После даже и ругал себя последними словами - надо было какую-никакую, а сделать улыбку, а тогда вблизи начальства какая-никакая корочка обязательно перепала бы.
А еще было так: в лагерь военнопленных приезжает кухн с похлебкой и с кашей дают желающим, но сперва запишись в армию генерала Власова, чтобы воевать с Советами. Кто записывался, тех уводили из лагерей прямиком к Власову.
Новоявленные вояки того и ждали: в первом же бою перебежать к своим. А что было в действительности? Перебежчиков свои тут же расстреливали, до одного. А Бахметьев? Вес 29,5 килограмма - но он на похлебку не покусился, на перебежку к своим не понадеялся. Своих-то он знал, он сам был свой.
Бахметьев К. Н. просыпался, делал освободительный вдох-выдох на манер физкультурного вдоха-выдоха и снова засыпал, уже в успокоенном отношении к самому себе. Ко всей окружающей действительности прошлой и настоящей он в своем сне тоже относился благосклоннее. Особенно не любил Бахметьев К. Н. сны политические, но они все равно случались: така она привязчивая к человеку политика. И видит он парламент не парламент, митинг не митинг, заседание фракции или шабаш какой-то, но людей порядочно, и все доказывают и убеждают друг друга в чем-то, чего они сами толком не знают. Все они тут вдвое толще и в полтора раза ниже, чем люди натуральные, все такие же, как в его собственном телевизоре, который время от времени начинает показывать не на весь экран, а только на узкой полоске, так что часы и те видятся не круглыми, но в виде эллипса. Теперь догадайся, чем они, какой проблемой заняты, эллиптические фигуры, - мужики в плечах - во! - бабы в задницах и вовсе невообразимые? Оказывается, это коммунисты изо всех сил рвутся обратно к власти, потому что без власти не могут, они без нее никто. Вот она, товарищ Кротких, с красным флагом-полотнищем от кра до края всего события, и еще одна по телевизору знакомая женщина, та неизменно в первом ряду, будь это первый ряд президиума, митинга или демонстрации.
А с кем же на пару коммунисты бушуют в борьбе за власть? А это для них не так важно. К тому же в борьбе за власть пара всегда найдетс - только кликни. Опять же во сне: большой зал, большой президиум, большой и лысый председатель собрани ставит вопросы на голосование: кто за? кто против? кто воздержался? Принято единогласно! Переходим к следующему вопросу!
Бахметьев К. Н. неизменно за и удивляется: почему все-то голосуют точно как он? Или он самый умный? Не может быть! Впрочем, это же сон! Впрочем, и во сне, и наяву к демократам он опять же относился критически: им положено быть самыми умными и умелыми, а на самом деле они только и умеют, что за умников, за умельцев себя выдавать. Опять Бахметьев К. Н. просыпается, не верующий ни во власть, ни во что на свете, осеняет себ крестным знамением, начинает сон обдумывать. Вывод: вовремя он помирает, когда не надо разбираться, кто там прав, кто не прав, - все равно правых не найдешь.
А вот когда увлекался чтением, возникло подозрение: не завидуют ли ему классики? Поди-кась хочется пережить столько же, сколько пережил Бахметьев К. Н., но жизнь поскупилась, выдала им судьбу полегче, и теперь, когда Бахметьев К. Н. их читает, они ему завидуют: подумать, сколько этот человек пережил?!
Мое бы знатье, - соображает Бахметьев К. Н. (во сне или наяву, значения не имеет), - мое бы знатье плюс умение какого-нибудь Толстого либо около того вот получился бы результат! В поэзии, пожалуй, и нет, с поэзией ему не состыковаться, но что касается прозы...
С первого же взгляда он понял: человек его мечты, его знаменитый однофамилец, был этот биолог и физик Бахметьев Порфирий Иванович. - Здравствуйте, здравствуйте, батенька! - бархатистым и тихим голосом заговорил однофамилец, но и вытянув руки далеко вперед целоваться не полез. Бахметьев К. Н.
