Возьмешь силу, ловкость, жизнестойкость и метаболизм. И побольше даров чутья, чтобы разбираться в метках опустошителей.
— Аверан… — начала Иом, но девочка прервала ее.
— Все правильно, — сказала она. — Люди умирают. Все мои друзья уже умерли. Он боится, как бы я тоже не умерла в этом подземелье.
— Правильно, — сказал Габорн. — Это может случиться.
Иом закусила губу, бросила на Аверан скорбный взгляд. Как объяснить, что Габорну нелегко было просить ее об этом?
Аверан взяла Иом за руку и сжала ее.
— Я знаю, что делаю. Лучше пусть погибнет один человек, чем весь мир. Разве не так?
Слезы, выступившие на глазах Иом, Габорна не удивили. Она всегда любила своих подданных. Но его поразило, как горячо она обняла девочку.
— Такие расчеты мне никогда не удавались. Габорн встал на колени, обнял их обеих.
— Иом, — шепнул он на ухо жене, — я хочу, чтобы ты уехала в какое-нибудь безопасное место. И надежней всего в этом смысле Морское Подворье. Мне надо, чтобы ты отвезла письмо моему старому другу. Он выяснит, где нам получить нужные дары.
— Чтобы привезти сюда собак, понадобится не один день, — возразила Иом.
— Дары возьмут смотрители собак, — сказал Габорн. — На это уйдет несколько часов. А потом они послужат девочке векторами.
Иом кивнула в знак согласия. Габорн сел писать письмо. И пока он писал, мысли его обратились к другим заботам.
Ему была ведома ценность умения отрешаться от собственной личности — умения думать так, как думает твой враг. Он это понял, когда был еще в возрасте Аверан, и сейчас вспомнил тот день.
Ему было девять лет, он поехал с отцом и несколькими Властителями Рун к верховьям реки Двидам на осеннюю охоту.
Добравшись до реки, лорды обнаружили в ней лососей, раньше обычного отправившихся на нерест. Встали лагерем, и отец Габорна сказал, что ему хотелось бы на обед рыбы.
Лорды приняли это к сведению. И ловля лосося внезапно приобрела грандиозный размах.
Стояло холодное осеннее утро, из тех, когда солнечный свет уже не прогревает глубоких ущелий и в них по полдня держится зябкий утренний туман. Среди сосен порхали жаворонки и зяблики. Склоны холма густо заросли папоротником, и железистый запах его спор чуть ли не перебивал запахи леса — сосновой хвои и мхов.
Река была мелкой, казалось, что круглых серых валунов в ней куда больше, чем воды.
Лорды поскакали верхом по отмелям, загоняя лососей к Дикому водопаду. Высота водопада достигала ста семидесяти футов. Струи его напоминали серебряные пряди волос, в воздухе висела холодная водяная пыль, от которой куртка Габорна мгновенно отсырела. Проскочить этот водопад не могла никакая рыба, и небольшая глубокая заводь под ним была весьма подходящим местом, чтобы загнать туда лососей. Выход из заводи вниз по течению был перегорожен несколькими удачно расположенными валунами, с которых его было легко охранять.
Лососей было немного. По дороге к водопаду Габорн заметил всего трех или четырех рыбин, и только одна у него на глазах заплыла в глубокую воду, отчего охотники пришли только в еще больший азарт.
Лорды сунули мальчику в руки дротик и велели ему стоять на отмели и «пытаться» проткнуть любую рыбу, какая поплывет по течению.
Сами же они заехали верхом в заводь, по брюхо лошадям, и бросились бить рыбу дротиками, предназначенными для охоты на кабанов.
Со стороны это казалось каким-то безумием. Лошади, топчась в заводи, скоро замутили воду так, что ничего не стало видно. Если кто-то замечал рыбу, он вопил и бросался вперед, а остальные неслись вдогон, ибо они поспорили, кому достанется добыча крупнее.
Доставалась же им по большей части форель, чуть длиннее руки Габорна от кисти до локтя.
