С мудрым видом Троуэр опустил голову.
– Это вполне возможно, – ответил он. – Сие объяснение претендует на разумность. Но могло случиться и так, что видели вы лишь одного из ангелов.
Вот оно, все оказалось так просто. Собеседники от сравнений «такой человек, как я» перешли к полной откровенности – «вы видели одного из ангелов»! Как все‑таки похожи эти двое. И Кэвил впервые за семь лет открыл свою тайну, поведал всю историю.
Когда он закончил, Троуэр взял его за руку и дружески пожал ее, пристально вглядевшись в глаза Кэвила.
– Подумать только, на какие жертвы вы пошли! Служа Господу, вы решились осквернить свою плоть прикосновением к чернокожим женщинам… Сколько же детей появилось на свет?
– Двадцать пять. Сегодня вечером вы помогли мне похоронить двадцать шестого, который находился в животе у Саламанди.
– И где же эти обретшие надежду создания?
– О, я исполнил лишь половину труда, – воскликнул Кэвил. – Из‑за этого Договора о беглых рабах мне приходилось продавать их на юг, чтобы они выросли там и распространили истинную кровь по Королевским Колониям. Каждый из них в семени своем стал миссионером. Последние несколько еще находятся здесь. Видите ли, преподобный Троуэр, держать на плантации рабов‑полукровок крайне опасно. Все мои рабы черного цвета, поэтому местные жители начнут гадать, откуда у нас появились полукровки. Пока что мой надсмотрщик, Кнуткер, если и замечает, то держит рот на замке, а другие еще ничего не прознали.
Троуэр кивнул, но по выражению его лица было видно, что его что‑то беспокоит.
– Всего двадцать пятьдетей? – уточнил он.
– Я делал что мог, – пожал плечами Кэвил. – Даже чернокожая женщина не может зачать ребенка сразу после того, как родила.
– Я хотел сказать… видите ли, я тоже удостоился… э‑э, посещения. Вот почему я явился сюда, перевалив через Аппалачи. Мне было сказано, что здесь я встречу некоего фермера, который также знает моего Посетителя и который преподнес Господу двадцать шесть живых детей.
– Двадцать шесть ?
– Живых.
– Ну, понимаете… вообще‑то это правильно. Я не включил в счет самого первого, потому что его мать бежала и украла младенца спустя несколько дней, как он поя вился на свет. А я уже договорился с покупателем, пришлось вернуть все деньги, ведь выследить беглянку так и не удалось, собаки не взяли след. Среди рабов же прошел слух, что она обратилась в черного дрозда и улетела, но все это, как вы понимаете, суеверия…
– Значит, все‑таки двадцать шесть. И скажите, говорит ли вам что‑нибудь имя Агарь?
Кэвил аж задохнулся от удивления:
– Именно так я звал ту беглянку, но ведь никто не знает об этом!
– Мой Посетитель поведал мне, что ваш первый дар украла Агарь.
– Это Он. Вы тоже лицезрели Его.
– Ко мне он пришел в обличье ученого… человека неизмеримой мудрости. Потому что я сам в некотором роде ученый, помимо того, что являюсь священником. Я всегда считал, что Он один из ангелов – обратите внимание, один из ангелов , – поскольку никогда не осмеливался предположить, что это сам… Владыка. А теперь скажите, неужели случилось так, что мы с вами удостоились чести лицезреть самого Господа? О Кэвил, как я могу подвергать сей факт сомнению? Почему ж еще наш Господь свел нас вместе? Это означает, что я… что я прощен.
– Прощен?
Лицо Троуэра помрачнело.
– Нет, нет, ничего не говорите, если не хотите, – поспешил успокоить его Кэвил.
– Я… о Боже, какое страдание я испытываю, вспоминая об этом! Но теперь, когда я уверился, что меня снова приняли… по крайней мере дали возможность оправдаться… Брат Кэвил, некогда на мои плечи была возложена весьма ответственная миссия, столь же нелегкая и тайная, как ваша.