тоже не полез, он представился: - Бахметьев Константин Николаевич. Улица имени композитора Гудкова, одиннадцать, квартира двести одиннадцать. Год рождения тысяча девятьсот тринадцатый.
- Совпадение! А я в тринадцатом скоропостижно скончался. То есть прямая эстафета! Мы - ровесники! Как это прекрасно, как воодушевляет! Ах да - забыл: перед вами Бахметьев Порфирий Иванович - профессор Софийского и Московского имени Шанявского университетов. - Как же, знаю! По Словарю и знаю!
Бахметьев К. Н., не в пример своему однофамильцу, волновался, и ему хотелось волноваться еще сильнее, глубже в собеседника вглядываясь.
Тот был бородат, густая борода его возникала повыше ушей. Глаза голубое небо - Богом предназначены принадлежать человеку ученому, даже когда этот ученый и не очень в Бога веровал бы. Для профессора профессор был несколько молод - лет сорок с небольшим, но путь в науке был перед Бахметьевым Порфирием Ивановичем распахнут уже давно.
Он этим путем следовал, следовал, и вот встреча! Волнующая! Между прочим, о существовании столь положительных людей, как Бахметьев П. И., Бахметьев К. Н. всегда подозревал. Более того: он не любил тех, кто утверждал, будто таких людей нет, быть не может. Одно сомнение: пристало ли ему со своим средним образованием (индустриальный техникум, выпуск 1934 года) общаться с мировой величиной? Тотчас заметив смущение Бахметьева К. Н., Бахметьев П. И. проговорил:
- Надеюсь, беседа произойдет на равных. Я давно мертвый, вы - все еще живой, ну и что? Ну и ничего!
- Слишком вы знамениты! Когда случилось-то? В первый раз? - Что именно? Что в первый? - Когда вы узнали, что вы - знамениты? Припомните? - Родился в году тысяча восемьсот шестьдесят первом, уже счастливый знак - освобождение крестьян от крепостной зависимости. Мой батюшка был крепостным. Он еще раньше выкупился на волю, открыл в городе Сызрани винокуренный завод, а мне дал хорошее по тому времени образование - городское реальное училище. По окончании реального он послал меня в Швейцарию, в Цюрих, там я закончил университет, при университете же был оставлен... А когда приезжал из Цюриха в уездную Сызрань на каникулы, то становился большой знаменитостью - все городские газеты, их в Сызрани множество было, все писали: сын крепостного пребывает при Цюрихском университете! А что в том было особенного? Вот если бы подобных случаев не бывало, вот тогда это был бы прискорбный факт. Свобода должна в ком-то более или менее разумно воплощаться, в каких-то личностях. - А ваше научное открытие? Ваше собственное, Порфирий Иванович?!
- Анабиоз! - воскликнул Бахметьев П. И. с восторгом и объяснил Бахметьеву К. Н., что анабиоз уже в начальной стадии находит применение:
первое: при лечении туберкулеза;
второе: в холодильном деле.
Объясняя, Бахметьев П. И. улыбался невиданной Бахметьевым К. Н. улыбкой опустив обе губы вниз, к подбородку. Удивительно... Однако надо было учесть специфичность встречи, Бахметьев К. Н. учел, и сомнений не осталось: улыбка была не только оптимистичной, но и приятной.
- Поверьте, дорогой Константин Николаевич, это первые, ну самые первые практические шаги, а дело - в перспективах! Кака же это наука, какое научное открытие, если оно тут же, сразу же открыто от начала до конца? Еще Бахметьев П. И. объяснил, что при анабиозе жизненные процессы настолько замедляются (искусственно - при температуре до -160 градусов С), что обычная жизнедеятельность организма исключается, и только при возвращении прежних условий существования она, жизнедеятельность, снова тут как тут. - Что же касаетс анабиоза в перспективе... Догадываетесь? - Знаю-знаю! - с неожиданным восторгом первооткрывателя воскликнул Бахметьев К. Н.