Роберта в ответ только покачала головой, не в силах от смущения поднять глаза.
— Ужасное зрелище, — сказала Рэнди, подмигнув Гордону. — Львы у них так рычат, что мне хочется убежать и спрятаться кому-нибудь под крылышко. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
Как только хозяйка вернулась к своим обязанностям, Роберта принялась за еду. Но едва она потянулась за хлебом, как маркиз вдруг выбросил руку над столом и схватил ее за левое запястье. Роб оцепенела, жалея, что сняла перчатки. Она пугалась при мысли, что кто-то посторонний увидит ее дьявольское пятно.
— А ты все еще носишь мое обручальное колечко, — сказал Гордон, разглядывая кольцо на ее мизинце. И, приложившись поцелуем к ее родинке, прошептал: — «Ты, и никто другой».
Роберта вся похолодела при этих словах. Маркиз помнил надпись на кольце. Это не предвещало ничего хорошего для ее будущего с Генри Талботом.
— Нам надо обсудить один важный вопрос, — сказала она с нервной улыбкой, высвобождая руку и пряча ее в коленях.
— Не надо никаких обсуждений, ангел. Давай лучше поедим.
Роберта заколебалась. Она понимала, что своим отказом причинит боль маркизу, и не хотела заставлять его страдать. С другой стороны, сама она никогда не будет счастливой, живя вместе с ним в Хайленде — это ведь ясно как день. Приходилось выбирать: либо ему чуточку пострадать сейчас, либо ей бесконечно страдать всю жизнь.
— Генри Талбот… маркиз Ладлоу… и я любим друг друга, — выпалила Роберта. — И мы хотим пожениться.
— Этот английский маркиз тебе не пара, — сказал Гордон, его голос и выражение лица сделались холоднее, чем хайлендская стужа. — Ты уже получила себе мужа.
— Почему ты упрямишься? — вскричала Роберта, настроенная решительно, несмотря на его грозный вид. — В Шотландии наверняка полно женщин, которые были бы счастливы выйти за тебя.
— Больше, чем ты думаешь. Но ты моя, богом данная мне жена, и я хочу именно тебя, — сказал Гордон. — А что, у этого Талбота в обычае ухаживать за чужими женами?
Роб, стараясь не встречаться с ним взглядом, уставилась на свои руки, которые сцепила на коленях. Потом посмотрела на свой рубин, но цвет его оставался все таким же удивительно спокойным и ровным.
— А кто именно из этих хлыщей на вчерашнем балу был Генри Талбот? — спросил Гордон пренебрежительным тоном.
— Генри сейчас в Хэмптон-Корте, — ответила Роберта, призывая на помощь всю свою храбрость, чтобы встретиться с ним взглядом. — Можем мы разумно поговорить об этом?
— Если бы я не был разумным, ангел мой, я бы тотчас разделался с этим подлым англичанином. — Губы его растянулись в некое подобие улыбки. — Да и с тобой тоже — за такие дела.
Роберта нервно проглотила комок в горле и потупила взор. Хотя внешне ее лицо казалось спокойным, в мыслях она вся кипела от злости.
Еще чего! Какого черта этот неотесанный тип явился сюда, в Англию, чтобы угрожать здесь ей. Да как он осмелился?..
Гордон с грохотом поднялся со стула и бросил на стол несколько монет.
— Я достаточно покатался сегодня. Поехали домой.
В угрюмом молчании возвращались они той же дорогой по полным людей улицам Лондона. Профиль маркиза казался высеченным из камня и так пугал своей мрачностью Роберту, что она не осмеливалась заговорить. Она не доставит ему удовольствия, он не услышит, как голос ее дрожит, точно у малодушной девчонки.
И все же ей хотелось дать маркизу понять, что в ее отказе нет ничего личного, что дело здесь, в общем-то, даже не в нем. Ее собственные родственники сделали так, что она чувствовала себя отверженной на родине. Не могла она спокойно жить в Хайленде, счастлива она будет только здесь, в Англии. Но как сказать ему об этом, не обижая его и не унижаясь самой? Ей его жалость не нужна.
