И происходило это вовсе не от того, что ее сторонились в обществе, наоборот, это она его избегала и даже, кажется, презирала. Дважды ей делали предложение: в первый раз Хранитель Башни – Эдрик Элхалин, а не так давно – ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный замок много лет назад. Он, близкий родственник Хастуров из Тендары и Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее работы в Башне. Тогда Эрминия отказала, сославшись на слишком недавний срок вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее появления в городе, он повторил попытку.
Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и занятой вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке, собака приподняла голову и заворчала.
– Спокойно, спокойно, девочка, – ласково пожурила ее Эрминия. – Пора бы тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает здесь достаточно часто. Лежать, Ювел, – строго добавила она, и собака распласталась у ее ног огромной рыжей кучей.
– Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку других защитников, по‑видимому, не имеется. Если я добьюсь своего, она узнает меня лучше, – заметил Хастур, многозначительно улыбаясь.
Эрминия посмотрела в глубокие серые глаза сидевшего рядом с ней мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном он не изменился. Это был все тот же человек, что оказывал ей поддержку и искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула.
– Кузен, я, как всегда, очень признательна тебе, но, по‑моему, ты догадываешься, почему я по‑прежнему должна сказать тебе «нет».
– Черт бы меня побрал, если я это знаю, – воскликнул Валентин. – Я предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге, хотя, вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие.
Ювел потерлась о колени Эрминии и тихо заскулила, требуя внимания. Эрминия рассеянно погладила ее.
– Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, – и это правда, что я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из‑за сына.
– Во имя Аварры, родственница! – воскликнул Хастур. – Неужели ему можно пожелать чего‑то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только подумай, что будет, если он начнет считать себя Хастуром больше, чем Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно титулу и праву на наследство?
– Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь своего ребенка… – Но Валентин лишь махнул рукой. – И вовлечь тебя в кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было бы, с моей стороны, черной неблагодарностью, – ответила Эрминия.
– Всего лишь родственное одолжение, – сказал он. – Это я в вечном долгу перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до сих пор считать эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не осталось больше никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда в горящем замке погибли его отец и вся челядь?
– Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я не могу вступать в другой брак, – произнесла Эрминия. – Когда я выходила замуж, то поклялась Раскарду, что посвящу жизнь благополучию рода Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела не собираюсь.
– Обещание мертвому не имеет силы, – возразил Валентин, скорее убеждая самого себя. – А я – живой и считаю, что ты мне обязана больше, чем мертвому.
Эрминия вызывающе улыбнулась ему:
– Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана.
И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в Тендару голодная, без гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял ее к себе в дом и сумел устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее репутации. В то время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и жена одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих пор, и ввели в круг Башни, где она достигла своего нынешнего высокого положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов.
– Прости меня, дорогая Эрминия, – извинился Хастур. – Ты ничего не должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз уж зашла речь об этом, то должник – я, ибо все эти годы пользовался твоей дружбой и расположением. К тому же я помню, как любила тебя моя жена, поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня замуж.
– Я тоже ее любила, – сказала Эрминия, – и если б я собиралась выйти замуж, то лучше тебя мне никого не придумать, дорогой мой друг. Трудно забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я поклялась, что пока он не будет восстановлен в правах…
Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь разобраться в своих чувствах, устремил взор на крону дерева, под которым они сидели. Аластер Хамерфел был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так и забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей – последнее дело, сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал, что допустил ошибку, напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при всей своей доброте Валентин недолюбливал юношу.
В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что его в третий раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф был самым распространенным среди молодых людей его лет, поскольку те, к сожалению, почитали делом чести нарушать законы, призванные оберегать безопасность всадников и пассажиров экипажей.
«Эти молодые повесы, считающие себя украшением общества, – сущее наказание для родственников, – думал Валентин, сознавая, однако, что такие мысли приходят в голову лишь с возрастом. – Интересно, – продолжал он размышлять, – может, я просто старею?»
Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия облегченно произнесла:
– Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому же на улице не было слышно его лошади. Кто бы это мог быть? Явно кто‑то, кого Ювел хорошо знает…
– Это твой родственник Эдрик, – сообщил Валентин Хастур, глядя в сторону садовой калитки. – Я, пожалуй, пойду…
– Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем присутствии, он не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, – со смехом сказала Эрминия. Эдрик был Хранителем первого круга матрикса[12] в Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину.
Он быстро прошел в сад и холодно, по‑светски, поклонился Хастуру.
– Мое почтение, кузина, – произнес он формальное приветствие.
Эрминия ответила ему реверансом.
– Добро пожаловать, кузен. Довольно странный час для визита к родственникам.
– Я пришел просить тебя об одном одолжении, – не теряя времени, произнес Эдрик в характерной для него резкой манере. – Вполне семейное дело. Ты знаешь, что моя дочь Флория обучается на Наблюдающую в Башне Нескьи?
– Да, я помню. И – как она?
– Очень хорошо, кузина, но, похоже, в Нескье для нее нет постоянной работы, – ответил Эдрик.