И в общем-то, действительно, как Горький, говорят, смягчал Ленина, так Лунь взял под свою опеку всех остальных.
Слегка покачиваясь, что объяснялось, разумеется, качкой вагона, Лунь глухим голосом произнес, что в эту лихую годину, когда наша страна стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, тихий голос совести непременно должен звучать, только он остается ниточкой в хаосе, цепляясь за которую можно выбраться к справедливости, свету, а потом уже - что, в сущности, и не важно к благополучию. Впрочем, добавил он, для людей духовной жизни материальное благополучие и удобства никогда решающей роли не играли. Но раз уж попросили его (поворот к Любке) поблагодарить тех, кто материально помог этой поездке (поклон Берху и Кроту), то он от имени всей группы делает это... Но проскочив это неприятное место, Лунь воспарил снова - если надо, он пошел бы по Руси и пешком - сеять разумное, доброе, вечное...
В разумных пределах.
Все понимали, что никогда никуда он пешком не пойдет, но тем не менее он пробрал всех до слез. Андре, снимавший все это, открыто плакал - как он плачущим глазом в кинокамеру смотрел? Кстати, Фрол, чей гений реял над нами, так и не появился, чем Андре был очень расстроен - потому, может, и плакал так шибко?
Впрочем, и Любка, и даже Крот, сидевший абсолютно до того неподвижно, смахнули слезу.
Берх давно уже нетерпеливо скрипел стулом, рвался в бой: сколько можно терпеть эти стариковские сопли, этот кисель, когда весь мир уже живет по другим канонам?
Не дождавшись конца всхлипов (видимо, тут были уже крепко выпившие), он заговорил жестко и отрывисто:
- Фонд Мак-Дугала согласился оплачивать эту поездку частично только потому, что...
Резкий обрыв речи, ненавидящий взгляд: да прекратятся ли наконец эти рыдания?
- ...Только потому, что поездка эта ни в малейшей степени не будет напоминать прежние мероприятия, к каким большинство из вас (ненавидящий взгляд), видимо, привыкли.
Пауза. Рыдания прекратились.
- Поездка эта будет носить исключительно рабочий, исследовательский характер, и фонд надеется, что каждый вложенный цент, - (зал взволнованно загудел: где эти центы?), - окупится. Поездка эта ни в коей мере не будет напоминать недоброй памяти выезды советских письменников, - (тут максимум ненависти), - в подшефный колхоз для знакомства с жизнью свинооткормочного комплекса с последующим поеданием лучших образцов.
- А чего ж тут плохого? - Неполиткорректная реплика Петра, оставленная без ответа, но залом принятая сочувственно.
Берх заговорил еще жестче:
- Исследования, проведенные западными учеными, гласят, что наилучшим методом для изучения окружающей действительности является метод провокаций: мы нарушаем обычное течение жизни какой-нибудь провокацией и наблюдаем результат!
Лунь поднял седую бровь и слегка отстранился.
- Так нам же харю начистят! - воскликнул Марьев.
- Да, прежними мы не вернемся! - жестко проговорил Берх. - Трение с жизнью предполагает... некоторое стирание черт лица!
- И так уж их почти не осталось! - выкрикнул кто-то, и зал засмеялся. Жесткая политика Берха не проходила. Пока. Скромный капустный салат, стоявший перед каждым, к провокациям как-то не располагал.
- Круто берешь! - крикнул Марьев.
- Желающие могут сойти!
Господи - куда же несемся мы?
Крот в своей речи поведал нам, что его увлекли наши гуманные идеи, поэтому он участвует. Его конкретный план - тендер, то есть конкурс, заявленный правительством на строительство нефтяного терминала. Проект обязан быть не только экономически выгодным, но и духовно насыщенным. И тут он надеется на нас.
- Проект может в себя включать экономические, социальные и даже, не скрою, политические изменения в жизни края. Незыблемость "красного пояса" может быть нарушена!
Ждал восторга! Жидкие аплодисменты.
Не тот уже накал!
- Понятно. Трест "Шантажмонтаж"! - бестактно произнес Петр.
