе взяться экспертам, которые могли бы нам помочь? Никаких книг по уходу за ней нет, а мы — единственные, у кого есть хоть какой-то опыт. И, наконец, наш груз не оплатит даже дозаправку. Сейчас нам, похоже, досталась действительно ценная находка, и я не собираюсь ее просто так оставлять любому, кто будет пролетать мимо. Мы же на прошлой неделе засекли ионный след: возможно, за нами уже следят шпионы “Объединенных Производителей”.
Гилл раздраженно зарычал; Калум, фыркнув, высказал свое мнение:
— Что ж, придется включить ее в дневное расписание. Час здесь, два часа на астероиде. Двое будут работать…
— А один — заниматься вот этим нашим “крепким орешком”, рискуя свихнуться, — закончил Гилл, после чего вызвался первым дежурить при девочке.
— Но-но! — Рафик погрозил тонким пальцем своему коллеге. — Не надейся! Когда она будет спать, мы все будем работать.
Несмотря ни на что, их план сработал гораздо лучше, чем они предполагали. В первую очередь, девочка училась говорить, так что и ей, и тому, кто в данный момент присматривал за ней, всегда находилось дело. Она научилась уважать “нет” и радоваться, услышав “да”: когда ей надоедало сидеть на месте, она начинала интересоваться всеми предметами в комнате, выясняя, “да” они, или “нет”. До вещей, о которых говорилось “нет”, она больше не дотрагивалась. На третий день Рафик принес ей маркеры и ненужные компьютерные распечатки: хотя цифры рисовать у нее получалось гораздо хуже, чем у него, вскоре она уже вовсю чертила линии и завитушки, после каждого рисунка поглядывая на взрослого в поисках одобрения.
— Знаете ли, — заметил Калум, когда его позвали посмотреть на “произведения” малышки, — а это очень похоже на надписи на ее “яйце” Как вы думаете, насколько взрослой она родилась?
После этого все трое отправились сравнивать рисунки девочки с надписями на “яйце”, но в конце концов решили, что сходство было чисто случайным: в конце концов, откуда бы ребенку в столь нежном возрасте знать письменность? Тогда они начали учить ее печатать на интерлингве, используя стандартизированный шрифт, и вскоре она уже могла воспроизвести распечатку программы компьютера быстрее, чем любой из них.
— Что ж, она печатает то, что часто видит.
Купание девочки обернулось крупным открытием — и последовавшим за этим торжеством, затянувшимся почти на час.
— Всех детей надо регулярно купать.
Гигиена, — сказал Рафик, улыбнувшись плескавшейся в большой раковине девочке: пока что малышка в ней умещалась. — По крайней мере, это-то я знаю точно.
— Да? Но на борту воды только на троих, а с ней нас четверо; к тому же, она много пьет, так что в ближайшее время нас ожидает нехватка чистой воды, — кисло заметил Гилл.
— Вся сточная вода подвергается очистке, — напомнил им Калум; как раз в этот момент малышка окунула лицо в воду и принялась пускать пузыри. А потом глотнула воды. — Нет, милая, не надо пить воду, в которой купаешься. Она грязная.
— Строго говоря, нет, — заметил Рафик, глядя на чистую воду, в которой сидела их подопечная.
— Должна быть грязной. Я хорошенько ее намылил, — Калум пригляделся: металлическое дно было прекрасно видно сквозь слой воды. — Но это же невозможно! Должна была остаться мыльная пена… Малышка перепачкала коленки, ползая по полу, а до того перемазала пальцы маркером, а теперь она чистая…
— Давайте-ка проверим, — предложил Рафик и отправился за одним из своих диагностических приборов. Погрузив его в воду, он посмотрел на результат — и едва не разинул рот от удивления. — Эта жидкость — стопроцентно чистая, чистейшая вода. По правде сказать, она чище той, на которой я сегодня с утра варил себе кофе.
— Но ты же видел, как я ее намыливал! — тоном оскорбленной добродетели заявил Калум. — Я ее вымыл, потому что онабыла грязной!
— А сейчас она чистая. И вода тоже, — Рафик снова посмотрел на прибор. — Не понимаю.
На лице Калума возникло хитрое выражение:
— А анализ воздуха ты в последнее время делал?
Рафик поморщился:
— Делал, делал, как и положено в это время суток…
— Ну и?.. — поторопил его Гилл, поскольку Рафик медлил с ответом, задумчиво скребя в затылке.
— Ни следа избыточной двуокиси углерода; а следу должны были появиться, поскольку теперь мы дышим этим воздухом вчетвером. К тому же, широколистных растений в секции гидропоники поубавилось, поскольку она, — он указал на девочку, — любит их больше, чем любую другую зелень.
Трое мужчин в молчании уставились на свою маленькую подопечную, которая продолжала пускать пузыри в кристально-чистой воде, явно наслаждаясь этим нехитрым развлечением.
— Я все думаю про этот вот рог посередине ее лба, — заговорил Гилл. — Говорят, что единороги умели очищать воду…
— Воду — может быть, — согласился Калум, выросший на тех же волшебных историях, что и Гилл. — Но воздух?
— Во-ду? — по слогам произнесла малышка, приоткрыв рот с тем выражением, которое, как уже выяснили мужчины, у нее означало улыбку. — Воз-дух? — прибавила она, растягивая главные.
— Верно, маленькая: вода и воздух. Две вещи, без которых не могут жить оба наших вида, — проговорил Рафик, вздыхая: девочка задала ему серьезную загадку.
— Давайте назовем ее Уной, — внезапно предложил Гилл в наступившей тишине.
— Мне не нравится, — покачал головой Рафик. — Кроме того, нам бы сейчас следовало выбирать имена на “А”, а не на “У”.
— Акорна, — предположил Калум. — Это несомненно лучше, чем “деточка”, “малышка” или “крошка”, — он покосился на Гилла, от которого мимоходом слышал все эти — и не только эти — “сюсюканья”, как он выражался, в обращении к девочке.
— Акорна? — Рафик задумался. — Это лучше, чем Уна.
Он взял чашку, набрал в нее чистой воды из ванночки и собирался было вылить воду на голову девочке, когда Гилл перехватил его руку.
— Ты даже не христианин, — заявил он и, вылив воду на серебристые кудряшки, объявил: — Называю тебя Акорной!
— Да нет же, нет, бестолочь, — Калум отобрал у него чашку и снова наполнил ее водой. — Надо говорить — “нарекаю тебя Акорной”! Я буду крестным отцом.
— Нет, не будешь. Крестным отцом буду я.