— Я, наверное, знаю о тебе больше, чем ты сама. Например, если ты выпьешь слишком много саке, ты храпишь.
— Этого не может быть!
— Я, быть может, ошибаюсь, — быстро согласился он. — Но ты очень красивая, когда спишь.
— То-то, — сказала она, уже не такая смущенная. — Значит, ты знал, что мы поедем в Осаку?
— Как только услышал, как Хироаки дает тебе указания. Я всегда был рядом, когда он приходил к тебе. Это опасный человек.
— Ты меня охранял?
— В некотором смысле.
Она улыбнулась:
— И видел все, что не полагается?
Он усмехнулся:
— И это тоже. Хотя, имей в виду, я гораздо лучше.
— Да, я наслышана об этом.
— Запомни это на будущее. Сейчас у тебя голова не тем занята.
— А у тебя?
— Я целеустремлен.
— Тогда не пей больше.
— Я не пьянею. Ты со мной в безопасности. И от меня. — Меньше всего ему хотелось пугать ее.
— Как ты можешь быть таким добрым? — прошептала она, чуть ли не погибая от его нежности, ведь все мужчины, которых она знала, были себялюбивы и требовательны.
— Я так хочу. — Будучи человеком дисциплины, он давно научился ждать. — Мне просто постель не нужна.
Она оглядела его красивое лицо и сильное молодое тело, отметила татуировку на кистях и предплечьях, завитки на спине, переходящие на грудь. Сколько нужно вытерпеть, пока так разукрасят? Или у него совсем нет нервов?
— Мне тоже. Хотя я, кроме секса, не знаю ничего другого.
— Я покажу тебе потом.
— А что, если я захочу теперь? — прошептала она, проверяя свою власть.
Он слегка улыбнулся:
— Ты говоришь несерьезно. Подожди, пока тебе действительно захочется. Тогда больше понравится.
— Сколько раз это нравилось тебе?
— А почему я должен тебе об этом рассказывать? Скажу только, мне кажется, мы с тобой поладим.
— Какой самоуверенный.
Он усмехнулся:
— Я реалист. Не хочешь ли чаю? Ночь будет долгая. — Действительно долгая, думал он, не привыкнув ограничивать свои похотливые желания. — Не сыграть ли нам в го?
— На деньги?
— Конечно. Я помогу тебе облегчить багаж.
— Вряд ли. Я хорошо играю.
Его ресницы опустились, скрывая насмешливое выражение глаз.
— Неужели?
— В прошлом месяце я выиграла тысячу рё.
— Тогда мне нужно быть внимательным, — с довольным видом сказал он. Даже держа пари, он выигрывал всегда, шла ли речь об игре в го или о дне, когда зацветет сакура.
— Я взяла с собой маленькую доску. — Это была мозаичная слоновая кость Хэйанской эпохи. — Это подарок, с которым я не могла расстаться.
Взгляд его насторожился:
— Подарок от кого-то близкого?
— От моего старого учителя. Незадолго до его смерти. — Самым известным гейшам полагалось уметь писать стихи каллиграфическим почерком и обладать творческим даром.
— А-а. Тадаясу. — Этот царедворец, разорившийся в трудные времена, научил читать и писать и Юкиё тоже. В действительности он стал для него наставником и жил в доме, купленном для него Юкиё. — Он и меня обучал. — Его медленно расплывшаяся улыбка содержала намек на вызов. — Почему бы нам не выяснить, кто учился лучше?..
Глава 18
На следующее утро, совсем-совсем рано, в то самое время, когда Ногучи осторожно постучал в дверь Сунскоку, неожиданно проснулся и Хью. Затаившись, он прислушался к некоему звуку, не понимая, приснилось ему или нет. Черт! Одетая в черное фигура ворвалась в дверь. Хью схватил кольт, перекатился через Тама, держа палец на курке, и разрядил револьвер в голову убийцы.
Потом с силой втянул в себя воздух. Одним меньше.
Но ниндзя никогда не ходят по одиночке, и, схватив второй револьвер, Хью быстро шепнул:
— Не двигайтесь! — и выпрямился.
Не обратив внимания на его слова, Тама вытащила из-под матраса свой длинный меч и встала в боевую позицию.