- Кстати, - явно обидевшись, сухо добавил Крот, - за реализацию этого проекта взял с меня немалые деньги известный режиссер Фрол Сапегин... которого я здесь почему-то не вижу.
Все вежливо поозирались... Да, Фрола нет. Как и всегда, впрочем. Это птица дальнего полета: где-нибудь над Австралией машет крылами.
Видя, что бури или даже волны сообщение его не вызвало, Крот наддал:
- Еще могу добавить, что уже осуществленные мною проекты все имеют мировой сертификат и всегда безупречны. Жизнь возле наших терминалов, как правило, значительно улучшается. И по поводу экологии (взгляд на Берха) можете не беспокоиться. Возле таллинского моего терминала плавают лебеди.
Максимальный эмоциональный взлет, который позволял ему его образ, был омыт жидкими аплодисментами. Совещание заканчивалось (как и капустный салат).
- А что мы будем иметь? - выкрикнул Петр.
- Вы уже имеете обратный билет домой, - сухо пошутил Крот. Всех, оказывается, различает! Желающие посмеялись. В общем, его сообщение мне понравилось больше других.
- А горячее будет? - выкрикнул кто-то, вызвав смех.
Крот сделал сдержанный жест в сторону Любки. Любка, комиссар бронепоезда, соревнуясь в сухости с предыдущими ораторами, сказала, что дисциплина должна быть железной, обстановка рабочей...
- А как же! - выкрикнул кто-то.
- И главное - никаких отставаний от поезда. А если кто-то все же отстанет и не сможет добраться до цели - пусть сеет разумное, доброе, вечное там, где окажется, - на обратном пути его заберут! Горячее будет, но в четыре часа. Все! - Она поднялась.
- ...Лебедь, рак и сука! - так кто-то вполголоса охарактеризовал президиум, но обиделся - причем явно - только Берх, который как раз и не вошел в список.
И все разбрелись по углам. Как ни странно, общественной жизни не хватило лишь Петру, который пошел после этого по купе, бурно полемизируя. Проходя в туалет, я услыхал его голосок из купе аж самого Луня (начал с головы), и главное - знал, что нужно:
- ...Чудовищная коррупция, чудовищная!.. И бездуховность!
Лунь, растрогавшись от такого слияния с народом, щедро подливал.
Через полчаса я слышал уже из другого купе:
- ...Экономику просрали - так? А идеологию?
Это уже - елей на душу Сысоя. Интересно, что они пьют?
Утомившись, я только что прилег, как дверь в купе резко отъехала, и появилась Любка... как частное, надеюсь, лицо? Но здесь, оказывается, теперь все дела были общими.
- Пошли, - сказала она.
Я с трудом приподнялся - что за команды? Ее слово вовсе для меня не приказ! Вот слово Етишина - для меня приказ.
Тем не менее я поднялся.
- Жаждет ласки.
- Кто это?
- Твой.
- Кто это - мой?
Она молча пошла передо мной по коридору.
И мы оказались в купе Крота. Это ему - ласка?
Я сел рядом с ним, Любка - напротив, слегка приоткрыв веснушчатые свои коленки, на которые Крот даже не глянул.
- Вы говорите, что уж такая я... ради денег крикнутая. Так вот вам, пожалуйста: абсолютно бескорыстный человек!
Я заерзал. Представать перед миллионером таким совсем уж бескорыстным мне бы не хотелось.
Тот досмотрел наконец свои узоры на экранчике и, чуть дернувшись, слегка подвинулся - но не ко мне, естественно, а от меня, как бы освобождая место.
- Да, дорого вы свою совесть цените! - Он насмешливо глянул на меня.
- ...Дорого? - удивился я.
- Десять тысяч баксов взяли с меня.
- Десять тыщ? - Я изумленно уставился на Любку. Она, вильнув бедрами, вышла.
- Может, вам лучше подмять под себя шоу-бизнес? - посоветовал я.
- Уже, - ответил он сухо. - Но меня больше интересуют духовные ценности.
- Так где же их взять?
- А вы не знаете?
- Н-нет.