Дворец Новый Камелот возник вследствие кардинального и зачастую бессистемного расширения прежнего дворца Лейнстеров, поэтому местами он напоминал запутанный лабиринт, и порой даже старожилы не могли сориентироваться в нем без карты.
– Фиона и меня расспрашивала про Ричи, – сообщила Пенелопа. – Позавчера. Хотела знать, что я думаю о нем.
– И что ты ответила?
– Что плохо его знаю. На моих уроках он был тише воды ниже травы и звезд, мягко говоря, с неба не хватал. Впрочем, Фиону не интересовали его успехи в живописи. У меня создалось впечатление, что она подозревает Ричи в каком-то неблаговидном поступке. Может, даже в преступлении. Причем отнюдь не десятилетней давности.
Да уж, моей маме в проницательности не откажешь. Многие обманывались ее кукольной внешностью, но я-то знал, что она чертовски умна и отлично разбирается в людях.
– Почему ты так решила? – спросил я.
– По ее вопросам. Каждый из них в отдельности был довольно невинным, но все вместе они наводили на определенные догадки.
– Понятно. Будет паршиво, если эти догадки дойдут до Кевина. Он, конечно, не станет драться с Фионой, но скандал получится отменный.
– Полагаю, с другими она была более осмотрительна. А со мной не слишком осторожничала. Знала, что я не побегу доносить на нее Кевину.
Что правда, то правда. У Пенелопы не сложились отношения со старшим из сводных братьев. Кевин перенес на нее часть своей неприязни к Диане, которую невзлюбил с самого детства – и, надо признать, не без веских на то оснований. К счастью, меня этот досадный семейный конфликт не затронул; со мной Кевин всегда был приветлив и дружелюбен.
– А как ты думаешь, – спросил я очень осторожно, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучало лишь праздное любопытство, – Кевин знает, где Ричи?
– Может быть. Хотя вряд ли – иначе сказал бы Анхеле. А она точно не знает.
– Ты уверена?
– На все сто процентов. Анхела, конечно, умеет притворяться, это необходимое качество для политика. Но за сына она переживает искренне, без всякой фальши. А примерно год назад жаловалась, что Софи явно знает что-то про Ричи, но ничего не говорит.
«Теперь ясно, – подумал я. – Так вот что имела в виду Хозяйка...»
Оказавшись в маминых покоях, мы миновали гостиную и прошли в соседнюю комнату, откуда доносилась детская болтовня. Это была просторная студия, где Пенелопа работала над своими картинами, а также давала уроки живописи придворной детворе. Сейчас в студии находилось около дюжины мальчиков и девочек пяти-шести лет. Только трое из них стояли за своими маленькими мольбертами и что-то сосредоточенно рисовали, а остальные, пользуясь отсутствием учительницы, попросту дурачились, двое мальчишек даже устроили дуэль на кисточках и уже успели основательно испачкать друг друга краской – к счастью, не масляной, а акварелью.
Когда мы вошли, дети мигом, угомонились и недружным хором поздоровались со мной, а одна девочка с радостным криком «Феб!» стремглав бросилась ко мне. Я подхватил ее на руки, и она слюняво чмокнула меня в щеку.
– Привет, братик!
– Здравствуй, Люси. Очень скучала по мне?
– Очень-очень, – ответила она. – Мама сказала, что сегодня ты придешь, и я нарисовала тебя.
– Правда? – Я поставил ее на пол. – Ну-ка покажи.
Люсия появилась на свет в результате последней попытки моих родителей воссоединить распавшуюся семью. Нечего путного из этой затеи не вышло, зато я обрел долгожданную сестренку. Правда, видел ее не так часто, как хотел бы – главным образом тогда, когда сам бывал на Земле Артура, поскольку Пенелопа очень редко и неохотно приводила Люсию в Поднебесный Олимп.
Мало того что она избегала лишний раз встречаться с отцом, так еще и решила воспитать дочку истинной принцессой Авалона – в противовес мне, принцу Сумерек.
Между тем Пенелопа собрала у остальных ребят рисунки и отпустила их с урока. Дети гурьбой выбежали из студии, а мы с Люсией подошли к ее мольберту, и она с гордостью показала свое творение:
– Нравится?
Сестренкины рисунки были еще по-детски схематичными, однако в них чувствовался большой потенциал. Люсия вообще была необыкновенно одаренной девочкой: она унаследовала от мамы ее талант к живописи, а от бабушки – уникальные математические способности. Это, кстати, служило причиной постоянных конфликтов между Дианой и Пенелопой. Мама жестко ограничивала Люсины занятия точными науками, что страшно не нравилось Диане. Я в этом споре был целиком на маминой стороне, так как хотел, чтобы сестренка испытала все радости детства и выросла всесторонне развитой личностью, а не эмоционально отмороженным вундеркиндом.
– Замечательный рисунок, Люси, – сказал я, нисколько не покривив душой. – Только зачем я держу копья в обеих руках?
– Это молнии, – снисходительно объяснила она. – Ты стоишь на горе и бросаешь их вниз. Другие девочки тоже рисовали тебя с молниями.
Я вздохнул и растерянно посмотрел на Пенелопу. Мама пожала плечами и улыбнулась. Ей это казалось забавным.
А мне – нисколько.
Фиона, принцесса Света
4
В непосредственной близости от Владений Порядка я не рисковала пользоваться Силой Источника, поэтому последний отрезок пути мы прошли по Туннелю и вышли в одном из миров Внешнего Обода. Дальше Туннель не действовал; глубже в Порядок могли пройти только порожденные им же самим существа, адепты его Силы, а также неофиты – безумцы, возжелавшие стать его адептами. Мы с Фебом не принадлежали ни к одной из упомянутых категорий.
Вокруг простиралась безжизненная равнина, которая на юге плавно переходила в горную гряду. Издали горы казались ненастоящими, игрушечными, они были слишком правильными, симметричными. Да и сама равнина походила на упрощенную компьютерную модель с однородной текстурой. Ландшафт всех планет в мирах Внешнего Обода мог быть точно описан в аналитическом виде с помощью пусть и сложных, но регулярных функций. Даже свойства поверхности (коэффициент трения, упругость, теплопроводность и прочее) менялись от точки к точке в строгой математической закономерности. Сами планеты обращались вокруг своих светил по правильным эллиптическим орбитам, а звезды равномерно располагались по всему небосводу, чередуясь по спектральному классу и яркости. Здесь не действовали принятые в остальной части Вселенной физические законы; здесь не было места никакой случайности – ни на микро-, ни на макроуровне; здесь движением каждого атома, каждой элементарной частицы управлял Порядок. Таково было представление этой Стихии о гармонии и совершенстве...
Вопреки ожиданиям Софи нас не встречала. Оглядевшись по сторонам, я спросила:
– Феб, ты уверен, что правильно запомнил координаты?
– Уверен.
– Но все же это Владения Порядка, и ты мог...
– Система координат везде одинаковая, – отрезал он сердито, – и я ничего не напутал. Не считай меня неопытным мальчишкой, Фи. Это уже достает.
– Извини, – сказала я.
По стандартному летоисчислению Феб был моложе меня на три года, а фактически на все шесть (ибо я родилась в быстром потоке времени), так что в детстве наши отношения строились по принципу «старшая сестричка – младший братик». С годами разница в возрасте практически стерлась, но порой у меня случались рецидивы прошлого, я бессознательно входила в роль старшей сестры и начинала поучать его или ставить под сомнение его колдовской опыт. В таких случаях Феб, ясное дело, здорово злился – тем более что в Сумерках многие считали его наследником Зевса...