Только у вас хватило мужества и сил побороть естество, тогда как я подвел нашего Посетителя. Я пытался, но у меня не было ни мужества, ни ума, чтобы одолеть дьявольские козни. Поэтому я счел себя отвергнутым. Я стал странствующим проповедником, ибо чувствовал, что недостоин иметь собственный приход. Но теперь…
Кэвил кивнул, продолжая сжимать руку священника. По щекам святого отца струились слезы.
В конце концов Троуэр нашел в себе силы поднять глаза.
– Как вы думаете, с какой целью прислал меня сюда наш… наш Друг? Чем я могу помочь вам в вашем труде?
– Ничего не могу сказать, – пожал плечами Кэвил. – Мне на ум приходит только одно…
– Брат Кэвил, я не уверен, что могу исполнить столь отвратительную обязанность.
– Исходя из собственного опыта, я могу сказать, что Господь укрепляет человека и делает его задачу не столь уж невыносимой.
– Но в моем случае, брат Кэвил… Видите ли, я никогда не знал женщины, как об этом говорится в Библии. Лишь однажды мои губы прикоснулись к женским губам, и то не по моей воле.
– Тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Что если мы помолимся вместе, а потом я покажу вам, как это делается?
Ничего лучшего они придумать так и не смогли, а посему поступили, как предложил Кэвил Плантер. Преподобный Троуэр оказался способным учеником. Разделив тяжкий труд с собратом по вере, Кэвил испытал громадное облегчение, не говоря уже о некотором удовольствии, получаемом от того, что кто‑то смотрит за ним, и возможности понаблюдать за действиями другого человека. Они сроднились особыми узами братства, смешав свое семя в одном сосуде. Как выразился преподобный Троуэр: «Когда это поле даст всходы, брат Кэвил, мы даже не узнаем, чье семя в нем проросло, ибо поле это Господь дал взборонить нам двоим».
После чего преподобный Троуэр поинтересовался именем девочки.
– Ну, мы окрестили ее Гепзибой, но сама она взяла себе имя Тараканиха.
– Тараканиха?!
– Они все берут себе имена животных, птиц или насекомых. По‑моему, она не особо высокого мнения о себе.
Троуэр наклонился, взял ручку Тараканихи и нежно потрепал по ней, как будто она была его женой. При мысли об этом Кэвил чуть не прыснул со смеху.
– Выслушай меня, Гепзиба, – мягко произнес Троуэр. – Ты должна использовать свое христианское имя, а не название отвратительного насекомого.
Тараканиха, свернувшись клубочком на матрасе, смотрела на него глазами‑плошками.
– Почему она не отвечает мне, брат Кэвил?
– О, они никогда не говорят во время этого. Я изначально отбил у них эту привычку, а то они все время пытались отговорить меня. Уж лучше, чтобы они вообще молчали, чем произносили слова, которые вкладывает в их уста дьявол.
Троуэр повернулся к девушке.
– Я хотел бы попросить тебя ответить мне что‑нибудь. Ведь ты не будешь произносить слов, которые нашептывает тебе дьявол?
Вместо этого глаза Тараканихи поднялись к потолку, к балке, с которой все еще свешивалась простыня, небрежно обрезанная чуть ниже узла.
Лицо Троуэра слегка позеленело.
– Это что, та комната… та, где девушка, которую мы похоронили…
– Здесь лучшая кровать, – буркнул Кэвил. – Зачем заниматься этим на соломенной циновке, если мы можем воспользоваться добрым ложем?
Троуэр ничего не ответил. Он быстренько покинул домик и умчался куда‑то в темноту. Кэвил вздохнул, затушил лампу и последовал за ним. Троуэра он нашел у водокачки. За его спиной из домика, где умерла Саламанди, тихонько выскользнула Тараканиха, направляясь в бараки, но Кэвил и не подумал останавливать ее. Его сейчас больше интересовал Троуэр – он надеялся, что священник не совсем лишился разума и не наблевал в воду, которую используют для питья!
– Со мной все в порядке, – еле слышно вымолвил Троуэр.