Ему хотелось сказать: «Вас же увидят голой.
Оденьтесь!» — но он понял, как неуместны эти соображения, если через несколько секунд их убьют.
Подняв меч на высоту плеча, она направила его конец влево и кивнула. Хью тоже услышал — легкое дыхание, еле слышное. Прикинув рост противника, в направлении звука он выпустил четыре очереди по стене.
В предрассветном сером мраке прозвучал резкий крик.
Потом удар… и тишина.
Они посмотрели друг на друга, но ни один торжествующе не улыбнулся. Это было только начало. Где-то неподалеку выжидали еще и другие.
Зловещее молчание окутало хижину, тишину нарушал только отдаленный шум воды, низвергающейся на камни.
Казалось, этот звук существовал отдельно от надвигающейся катастрофы.
Хью начал торопливо одеваться, и Тама последовала его примеру. Если они уцелеют после этого нападения, им придется бежать. Кого-то ниндзя пошлют назад, за подкреплением.
Спустя секунды они оделись и, держа оружие наготове, стали ждать нового нападения. Но за пределами хижины все было неподвижно — ни звука, ни шороха, врагов не слышно и не видно. Собирая вещи, они то и дело останавливались, чтобы прислушаться. Самыми насущными для спасения были боеприпасы, и Хью еще раз проверил оружие; снова стали ждать.
Никто из их преследователей не был вооружен огнестрельным оружием, ведь в Японии строго соблюдались старинные обычаи и почитались традиции самураев в ведении боя. И Хью понимал, что это презрение ниндзя к иноземной смелости и оружию может спасти их с Тама.
Если только на них не нападет сразу несколько воинов.
Если им хватит боеприпасов.
Если никого из них не ранят серьезно.
Слишком много условностей и неизвестных обстоятельств, а главное, слишком далеко до побережья
Но начальное поражение придало нападающим осторожности, и, когда ниндзя наконец возобновили атаку, они навалились ватагой, ворвавшись, как сквозь стены хижины, с разных сторон.
В тесном помещении не было никакой возможности защищаться; их могли смять; реальная опасность. Но выбора не оставалось, и, полагаясь на инстинкт и навык, Тама и Хью целились и стреляли почти что наобум.
Один ниндзя упал, потом другой, но третий и четвертый оказались уже рядом с высоко поднятыми мечами. Воинственные возгласы самураев резали воздух.
Оттолкнув Тама себе за спину, Хью крикнул:
— Бегите!
И разрядил последний патрон. При всей его ловкости потребовались бы доли секунды, чтобы перезарядить револьвер, и, нацелив оружие на ближайшего ниндзя, он вытащил из-за пояса свой короткий меч.
— Убирайтесь вон! — заорал он, чувствуя, что Тама все еще здесь.
Чтобы дать ей время убежать, перемещаясь и загораживая ее от нападающих, он страшно хотел, чтобы она убиралась немедленно.
— Вон, вон, вон! — вопил и надрывался он, отражая удары мечей обоих ниндзя. Отступая, он жалел, что у него нет его длинного меча. Увернувшись вправо, чтобы ему не снесли голову, он споткнулся и начал падать…
Оба ниндзя ринулись на него с торжествующими воплями, их мечи уже опускались для рокового удара.
Перепрыгнув через Хью, Тама задержала их атаку, ее широкие горизонтальные взмахи мечами заставили их отступить.
Мусаси говорил: «Тот, кто вступает в атаку, есть ястреб. Ты должна это принять во внимание».
Без страха, с недрогнувшей решимостью напирала она на них мечами; дух ее спокоен; она рубила, целясь на их руки, кричала «эй», начиная и нанося удар. Ее мечи, острые как бритва, входили в плоть и кость, как в масло. Когда мечи выпали из обрубков их кистей, она, не робея, нанесла удары в сердце, холодная сталь ее лезвий погружалась в грудь. Когда в глазах ее врагов померк свет, Тама отбросила мечи и издала победный вопль. Это называется сёнгоно коэ. Кричишь — значит живешь.
— Господи Исусе, на это приятно было посмотреть, — пробормотал Хью, поднимаясь на ноги.