Через час этой сумасшедшей рыбной ловли одному рыцарю удалось-таки проткнуть дротиком лосося, такого маленького, что идти на нерест ему следовало бы только через год и к другой.
Но Габорн был сыном своего отца, и он решил — если хочешь поймать рыбу, надо думать, как рыба.
Рыцари топтались на глубине и так взбаламутили воду, что рыбе в ней наверняка было нечем дышать.
Поэтому Габорн прошел по отмели к тому месту, где с берега свешивались кусты, обеспечивая укрытие, и где вода была чище. Там он и заметил хвост лосося. И быстрым ударом дротика добыл рыбу, которую заказывал отец.
Лорды впоследствии не раз вспоминали об этом — как маленький мальчонка поймал единственного в заводи лосося, оставив в дураках могучих Властителей Рун.
«Как бы поступил я, — подумал Габорн, — будь я опустошителем?» Чудовища возвращались той же дорогой, какой пришли. Во всяком случае, так это выглядело.
Но умный опустошитель выбрал бы другую дорогу.
— Сэр Лангли, маршал Скалбейн, — позвал Габорн. Воины подошли к нему. — Не кажется ли вам, что эти опустошители действуют как приманка? Вдруг часть орды сошла с тропы?
— Мои люди все время следили за ними, — ответил Скалбейн. — Но что они делали ночью, сказать трудно.
— Пошлите сто человек проверить следы, — приказал Габорн. — Особо тщательно пусть осмотрят то место, где опустошители зарывались на ночь. Если мое предположение верно, часть их осталась, чтобы сбежать. Пусть ваши рыцари убьют всех, кого найдут.
— Хорошо, милорд, — сказал Скалбейн.
— После этого созовите лордов на совет. Мы должны сбросить опустошителей со скалы. Габорн повернулся к Аверан.
— Могут ли опустошители рыть там колодец?
— На Манганской скале? — спросила Иом.
Габорну и самому это казалось невероятным. Скала представляла из себя почти сплошной камень. Но опустошители очень сильны, и там их тысячи. И позиция их неприступна.
Габорн заглянул в себя и сосредоточился.
Он почувствовал, что над некоторыми из его людей нависла угроза.
Поднял взгляд. И увидел, что опустошители начали строить на Манганской скале небольшой купол. Липучки выплевывали клейкие нити, которые слагались в знакомые очертания. Над куполом уже клубился коричневый дымок, в основании его мерцали призрачные синие огоньки. Наверху стояла огромная колдунья, воздев к небу кристалический посох.
Сердце Габорна на мгновение остановилось.
Биннесман удивленно выдохнул:
— Они строят еще одну Руну Опустошения.
ГЛАВА 36
МЕЙГАССА
Мейгасса — самый старый город в мире. Он простоял дважды по десять тысяч лет, и, начав раскапывать его улицы в любом месте, можно наткнуться на остатки еще более древних построек и кости предков. Смысл его названия затерялся во времени, но старинные рукописи утверждают, что означает оно «Первый Дом».
Отрывок из книги «Города и селенья Индопала», писанной мастером очага Арашпуманьей из Палаты Ног
На западных склонах Анья Брил, в Лотосовой долине лежит раскинувшись Мейгасса, столица старого Индопала. Город, который не производит ничего, кроме людей — несметного множества людей.
Давным-давно раджи Индопала построили здесь Слоновий Дворец — величественную цитадель. Она стоит на вершине огромного серого камня, высотою почти в восемьсот футов, возвышаясь над городом с западной его стороны. Основание этого камня сплошь покрыто вырезанными в нем надписями на старом индопальском языке — Несущими Мудрость Поучениями жившего в незапамятные времена раджи Пешаванью. Письмена покрывают серый камень, образуя изысканный узор, коим восхищаются все без исключения жители Индопала. Узор этот называют «Каменным Кружевом».
По некоторым из легенд, не человек вырезал своей рукою эти письмена, но появились они сами, за одну ночь, по воле Земли, ради тех людей, которые стремятся к мудрости.