Солнце уже клонилось к закату, и тени удлинились.
Возле Чэринг-Кросса Гордон с Робертой свернули налево и поскакали по Стрэнду, самому аристократическому кварталу Лондона, мимо роскошных особняков, где жила английская знать.
Доехав до поворота, который вел к особняку Деверо, Роберта искоса бросила на маркиза взгляд, полный сожаления. Горькое отчуждение было спутником всей ее жизни, оно преследовало ее уже целых восемнадцать лет из-за суеверного страха и подозрений, которые ее «дьявольский цветок» вызывал в других. Сейчас она понимала, что, причиняя боль другим, и саму себя обрекаешь на угрызения совести. Сожалея о своей выходке, она решила поговорить с Гордоном еще раз, но уже более мягко.
Когда они въехали во двор дядиного дома, два грума бросились им навстречу, чтобы взять их лошадей. Гордон спешился и бросил поводья одному из них. Потом повернулся и, ни слова не говоря, снял ее с седла.
— Мне искренне жаль, что я оскорбила твой чувства или, может быть, задела тебя, — извинилась Роберта, решившая загладить свою вину.
Гордон посмотрел на нее долгим взглядом, и странное волнение сверкнуло в его серых глазах.
— Только мужчина, который любит тебя, мог бы переживать, услышав то, что ты ему объявила, — сказал он. — Но настоящая любовь, если таковая вообще существует, требует времени. А я еще почти не знаю тебя, милая.
— Тогда почему же ты сердишься? — спросила Роберта, странно недовольная тем, что совершенно ему безразлична.
— Ты моя жена, — ответил Гордон. — И никто не имеет права брать то, что мне принадлежит.
— Я принадлежу самой себе.
— Ты произнесла свою клятву перед богом и людьми, дорогая. И значит, не должна была водить за нос этого английского маркиза. Это нечестно.
Роберта открыла было рот, чтобы возразить, но он прижал палец к ее губам жестом, требующим молчания. Она уставилась на него, загипнотизированная силой его сурового взгляда, и забыла об эффекте, который ее собственный обезоруживающий взгляд производил в этот момент на него.
— Извини, что напугал тебя, — проговорил Гордон так тихо, что это прозвучало почти шепотом.
Роберта гордо выпрямилась, неспособная даже сейчас смирить свой гордый нрав.
— А я не боюсь, — сказала она. — Я вижу, что ты зол на меня, но не боюсь. Мне нечего бояться.
— А ты уверена?.. — Гордон медленно поднял брови и предупредил: — У меня ведь слово с делом не расходится, так что не заблуждайся на этот счет.
— Редкое качество, которым мало кто сейчас обладает, — примирительным тоном сказала она, намеренно уходя от любой зацепки, которая могла бы вызвать новый спор.
— Ну что ж, благодарю.
— Не хочешь ли войти в дом и выпить бокал вина? — пригласила она.
— Пожалуй, дорогая, — и Гордон ей улыбнулся. — Мне нравится быть в твоем обществе.
Эти небрежно сказанные слова мгновенно вызвали у нее уже знакомое теплое и щемящее чувство, которое тут же распространилось по всему телу, отчего колени ее ослабели. Боже правый, да она была просто безоружна перед ним, его действие на нее граничило с какой-то болезнью!
Роберта опустила взгляд на руку, которую он протянул ей в знак примирения, и вложила в нее свою руку.
В этот час большой зал был почти пуст. Только граф и графиня сидели в креслах перед камином.
Едва они вошли в зал, как граф Ричард поднялся и предложил Роберте сесть на его место. Словно тень, появился Дженингс и тут же ушел по знаку графа принести чего-нибудь освежающего.
— А я думала, девочки тоже будут здесь, — заметила Роберта, чувствуя себя ужасно неловко. Она любила Генри — брата своей тетки, а теперь в доме вместе с ней оказался муж.
— Девочки переутомились прошлой ночью, — сказала ей леди Келли. — Поэтому охотно отправились вздремнуть. Даже Блайт и Блис.
Роберта улыбнулась:
— А где Изабель?
— Уехала, — ответила графиня.